Преподобный куртуазно представился, осведомился о здоровье, спросил, нет ли у шевалье де Партене желания причаститься святых таинств, ибо человек, как известно, смертен? Нет? Ну как угодно. Вынужден вас покинуть, меня ждет мессир Ознар.

Взгляд у брата–доминиканца и впрямь примечательный — ощупывает, оценивает, буквально впивается глазами. Серьезный человек.

… — Жанин, будьте любезны выйти, — спустя примерно час брат Михаил вернулся вместе с Раулем. Последний был насуплен и зеленоват ликом. Похмелье в наилучшем виде. Точнее, в наихудшем. — Помогите мадам Верене по хозяйству. Если понадобится, мы вас позовем.

Девица Фаст безропотно подчинилась.

— Насколько я понимаю, мессир, — без предисловий начал монах, усаживаясь рядом с кушеткой, — после обстоятельной беседы с мэтром Ознаром прошедшей ночью вы полностью отдаете себе отчет в том, кто я такой и какими полномочиями облечен?

— Да, ваше преподобие.

— Прекрасно, прекрасно… Я могу рассчитывать на вашу откровенность, барон?

— Разумеется.

— Еще лучше. В таком случае скажите, когда вы получили жалованную грамоту на титул и лен Фременкур?

— Пятого ноября тысяча триста седьмого года, в Париже, замок Консьержери, из рук хранителя печати королевства Франция Гийома де Ногарэ.

— То есть сорок полных лет и еще четыре месяца тому?

— Истинно так, ваше преподобие.

— Как вы это объясните с учетом вашей молодости?.. Впрочем, я поставлю вопрос иначе. Когда вы родились?

— В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году от Рождества. Это получается… Да, правильно, шестьсот тридцать шесть лет вперед.

Рауль тяжело закашлялся.

Брат Михаил наоборот, и бровью не повел:

— Я так и предполагал… Именно так и предполагал. Ваше имя показалось мне знакомым. Некий Жан де Партене проходил в изученных мною документах по обвинению парижского Тампля, числясь братом–мирянином в «Сообществе головы Иоанна Крестителя». Раскрытие дела храмовников в Ла–Рошели ваших рук дело?

— Признаюсь — моих.

— Тогда Жен де Партене бесследно исчез — примерно в десятых числах декабря триста седьмого. Исчез вместе с некоторыми бумагами, представляющими исключительный интерес для авиньонской курии. Большая часть манускриптов касалась… — брат Михаил сделал многозначительную паузу, — касалась явления , называемого тамплиерами «Trou», Прореха.

— И это верно, ваше преподобие. Думается, вы очень подробно занимались делом Ордена Храма Соломонова.

— Оно не закрыто до сих пор.

— Неужели?

— У меня есть все основания полагать, шевалье, что моя нынешняя миссия в Аррасе, как чрезвычайного посла–инквизитора Апостольского престола напрямую связана с той давней историей… Прорехи. «Trou». Здесь их именуют «Дорогами».

— Святой Исидор Севильский… — Жан де Партене закрыл ладонью лицо. — Вот не ожидал, что сгинувшие призраки прошлого однажды настигнут меня. Да еще при таких обстоятельствах.

— Поможете? — прямо спросил преподобный.

— Ну какой из меня помощник?.. На ноги встать не могу.

— Мэтр Ознар утверждает, что вы выздоравливаете. Мне не требуется ваш меч. Чтобы победить воплощенное зло мне нужны знания.

— Хорошо, — вздохнул мессир барон. — Объясните внятно, что происходит. А то из бессвязных речей мэтра я разобрал в лучшем случае половину: запретите ему столько пить!..

В которой срываются маски и гибнут безвинные и виноватые. Многим кажется, что Аррасская история окончена, но это далеко не так. Мир, тем временем, сгорает в чумной горячке.

Аррас, графство Артуа.

Ночь на 18 марта 1348 года.

— Это возмутительно. Просто неслыханно… Идемте отсюда, Ознар!

Его преподобие покинул кабинет архидиакона Гонилона в состоянии, близком к бешеной ярости. Таким брата Михаила Рауль не видел ни разу за все время знакомства: красный как вареный рак, крылья носа раздуваются будто у загнанного рысака, из ушей разве только дым не валит. Похоже, у инквизитора с преосвященным состоялся весьма напряженный разговор и достичь взаимопонимания высоким сторонам не удалось.

Началось всё со срочного, понимаете — незамедлительного! — вызова в резиденцию архидиакона. Причетник Сен–Вааста примчался в доминиканскую коллегиату как ошпаренный, с выпученными от усердия глазками, и передал наистрожайшее распоряжение монсеньора: быть в замке Аррасского викария сей же час! Приказано проводить.

Причины эдакой спешки? Не изволили объяснить.

Надо так надо. Брат Михаил кликнул с собой Рауля, помогавшего следователям Трибунала разбираться с новообнаруженными документами по делу комтурии иоаннитов в Бребьере, и пешком отправился во дворец Гонилона, благо недалеко. Отметил по дороге, что людей на улицах почему–то меньше, чем обычно, хотя самый разгар дня и торговли.

Встретил визитеров секретарь архипастыря — августинец с некрасивым мужланским лицом. Заявил, что преосвященный Гонилон Корбейский требовал к себе только брата–инквизитора, а вовсе не мэтра Ознара. Последний может подождать в галерее замка.

Михаил пожал плечами и оставил Рауля в компании двух непременных хорьков–фуро, обживших палаццо монсеньора. Хорьки возлежали на покрытых подушками резных лавках черного дерева и недоверчиво посматривали на гостя холодными красными глазами–бусинами.

Ждать пришлось недолго: колокол кафедрального собора не успел отбить вторую кварту, как преподобный вылетел из покоев архидиакона ровно булыжник из пращи, схватил мэтра за рукав колета и потащил к выходу.

— Да кем он себя вообразил, старый сквалыга? — грохотал обуянный грехом гневливости доминиканец. — Рауль, представьте, он поставил под сомнение мою юрисдикцию! Сказал, что я не должен вести следствие против лиц духовного звания в диоцезии Артуа, ибо это прерогатива местного архипастыря и его суда!

— С чего бы эдакая перемена настроения? — изумился мэтр.

— Из–за ареста госпитальеров и комтура де Лангра! Повелел немедля отпустить и соблюсти процедуру — вначале обращение к генералу Ордена, затем к архидиакону, и только по их дозволению можно начинать следствие!

— А вы что?

— Пригрозил осложнениями с курией. Да только не в коня корм — Гонилон прекрасно знает, какие трудности возникли из–за чумы: почта не ходит, а если депешу вдруг доставят, моей жалобе в Авиньоне вряд ли придадут значение пока не будет наведен минимальный порядок и эпидемия не пойдет на убыль… Наконец, архидиакон запретил обращаться за помощью к светским властям и отправил соответствующий ордонанс сенешалю де Рувру! Связал нас по рукам и ногам!

— Но ведь Гонилон не имеет права! Вы папский инквизитор с исключительными полномочиями!

— Да плевать он хотел — сейчас мои привилегии остались лишь на пергаменте. Реального механизма воздействия на зарвавшегося прелата теперь нет: Черная Смерть внесла свои коррективы и толстяк воспользовался положением: знает, что тяжкие обстоятельства впоследствии всё спишут.

— Вы пытались объяснить, что дело не терпит проволочек?

— Еще бы… Уперся, негодяй, рожищами — за ноги не оттащишь! Не трогать священников с рыцарями–монахами и точка! Мирян — хоть всех сжигай, а клирики — компетенция архидиаконского суда. Решил власть показать! Как не вовремя!

— Что же теперь делать? — растерялся мэтр.

— Придумаем… Придется пойти на хитрости. Задействуем процессуальные крючки. В церковном законе можно отыскать малоизвестные зацепки, лишь бы арестованные остались в наших руках день–другой. Вы юрист? Вот и поразмыслите!

На Рыночной площади было малолюдно: открыты едва половина лавок. Возле Бычьего ряда, где продавали живую скотину, громко скандалили — судя по доносящимся обрывкам фраз, умерли несколько свиней, и владелец требовал с рыночного прево возмещения: накормили небось какой–то отравой! Хряк — это тебе не человек, животное нежное, ему гниль жрать нельзя!

Брат Михаил остановился, исподлобья понаблюдал за сценой и, покачав головой, обратился к Раулю: