Двоих вооруженных холуев нашли в зале для приемов, том самом, где происходил памятный Раулю quodlibet. Пикнуть не успели — сицилийцы утихомирили обоих, пускай и не до смерти: поваляются до полудня и встанут, лишь голова поболит денек–другой. Слева за возвышением для архидиаконского кресла проход в жилые покои.

— Ищите, — приказал брат Михаил. — По двое, в одиночестве не ходить!..

Роскошный кабинет пуст. На пюпитре для писца валяются нераспечатанные свитки, стол украшен блюдом литого золота с засыхающими остатками гуся на вертеле — преосвященный в домашней обстановке строгим предпасхальным постом пренебрегает. Ай–ай–ай, как нехорошо! Какой грех!

— Человек несовершенен, — констатировал очевидное преподобный, в ответ на иронический шепоток барона де Фременкур. — Но по мне, так лучше бы Гонилон умер исключительно от обжорства — век–другой в чистилище и отправляйся себе в райские кущи… Ролло?

— Нашел, — сказал вышедший из–за бархатных занавесей баварец. Вид деловитый до невозможности: с ленцой протирает тряпицей короткий изогнутый кинжал для ближнего боя, меч так и не обнажил. — Спальная. Оставил под надзор мессира Танкреда, от него не сбегут. Пожелаете взглянуть?

— Сбегут? — уточнил преподобный. — Гонилон не один? Сколько их там?

— Сейчас — двое. При архидиаконе старый августинец, мерзкой рожею смахивающий на нильского зверя крокодила. Безоружны, сосудов с ядом при себе нет, мы проверили. Третьему я, прошу прощения, перерезал глотку — незачем было бросаться с дагой на мессира ди Джессо, при этом громогласно богохульствуя и оскорбляя достоинство дворянина.

Михаил Овернский быстро взглянул на Рауля. Мэтр только руками развел — нет никакого вредоносного колдовства, хоть ты тресни!

Действительно, у входа в опочивальню преосвященного темнеет лужа багровой крови, возле стены валяется труп. Сам Гонилон полусидит на высокой постели, вид болезненный — покрасневшие слезящиеся глаза, кожа бледна и в испарине, дышит тяжело. Чума? Нет, вроде не похоже…

Поодаль застыл монах в белом, секретарь — на безобразной физиономии выражение презрительной надменности, будто и не по его душу пришли неприветливые господа с клинками на поясах. Рядышком бдит Танкред, готовый моментально пресечь любое неблагочиние пред ликом брата Михаила.

— Прише–ел, — хрипло протянул Гонилон, с трудом остановив блуждающий взгляд на преподобном. — Пришел, змий…

— Нездоровится? — с участием в голосе осведомился доминиканец. — Неужто Господь смилостивился, позволяя вам умереть своей смертью?

— Ictus, удар, — подсказал мэтр. — Видите, repens paralysis vultus ac brachii — частичный паралич. Судя по всему, апоплексия не тяжелая и вызвана душевным волнением…

— Что же так расстроило достопочтенного прелата? — сказал Михаил Овернский. — Неужели зрелище, открывшееся ему в аббатстве по соседству? Мы побывали там, новости самые неутешительные: к сексте у цистерцианок не останется живых вовсе. В городе положение ничуть не лучше, ваше преосвященство… Или прикажете титуловать вас светлейшим графом Артуа?

Гонилон промычал что–то неразборчивое, но явно оскорбительное.

Рауля не оставляло престранное чувство. Казалось, будто в опочивальне находится кто–то еще, потаенный и незаметный, укутанный в плащ–невидимку Гаруна аль Рашида! Необъяснимо, но мерещится чужое дыхание, легчайшее движение воздуха касается щек, неизвестно кто смотрит в спину… Да и брат Михаил недоуменно озирается по сторонам, положив ладонь на грудь, где находился апотропей Трисмегиста.

Неизвестная магия? Или нечто другое?

Жанин, постоянно находившаяся под ненавязчивой опекой Жака, тоже забеспокоилась — ведьма соединила пальцы левой руки в замысловатую фигуру, шепнула под нос несколько словечек на непонятном языке, — точно не латынь, не французский и не фламандский, — пахнуло морозцем и…

Мэтр, от которого никто не ожидал эдакой прыти, среагировал первым: углядев боковым зрением внезапно появившуюся человекоподобную тень, Рауль свершил прыжок, сделавший бы честь спартанцу Хионису, который, если верить древнегреческому летописцу Юнию Африкану Секстию, с места преодолел расстояние аж в пятьдесят две ступни. Едва не промахнулся, но все–таки сцапал невидимку за ворот и повалился набок, потянув его за собой. Свободной рукой попытался дать оплеуху, однако цели не достиг.

Невзрачного человечка словно выдернуло из некоей соседней реальности — полное впечатление, что с небес спустился солнечный луч, осветив скрытое в тумане.

Ростом не высок, но и не карлик. Не молодой, однако и не старый. Лысым не назовешь, но волосы редкие, как пух. Лицо какое–то слишком уж обыкновенное, не запоминающееся, без единой черты индивидуальности.

Серенький! Соглядатай, не раз преследовавший Рауля!

Подоспел Арриго: нагнулся, хватил могучей ручищей Серенького за плечо, поднял на ноги. Встряхнул для острастки.

— Круг замкнулся, не так ли? — брат Михаил поморщился и встряхнул головой, сбрасывая наваждение. — Мессир Пертюи, если не ошибаюсь? В новой ипостаси, благо прежняя давно сгорела на площади Мадлен? То–то Рауль Ознар прежде никак не мог понять, что за странным волшебством вы владеете, любезный! Никакое это не волшебство, а способности «привратника», или как выражается господин барон — аргуса. Жанин, благодарю за очень своевременную помощь…

— Он все время стоял на пороге, — прошептала ведьма. — На границе. Его не было ни там, ни здесь. Граница скрывала сущность надежнее любого заклятия. Я попыталась изгнать его оттуда…

Преподобный вопросительно посмотрел на Жана де Партене: добиться от Жанин вменяемых объяснений невозможно по причине необразованности, но барон–то человек многоученый!

— Теоретически, — осторожно сказал мессир де Партене, тщательно подбирая слова, — такое возможно. Если пространства соседних миров могут смешиваться, то не исключается и противоположное: нахождение живого существа в нескольких сопряженных реальностях одновременно. Крайне сложно растолковать, науку об искривленном пространстве создадут еще очень нескоро!

— Ну и ладно, — легко согласился преподобный. — Тот, кто открыл для преосвященного Гонилона и его сообщников Дороги перед нами — права была графиня Маго, утверждавшая, что от нелюдя и человека с врожденными способностями к колдовству может народиться незнамо какой бастард… Бегство души из тела — объяснимо, мать все–таки ореада. Дар «привратника»? Прорехи для Древних привычнее чем нам, людям, обычные дороги проложенные между городами! Но почему, почему именно лес Дуэ? Именно Пурпурный король? Именно Ipar lurra, Снежная бездна?

— Тебе лучше знать, — с трудом, но вполне четко произнес Гонилон. — Змея, ядовитая змея, пригревшаяся у авиньонского трона…

— Оскорбления не делают вам чести, преосвященный, — сказал брат Михаил.

— Ты, ты, ты, — упрямо твердил архидиакон, пытаясь сосредоточить взгляд на доминиканце. — Ты всё это устроил, демон, твоя рука вела!.. Твоим старанием разверзлась бездна, ибо сказано в Писании: «Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих; все воды Твои и волны Твои прошли надо мною »…

— Abyssus abissum invocat, — громко сказал барон де Фременкур. — Беда не приходит одна, в иносказании. Где–то я такое уже слышал однажды. О чем он, преподобный?

— Все случившееся за последний год, — тяжело сказал молчавший доселе августинец, — свершилось по воле его преподобия. Мессир де Го, вы не удосужились рассказать это даже своим верным псам, которые за вас бросятся в огонь и воду? Если чувство стыда вам знакомо доселе, возможно и спасете душу.

Братья–миряне остались непроницаемо–бесстрастны, Жанин Фаст, как непосвященная в детали расследования, ничего не поняла. Жан де Партене лишь воздел очи горе, всем видом показывая — не моё это дело, мессиры. И вмешиваться я не собираюсь.

— Но… — заикнулся Рауль. — То есть как «свершилось по воле»? Брат Михаил?

— Так и свершилось, — прохрипел Гонилон Корбейский. — Я догадался совсем недавно, уразумел, кто ввел в искушение, кто подталкивал и направлял…