Стычки на границе происходили редко, но такое бывало. Мергейты сами по себе воинственны и очень горды — заезжий торговец с ними пошутил, а степняки мигом за сабли хватаются. Случалось, шальной отряд из дальнего улуса грабил и сжигал саккаремские деревни, и тогда вейгил, правящий городом и наслушавшийся от крестьян жалоб на буйных кочевников, отправлялся с посольством в близлежащие улусы мергейтов — требовать от ханов Степи соблюдения древних уложений о мире меж двумя народами. Ханы сами отыскивали нарушителей благочиния и наказывали их по своим непонятным и жестоким степным законам.

Жизнь в захолустном Шехдаде текла сонливо и тягуче, будто жирные сливки. Феллахи выращивали пшеницу, некоторые, кто был поближе к мутной, но дающей жизнь реки, умудрялись собирать урожай риса; люди ремесла ковали железо, пряли шерсть и ткали материю; купцы торговали; высокорожденные господа охотились в степи на диких лошадей и сайгаков… Самыми запоминающимися событиями в жизни Шехдада, происшествиями, о которых говорили много лет, бывали драки на базаре да редкие стычки меж благородными.

Года три назад стало еще скучнее. Весной 832 года от Откровения Провозвестника мергейты перестали приходить на границу. Шехдадцы, особливо купцы и ткачи, покупавшие у степняков мясо и шерсть, забеспокоились. Что такое могло случиться? Отчего нет гостей из степных улусов?

Потом начали распространяться непонятные, смутные вести. Будто явился в Степь некий невиданный народ, яростный и жестокий, напал на кочевников, а сейчас орды пришельцев идут на Саккарем. Говорили, что племя то неизвестно на землях Закатного Материка, дико и кровожадно, а называет оно себя вовсе непроизносимо и чуждо — меорэ. Не меньше луны по Шехдаду бродил слух, будто явились сказочные псиглавцы, а священники-мардибы в храмах Атта-Хаджа говорили: "Скоро конец мира! Благой Отец явится во всей непознаваемой мощи и установит свою вековечную власть".

Конца света ждали недолго. В начале того лета у хлипких ворот Шехдада вдруг появился всадник в покрытом пылью халате. Воины стражи, увидев на тюрбане гонца знак Солнцеликого шада Даманхура, немедля провели человека к вейгилу… Пять дней спустя с укреплений города углядели приближающееся войско, идущее от полудня. Свои. Саккаремцы. Многие тысячи конных под водительством родного брата шада, царственного Хадибу, не останавливаясь, миновали Шех-дад и ушли дальше в Степь. В сторону побережья.

Значительно позже выяснилась правда о внезапном походе шадского войска и войне на землях мергейтов. Будто бы на берега Великого океана обрушилась неведомая напасть — люди с таинственных дальних островов, выкуренные из дома извержениями огненных гор, приплыли на лодках и начали выгонять мергейтов и саккаремцев с земель предков. Кочевники поначалу не смогли остановить натиск и откатились дальше, в глубь Степи, уступив прибрежные улусы завоевателям. Тем более что мергейты не имели единого вождя, способного поднять всю Степь.

— Дикие люди, — пожимали плечами горожане, узнав об этом. — У нас, в благом Саккареме, есть шад, да живет он вечно! И царственный владыка сумеет оборонить государство… А мергейты? Нет господина на земле — нет господина в голове.

Верно люди говорили. Государь Даманхур собрал войско, как пешее, так и конное, и вышвырнул злобных меорэ обратно в океан, убив и пленив всех пришельцев, покусившихся на саккаремские земли. Потом к шаду явился посланник из Степи, от Большого Круга ханов. Он сказал: "Помоги. Степь даст тебе за помощь лучшие стада и самую красивую женщину в жены".

Поскольку у Даманхура жен и без того было не меньше четырех десятков, шад прельстился на обещанные "тысячу коров, пять тысяч овец и три табуна лошадей". Женщину он, правда, тоже забрал в свой гарем — кто откажется от такого подарка?

Спустя полторы луны армия мельсинского владыки возвратилась. На сей раз одержавший победу Хадибу разбил лагерь неподалеку от Шехдада, скупил (пускай и за мизерную цену) для войска весь хлеб, выставленный на продажу, восславил имена Атта-Хаджа и шада Даманхура, а затем увел конные тысячи обратно к столице.

Мергейты, однако, не торопились возобновлять торговлю. Если не считать того, что за помощь непобедимого и подобного смерчу саккаремского войска кочевникам пришлось отдать не менее трети своих стад, степняки понесли огромный урон в неожиданной войне. Обреченные меорэ выжгли все поселения мергейтов на побережье океана, под корень вырезали около десятка родов и обескровили еще двадцать улусов… Если бы узкоглазые степняки не сообразили избрать военного вождя, стоящего над вольницей отдельных племен, некому было бы торговать с Саккаремом.

Правителю Шехдада, благороднейшему и подобному стройному кипарису вейгилу Халаибу, донесли, будто хаганом — повелителем Степи — Большой Круг ханов избрал некоего Гурцата из стоящего на реке Ид эр улуса племени эргелов. Рассказывали, что Гурцат — прирожденный воин и умный человек, достойный звания вождя. В течение следующего года шехдадские горожане с удивлением и не без доли восхищения прислушивались к новостям, приносимым редкими продавцами шерсти, являвшимися из Степи. Гурцат окончательно разбил меорэ, загнал их на дальний полуостров, где пришлецы и засели, более не нападая, но обороняясь; затем "степной шад" повел объединенные племена на полночь. Там ему не слишком повезло. Конечно, хаган разгромил совсем уж неизвестных обитателей гор ирванов, попытался напасть на лесных вельхов, однако… Дальние народы не собирались беспрекословно уступать Гурцату свои земли, которые он полагал заселить мергейтами, покинувшими выжженную степь.

Тогда великий хаган степного народа повернул обратно.

— Вот и хорошо, — сказали в Шахдаде купцы. — Следующей весной все вернется на прежние круги. Кочевники опять пригонят скотину, мы продадим им шелк и хлеб… Будем жить, как заповедали предки.

Однако тем же годом случилось необычное — тумен войска Гурцата внезапно напал на пограничный со Степью богатый город Эль-Дади, стоявший на берегу залива Тысячи Акул. Почему богатый? Как думаете, разве не приносит доход торговля с Мономатаной, лежащим за горами Нарлаком или белокаменной Аррантиадой? Кто скажет, сколь много золота можно выручить за белую кость полуночных морских зверей, привозимую сегванами на кораблях под полосатыми парусами?

Мергейты, похоже, додумались, как возместить убытки от переданных в дар шаду многотысячных стад. Степняки не сожгли Эль-Дади и пощадили жителей. Однако вывезли из города все, что представляло хоть какую-то ценность.

Шад показал себя умным человеком. Даманхур понял, что, пока в Степи есть единый правитель, ссориться с кочевниками не стоит. Вот когда Большой Круг ханов лишит Гурцата Золотого Сокола владыки, тогда можно будет отомстить. Царственный шад отправил гонца к хагану, выразив свое недоумение происшедшим, из своей личной казны заплатил разоренным жителям Эль-Дади за похищенное имущество и словно забыл о нападении мергейтов. Потом говорили, что Солнцеликий послал к ханам Степи своих доверенных, но о чем посланники Даманхура беседовали с предводителями улусов — Борохойн-батором, Эртаем, Ху-дук-ханом и многими другими — неизвестно никому…

Шад не предполагал, что разграбление Эль-Дади было только предупреждением степного владыки, вынужденного спасать свой народ от гибели.

…Утром двадцать пятого дня месяца Близнецов, на границе весны и лета, десятник стражи города Шехдада вышел на стену. Десятник зевнул, потянулся и скучающим взглядом оглядел степь на полуночи, за Желтым ручьем.

Над равниной клубилось огромное облако пыли.

Благородная госпожа Фейран, дочь управителя города, проснулась перед рассветом.

На женской половине дома было очень тихо. Младшие сестры Фейран мирно спали в соседних комнатах, с галереи второго этажа каменным обвалом скатывался храп евнухов, а птицы, свившие гнезда на жидких деревцах, росших во внутреннем дворе маленького дворца вейгила области Шехдад, увидев первые лучи солнца, еще скрытого за просторами степи, тихонько чирикали, словно опасаясь побеспокоить еще спящих людей.