— Нет, преподобный. Именно «чего». Вообразите себе, что половина, — даже больше! — христианского мира вымерла. Покинутые людьми города и деревни. Некому сеять, торговать, мастерить. Некому воевать. Некому проповедовать и служить мессы. Вот что вы увидите завтра. К лету Франция опустеет на две трети.

— Неужели… — Рауль сглотнул слюну, — дела обстоят настолько плохо?

— Гораздо, гораздо хуже, чем вы представляете мэтр. Вы наверняка выживете, сможете убедиться. Ад пришел на землю, Врата разверзлись. И кого сейчас, в момент всеобщей погибели, заинтересуют секреты еще день–другой назад считавшиеся такими важными, таким значительными?! Свидетелей и причастных заберет Черная Смерть, ужасы Дикой Охоты и лик Пурпурного короля заменит в людской памяти белый череп Королевы Чумы…

— Что же вы хотите порекомендовать в качестве альтернативы?

— Взять коней, немедленно. Покинуть город. Налегке уходить во Фландрию — как вы, преподобный, рекомендовали прочим членам Трибунала. Забыть Аррас как страшный сон.

— Вы только что заявляли, будто не струсите, — прищурившись сказал брат Михаил. — Как в таком случае расценивать прозвучавшие слова?

— Я реалист. Прореха в Дуэ рано или поздно закроется. Сейчас она причиняет стократ меньше вреда, чем эпидемия. Истечение чуждой силы прекратится, чудовища исчезнут.

— Предложите что–нибудь другое, — без малейшей паузы сказал Михаил Овернский. — Я не могу бросить начатого. Это исключено.

— Как вы рассчитываете остановить Пурпурного короля?

Преподобный запустил пальцы под ворот рясы и вытянул за цепочку апотропей Гермеса Трисмегиста. Положил на стол так, чтобы видел каждый.

— Подобное лечат подобным, — сказал брат Михаил. — Накопленной за века силы хватит, чтобы навсегда запечатать Прореху. Или вы мне поможете, или я займусь этим один. Повторяю: на ремне никто не тащит, вы вправе отказаться!..

В которой архидиакон Гонилон Корбейский был взвешен, измерен и признан негодным. Но тем не менее все остались при своём.

Аррас, графство Артуа — безвременье.

18 марта 1348 года.

Жуткие сны терзали Рауля до самого рассвета — череда спутанных видений, в которых чередой проходили тени Альтмара Аррасского, чернокнижника и злодея, седой графини Маго, покрытого чумными язвами англичанина Арунделла. Скалили пасти лохматые оборотни, сверкали алым зрачки неведомых демонов, неслась по заснеженным полям свора Пурпурного короля, исторгалась из прорехи меж Универсумами гибельная стужа и завывал ледяной ураган…

Мэтр проснулся со сдавленным криком: почудилось, будто в комнате находится кто–то чужой. Вскинулся, нашарил кинжал, осмотрелся. Никого. Свечи оплыли на две трети, значит наступает утро. Ставни закрыты, через щели проникает серо–синий неровный свет. Инурри, — ну надо же! — забрался на кровать и спит в ногах, свернувшись как кошка. Артотрогу сейчас тоже нелегко.

В доме тихо, значит остальные пока отдыхают. Или…

Или умерли. Это не так уж и невозможно — барон де Фременкур объяснял, что если «чумные скотинки» проникнут в легкие, начнется скоротечная pneumonia, которая безусловно приведет к смерти всего за несколько часов…

Рауль откинулся на подушки, было о чем подумать. Жан де Партене, разумеется, прав: cito, longe, tarde — надо уносить ноги. Куда угодно, хоть во Фландрию, хоть в Швецию или в Новгород, к русам. Ничего, и там люди живут, а знакомые по Парижу торговцы бывавшие в Новгороде город хвалили: мол у них там устройство по древнеримскому образцу, res publica, короля нет и пошлины низкие…

Но если рассудить здраво, Черная Смерть добравшаяся всего за полгода от Мессины сицилийской аж до Артуа и Нор Па–де–Кале, рано или поздно придет за добычей и в норвежские фьорды, и в отдаленные восточные страны. Кроме того, бросить Михаила Овернского сейчас — это подлость, несовместимая с понятием о дворянской чести! Придется идти до конца.

Расследование вроде бы завершено, злодеи уличены, но Рауль подсознательно чувствовал — в деле есть донельзя странные несоответствия, контрадикции, объяснить которые невозможно. И это настораживает.

Что же достоверно известно на данный момент? Факты?

Графство, служившее яблоком раздора между дочерью Роберта II Благородного Матильдой д‘Артуа и ее племянником Робером III, по смерти обоих осталось практически ничейным — титул и лен поочередно унаследовали «две Жанны», дочь и внучка старой графини, а всего полтора года назад владение перешло правнуку грозной Маго Филиппу де Рувр, который бывал здесь наездами и север не любил, предпочитая жить в замке Доль или Бизантикуме–Безансоне во Франш–Конте.

В свою очередь мадам Маго д‘Артуа по смерти нелюбимого мужа Оттона IV, пфальцграфа Бургундии, если не пустилась во все тяжкие, то образ жизни вела вызывающий, открыто сожительствуя с фаворитом, Пьером д’Ирсон — впрочем, близкое родство с королевской фамилией, титул пэра Франции [36]и колоссальное богатство позволяли ей не обращать внимания на шушуканья за спиной и мнение ревнителей нравственности.

От этой связи в 1302 году и появился на свет младенец, тайно крещеный в Аррасском кафедрале Сен–Вааст, а затем отправленный на воспитание в Корбейский монастырь августинцев, что в лесу Фонтенбло южнее Парижа. Матушка, жившая в столице, пристально наблюдала за взрослением и образованием насквозь незаконного, но любимого чада и сделала всё, чтобы будущий архидиакон начал карьеру на церковном поприще — тогда ни о каком наследовании и речи не шло, поскольку были живы дочери, Жанна и Бланка Бургундские (впоследствии обе ставшие королевами) и сын Роберт.

Примерно в это же время Пьер д‘Ирсон познакомил Маго со своей «племянницей» Беатрисой и приблизил ее к двору графини, что имело самые непредсказуемые последствия в будущем.

Странная родственница мессира Пьера обладала качествами незаурядными: она не менялась с возрастом и словно бы не старела, проявляла неслыханные познания в областях, для благородной дамы предосудительных, но в политике жизненно необходимых — составление не оставляющих следов ядов, чарование на зеркальце, предсказания на крови и прочие гоэции, весьма заинтересовавшие бы Святейшую инквизицию.

…Ничего, в сущности, особенного: некоторые представители «старых рас» предпочитали медленному угасанию в безвестности и одиночестве жизнь в сообществе людей, причем жизнь активную, под человеческой личиной. Достаточно вспомнить римского поэта Вергилия, который доказанно являлся одним из олимпийских полубогов, обладавшим чудодейственной силой, что ясно отражено в недавней «La Divina Commedia » Данта Флорентийца!

То же вышло и с ореадой: как она познакомилась с Пьером д’Ирсон и завоевала доверие сенешаля осталось неясно, но Рауль догадывался: магия Древних. Маго оценила способности дамы Беатрисы, приблизила к себе и безусловно догадывалась о природе дара новой любимицы. Всё бы ничего, но молодой прелат Гонилон из Корбея, постоянно бывавший при дворе матушки, положил глаз на сказочно красивую ореаду. Начался бурный роман, вполне достойный описания трубадурами куртуазным слогом в какой–нибудь лирической поэме.

Маго д’Артуа этому увлечению решительно воспротивилась: ее сын не может вступать в связь с… С демоном. Человеческое и не–человеческое несоединимо!

Как оказалось, вполне соединимо. У Беатрис д’Ирсон родился сын названный Гийомом, что привело Маго в бешеную ярость — осквернение благородной крови не прощается! Страшно подумать, что за ублюдок появился на свет от человека и существа волшебного!

Старая графиня внезапно и беспричинно скончалась 27 октября 1329 года в Париже. По убеждению высшего света и судя по кое–каким косвенным признакам она была отравлена Беатрисой д’Ирсон, доминиканский капитул принял решение об аресте наперсницы Маго и начал следствие по делу о maleficia, но Беатриса неожиданно исчезла. Поиски (в них был заинтересован сам король) результата не дали.