Конечно, она читала статьи в газетах и слышала едкие насмешки над «борцами за свободу от лифчиков», но некоторые высказывания Мэри-Энн заставили ее призадуматься. Слишком много в них было справедливого.

Действительно, почему она всегда предоставляла Ричарду ведущую роль в их отношениях? Почему никогда не думала, что будет с ее занятиями, которые ей очень нравились, если у них появятся дети?

Мэри-Энн заронила семена сомнения в ее душу, а Ричард, вернувшись осенью, дал им прорасти, хотя и ненамеренно. Он говорил о растраченном потенциале, о косном мышлении, о подлых служебных интригах — причем все это касалось исключительно мира мужчин.

А что же женщины? Дженнифер однажды вечером бросила ему этот вопрос, когда мыла пол в кухне.

— Ну, я думаю, что некоторые женщины испытывали трудности, но несравнимые с мужскими, — сказал ей Ричард. — Им в первую очередь приходится думать о семье и быте. Не тот масштаб!

— О, в самом деле? — язвительно спросила она. — Удел женщины — лишь семья и быт? А мужчин эта сторона как бы и не касается? Раз уж мы рассуждаем о справедливости, как насчет того, чтобы ты делал по дому немного больше, чем только приготовить одно вкусное блюдо за уик-энд?

Он шутливо отмахнулся от нее и вернулся к своим занятиям.

Хотя раньше она никогда не проявляла большого интереса к гражданским правам, Дженнифер почувствовала, что ее зацепило. Снова и снова она спрашивала себя, почему Ричард и его друзья совершенно не интересуются положением женщин. Больше всего ее беспокоило даже не то, что Ричард был с ней не согласен, а то, что он вообще не принимал ее всерьез. Когда она объявила, что подала документы на юридический факультет, он скептически сказал «ну что ж, посмотрим», как взрослые говорят детям, когда те проявляют излишнее своеволие.

Той весной их разногласия усилились, хотя Ричард вряд ли сознавал это. Он уезжал на целые недели, добывая кулуарную информацию в Вашингтоне, выступая перед молодежными группами, готовя статьи для оппозиционных газет.

Когда она заявила, что им надо сесть рядышком и обсудить планы на будущее, Ричард заверил ее, что сам даст ей знать, когда решится на следующий шаг. Разговора не получилось.

Документы о зачислении в Калифорнийский юридический институт пришли, когда Ричарда не было в городе. Дженнифер с нетерпением ждала его возвращения, гордая своим достижением.

Но когда она рассказала ему, Ричард лишь безучастно взглянул на нее.

— Юридический? В Калифорнии? Ну что ж, дерзай... А сейчас, Дженнифер, извини, мне надо готовить статью.

День ее выпуска совпал с маршем против расовой дискриминации. Когда утром она проснулась, Ричарда, одного из организаторов акции, уже не было дома.

Она поехала на автобусе на место проведения митинга и в конце концов разыскала его.

— Нам надо серьезно поговорить, — сказала она. — Наш брак разваливается, и я в последний раз хочу попытаться спасти его.

— Ты выбрала не очень подходящее время для «разборок», — возразил Ричард, показывая юному студенту, где поставить транспарант.

— Другого времени не было месяцами! — рассердилась она. — Я говорю о нас, о наших отношениях!

— С этим можно подождать, пока я вернусь. — Он помахал рукой подошедшим организаторам марша.

— Нет, Ричард! Мне надо отправляться в Калифорнию, если только ты не приведешь убедительных доводов против этого. Но и в этом случае я хочу точно знать, чем буду заниматься.

— Тем же, чем и сейчас: будешь моей женой, — сказал он.

И тогда Дженнифер произнесла те слова, которые давно хотела сказать:

— Мне этого недостаточно!

— Не капризничай! Вполне достаточно! — И, услышав, что его зовут, Ричард направился к группе, собравшейся возле трибуны.

Дженнифер вернулась на квартиру и стала собирать чемодан. Написала записку, в которой попыталась объяснить свое разочарование их отношениями, затем отправилась на выпускную церемонию в университет. После этого съездила к родителям на уик-энд в Цинциннати и оттуда улетела в Калифорнию...

С тех пор прошло семь лет. И вот теперь она снова сидит рядом с Ричардом и удивляется, зачем это ему понадобилось вновь вторгаться в ее жизнь.

Фильм закончился: Эми Макгроу изящно умерла, а Райан О'Нил остался совсем один, благородно страдая. Раньше Дженнифер всегда плакала над этим фильмом, но сейчас вымышленный сюжет оттолкнул ее. Господи, как все примитивно и совсем не похоже на реальную жизнь с ее сложностями и проблемами! Она фыркнула.

— Ты стала жестокосердной, — заметил Ричард, выключая телевизор и перематывая пленку. — Раньше ты над этим фильмом ревела в три ручья.

— Это было очень давно... — Дженнифер зевнула. — Я иду спать. И не вздумай!..

— Кто, я? — Ричард лучезарно улыбнулся. — Я даже обещаю мыть пол в кухне, пока буду здесь. Насколько я помню, это было одной из причин, по которым ты уехала.

— Ты никогда меня не понимал, — буркнула Дженнифер, направляясь в спальню. — Кроме того, меня бы больше устроило, если бы ты вымыл ванную.

— Не сегодня, если не возражаешь. Можно, я пойду туда первым?

— Ты как-никак мой гость.

Она зашла в свою комнату и сняла подаренное им платье, помедлив, чтобы полюбоваться его простыми, классическими линиями. Неужели Ричард действительно думал о ней, когда покупал его в Стамбуле?

Его решение снова разыскать ее оставалось для нее загадкой. Но спрашивать об этом означало в первую очередь затеять разговор о причинах ее ухода. Она не была к этому готова; ей не хотелось снова переживать его бессердечный отказ считаться с ее мыслями и желаниями.

Прошедшие годы, похоже, не слишком изменили Ричарда — он, видимо, все еще считал, что имеет право распоряжаться ее жизнью. Что ж, возможно, будет легче показать ему, что это не так, чем объясняться с ним.

Дженнифер надела голубую шелковую ночную рубашку. Глубокий вырез, отделанный соблазнительным кружевом, был довольно игрив, но ни хлопковых, ни фланелевых рубашек у нее не было. Ей пришлось накинуть купальный халат, который своим покроем и застежками в виде розочек не улучшил впечатление — скорее, наоборот.

С громким стуком, который она очень хорошо помнила, Ричард захлопнул дверь, выйдя из ванной. Дженнифер выжидала достаточно долго, чтобы он достиг своей комнаты, и пошла чистить зубы.

Когда она появилась на пороге ванной, то обнаружила, что Ричард выходит из кухни с двумя чашками горячего шоколада.

— Я уже почистила зубы, — сразу сказала она, нарочито игнорируя тот факт, что на нем были лишь пижамные штаны, и решительно подавляя знакомое по прежней жизни желание погладить рукой шелковистые волоски на его мускулистой загорелой груди.

— Подумаешь, проблема? — нагло усмехнулся он, входя к ней в спальню. — Насколько я помню, ты всегда пила шоколад, не задумываясь о кариесе. И не говори мне, что не любишь какао; оно у тебя стоит прямо на кухонном столе.

Дженнифер ужасно не хотелось поступаться принципами, но она позволила себе взять чашку с горячим шоколадом, потому что это напоминало ей ощущение уюта, испытанное некогда перед камином в их бостонской квартирке.

— Раз уж ты его приготовил, не пропадать же добру, — грубовато сказала она.

Ричард устроился как дома в глубоком кресле возле ее софы. По контрасту с элегантной простотой современной датской мебели в остальной части квартиры, ее комната была убрана более женственно — кружевное покрывало на кровати, большие куклы на полке, викторианский календарь на стене.

— У тебя здесь уютно. Ты здесь больше похожа на ту Дженнифер, которую я знал прежде, — заметил Ричард, потягивая шоколад.

Весь его облик — обнаженная грудь, небрежные жесты уверенного в своей неотразимости самца — задел в душе Дженнифер какую-то глубинную струну. Она почувствовала себя беспомощной и слабой под напором его грубой силы.

Дженнифер взяла себя в руки, пересекла комнату и присела на край софы.

— Я изменилась, Ричард! — сказала она и тут же поняла, что это было не совсем правдой.