Из чистого страха он не предпринимал ничего, только занимался парусами да следил за штурвалом.

Но когда яхта зашла в гавань и была пришвартована к причалу, страх превратился в отчаяние. Время действительно бежало неумолимо. Через несколько часов Коринна уже возьмет курс на Балтимор, и ее упорядоченная жизнь уничтожит в ней все то, чем он так наслаждался сегодня…

Она наводила чистоту в камбузе, где во время плавания они устроили себе пир из чипсов и орешков, фруктов и напитков, и в это время он подошел и остановился у нее за спиной.

— Кори? — глубоким, но тихим и нерешительным голосом окликнул он.

Обернувшись, она встретилась взглядом с глазами, изумрудная зелень которых сейчас как-то изменилась, стала глубже, непроницаемее. Тревожные мурашки побежали по ее спине.

— Все было чудесно, — произнесла она с наигранной легкостью.

Контраст между охватившим ее волнением и той безмятежностью, что она только что испытывала, оказался разительным. Не то чтобы она не ощущала присутствие Коррея на протяжении предыдущих двух часов — нет, ничего подобного. От нее не укрылась ни ловкость его пальцев, вязавших узлы на лине, ни игра мускулов при работе с парусами. Она видела, как ветер треплет его волосы, заметила отблески солнца в капельках пота на коже. А эти длинные, сильные, бронзовые ноги!.. Ничто не осталось незамеченным, но она твердо решила наслаждаться отдыхом.

Однако сейчас она вдруг осознала, что его темные очки вводили ее в заблуждение. Не видя его глаз, она не могла читать его мысли, а не зная мыслей, просто отмахнулась от загадки его личности.

И вот очки исчезли, а вместе с ними и возможность притворяться. Перед ней не кто-нибудь, а Коррей, и он ее хочет. Больше она не в состоянии была, как беспристрастный зритель, любоваться его телом, потому что ее собственное вдруг зажглось жаждой чего-то особенного, неизведанного.

— Кори… — Хрипотца в его голосе стала еще отчетливее. Он поднял руку и задержал ладонь у ее щеки. Она была нежно-розовой, обласканной солнцем, освеженной ветерком и гладкой, как бескрайнее небо. — Ты ведь не хочешь, чтобы я ушел на палубу.

— Не хочу, — выдохнула она, но убежденности не было ни в ее словах, ни в глазах, широко распахнутых от изумления, предвкушения, ожидания.

— Я не в твоем вкусе.

— Я знаю.

— А ты не в моем.

— Я знаю.

— Тогда почему я так нестерпимо хочу поцеловать тебя?

— Может, потому, — сглотнув, шепнула она, — что только так ты убедишься, что в этом нет ничего особенного.

Его пальцы скользнули ей в волосы и принялись поглаживать растрепанные от ветра короткие пряди.

В этот миг Коринна не понимала ни на каком свете находится, ни кто она такая. Что за дрожь в коленях, что за трепет в груди? Все ее внимание сосредоточилось на губах Коррея, тонких, но таких выразительных.

— Если ты собираешься воспользоваться случаем, — прошелестел ее ломкий шепот, — то тебе лучше поторопиться. Если замешкаешься, я могу передумать.

— Ладно, — сказал Коррей, но торопиться не стал. Не смог. Слишком многое хотелось ощущать и впитывать: например, нежность ее лица, когда он поднял и вторую руку, чтобы взять его в обе ладони; или мягкость ее губ, когда он провел по ним подушечками больших пальцев; или дивный лимонный аромат ее кожи, когда он, закрыв глаза, прижался носом к ее лбу.

А потом губы скользнули ниже, и он впервые ощутил ее вкус. Она была настоящим лакомством, изысканным, и не лимонным, а малиновым. Он вкушал ее медленно, не торопясь, возможно, потому, что ему казалось, будто он всю жизнь ждал, пока она созреет. Ее губы были бархатными и сочными. Он впитывал их сладость легкими касаниями, то прижимаясь, то чуть отпуская, то полностью накрывая их своим ртом, чтобы насладиться малейшим нюансом их очертаний.

Коринна. Чистая, как свежевыпавший снег, и обольстительная, как сам дьявол. Он чувствовал, что она дрожит, но если она и испугалась, то не показала этого, не оттолкнула его, даже когда он провел ладонями по ее плечам, по спине — и прижал ее полностью к своему телу, даже когда его язык, раздвинув ее губы, проник в рот.

Коринна затрепетала, руки ее обвились вокруг его талии, пальцы, комкая ткань, вцепились в футболку. Прижимаясь к нему теснее, она не думала о том, что делает. Все, что происходило в этот момент, казалось таким прекрасным, что думать она была просто не в состоянии.

Его язык заполнил ее рот, и это ощущение переполненности, нарастая снежным комом, охватило все ее тело. Чувства искали выход, подталкивали ее к действию, так же как и нежная настойчивость его ищущего языка. Под огнем любопытства ее пассивность растаяла, приводя ее собственные губы в движение, заставляя ее собственный язык пуститься в исследование. Поначалу она была очень осторожна, но вздох удовольствия, который вырвался из его горла, поощрил ее и придал смелости.

А потом его язык ускользнул, а с его губ слетел хриплый, но исполненный неги шепот:

— Ах, Кори… — Как она быстро учится, мелькнула у него мысль, сначала лишь подчинялась его инициативе, а после отдалась своему инстинкту. Но ему хотелось большего. Если бы он смог снова представить ее по-мальчишески нескладной, то боль от возбуждения спала бы, но он уже не мог видеть ее в таком свете, потому что его ладони только что гладили ее плечи, спину, бедра, а ее груди прижимались к его груди и все, к чему он прикасался, сулило истинную женщину.

Ее глаза были закрыты. С новой жаждой набросившись на ее рот, он почувствовал, как тот раскрылся ему навстречу. И пока длилось это пиршество губ, его ладони тихонько обласкали тоненькие плечи, погладили шею, спустились ниже и наконец добрались, дотронулись — и полностью накрыли ее груди.

Из глубины ее горла раздался слабый звук — то ли мурлыканье, то ли стон, то ли вздох, — но она не отпрянула. Наоборот, на мгновение оцепенела, даже дыхание как будто застыло у нее на губах, пока Коррей не начал легонько обводить пальцами высокие полукружья. Она издала еще один стон, обхватила его руками за шею и ткнулась лицом ему под подбородок.

Ощутив, как груди наливаются под его ладонями, он усилил нажим и продолжал ласки до тех пор, пока сам уже не в силах был терпеть. И вот тогда, только тогда он прикоснулся кончиками больших пальцев к ее соскам.

На этот раз ее стон прозвучал отчетливее.

— Я сделал тебе больно?

Почти беззвучный ответ обдал теплом его горло:

— Нет… нет… не больно…

— Напугал?

— Огонь… по всему телу… Еще…

Он подчинился, и сделал это с изысканной нежностью, и то наслаждение, что пронизывало его, неизмеримо усиливалось тем, как она часто дышала, и еще больше тем, как ее бедра прижимались к его.

Это было инстинктивное движение. Она искала удовлетворения на пути, который предусмотрел сам Господь, создавая мужчину и женщину. Возбуждение Коррея достигло предела, и бедра двигались независимо от его воли. Но это трение было лишь жалкой заменой тому удовлетворению, которого он жаждал.

— Кори? — Он приподнял к себе ее лицо, понимая, что голос звучит хрипло, и зная, что эта хрипота предательски выдает его желание, но ему было просто необходимо, чтобы она услышала его. — Посмотри на меня, Кори. — Он чуть сжал пальцы. — Открой глаза. Ну пожалуйста, любимая!

Коринну никто так не называл; необычность обращения заставила подняться ее веки.

— Я тебя хочу, Кори, и если продолжать в том же духе, одно потянется за другим, и никто из нас не заметит, как мы уже окажемся на полу и будем заниматься любовью. Мне этого страшно хочется, но я не уверен, что и тебе тоже, а я в данный момент не могу доверять самому себе. Мое самообладание на пределе, и ему скоро придет конец. Любое движение может заставить меня окончательно потерять голову. Я этого хочу, Кори. Хочу. Но ты?..

Она слабо качнула головой, а он провел пальцами по ее волосам, обвел каждую черточку лица. Это же Коринна. С ней все должно быть по-другому.

— Я хочу тебя. — Он вжался бедрами в ее бедра. — Ты чувствуешь?