Остров отчуждения и вечного дня

Неопределенное время

У здешнего утреннего солнца, окруженного маленькими тонкими лучами, человеческое лицо. Это лицо наполнено страданиями — оно плачущее и искаженное нестерпимой болью, с раскрытым в беззвучном крике ртом.

Это солнце озаряет своими лучами небольшой безмятежный островок с полуразрушенными маленькими каменными домиками, и другими различными постройками, с виду заброшенных уже не одну сотню лет, и готовых вот-вот обрушится.

Но это лишь кажущееся впечатление безмятежного предрассветного утреннего момента. Озарившее этот остров солнце выхватывает своим светом не только эти старые развалины домов, проникая в их темные недра, но и человеческие силуэты мирно спящих людей.

И когда этот легкий солнечный свет, пробираясь сквозь щели между плотными рваными занавесками окна одного из таких домов, оказывается на лице дремлющего человека, он резко пробуждается как от толчка, словно бы это кто-то пробудил его, резко встряхнув за плечо.

Скорей всего этот толчок был лишь частичкой мгновенно развеявшегося сна. Никого кроме него самого не было в этой комнате, и трясти его конечно же было некому.

Чего нельзя было сказать про остальные комнаты этого массивного каменного дома. Если эти полуразвалины только можно было назвать домом. Но бояться, что в один прекрасный день они рухнут ему, или другим обитателям, на голову не стоило — на острове ничего не менялось и не разрушалось, оставаясь неизменно прежним.

Кожа на лице этого человека была смугловатой и слегка морщинистой, хотя сам он выглядел не старше тридцати лет. Левую сторону лица покрывал жуткий паутинообразный ветвистый шрам, выжженный глубоко в коже. Эти извилистые отметины пересекались по всей левой скуле, от висков до верхней челюсти. Само же его едва пробужденное спокойное лицо не выдавало абсолютно никаких эмоций, кроме неизбежной обреченности. Начинался очередной день. Вот только он ничем не отличался от дней предыдущих — на этом острове они все были одинаковыми.

Широкая щель в двери набухала и просто таки уже сочилась дымчатым и холодным светом утреннего солнца. Эта щель была неизменной частью его жилища, вроде тех же стен, потолка или убитого пола. Мутные лучи солнца всё больше проникали в различные щели и отверстия этой потрескавшейся комнаты, заполняя ее своим светом.

Отбросив шершавую серую простынь, которой укрывался, он неспешно поднялся с кровати, направившись к разбитому окну. Круглый покосившийся стол, табурет с выгоревшим сиденьем, подсвечник валявшийся на полу, и стены выкрашенные в грязно-серые цвета, под стать постельному белью — вот и всё что наполняло эту комнату, ставшую последним жилищем для него.

Отдернув разодранные занавески на разбитом окне, пред его глазами развернулся поразительный вид на слегка поблескивающее море, побережье, и конечно же сам остров, наполненный мерцанием и трепетом горячего воздуха.

Он видел это уже тысячи, десятки тысяч раз, и этот вид уже не трогал его сердце так, как в первый. Он знал, что солнце простоит в своем великолепие недолго — вскоре оно скроется за легкими серыми тучками, а затем, ближе к вечеру, начнется буря. И к закату морские ветра полностью накроют остров так, что не видно будет того момента, как сядет солнце. Так было вчера, так будет и завтра — один и тот же день повторялся на этом острове снова и снова, опять и опять.

Снаружи то и дело мелькали и другие люди — там за стенами, на улице, остров начинал потихоньку пробуждаться, наполняясь привычными ему людским шумом и гулом.

И он смотрел на это пробуждение из окна своей комнаты каждый день, готовясь к очередному безнадежному ожиданию. Ему совершенно не хотелось покидать свою комнату, зная что будет происходить снаружи, что ждет его там. Даже с этого расстояния он ощущал исходящую от людей злобу и агрессию. Не от всех конечно, но многие здесь перестали быть людьми… нормальными людьми.

Были дни, когда он просто не покидал свою комнату, оставаясь в ней на несколько часов, или даже весь день. И это были одни из самых ужасных и томительных часов здесь, на острове. Не считая конечно смерти — он уже и не помнил сколько раз умирал на этом острове самой различной смертью. Здесь тебя могут разрубить на части, а завтра ты проснешься прежним. И тебя снова разрубят…

Время в этих застеньях тянулось слишком медленно, растягиваясь в мучительных пытках. Но несколько часов в одиночестве просто ерунда по сравнению с пожизненной изоляцией от остального мира, на которую осуждались жители этого острова.

Тогда-то он и осознал насколько зависим от любого человеческого общества — хотя бы видеть и лицезреть, что ты не один в этом мире, уже облегчение, а иначе действительно можно было лишиться рассудка. Как случилось с некоторыми из здешних обитателей.

Дни повторялись за днями, ничем не отличаясь друг от друга. На острове были те, кто предпочитал не томиться в ожидании конца очередного дня — а проснувшись утром, они просто убивали себя, чтобы пропустить этот цикличный однообразный день. И просыпались на следующий, совершенно живыми и здоровыми, по крайней мере физически, и так повторяется изо дня в день. Для них дни проходят быстрее — они победили время, но это не выход.

Если и есть вообще отсюда выход. Остров окружен водой до самого горизонта видимости. Никто не знает как далеко простирается зона этой аномалии, и где у нее конец. Некоторые пытались уплыть, но многие тонули, возвращаясь на следующий день такими же живыми, как и обычно.

Было и несколько человек, отличных пловцов, плывших весь день, но с наступлением ночи и бури, даже они сдавались. И в конце концов они поняли как мало могут сделать — у них не было ни оружия, ни инструментов и никаких плавательных средств.

Тысячи людей запертых на этом острове, вынужденных существовать в одном единственном вечно повторяющемся дне. Здесь никто не вел летопись, не считал дни проведенные на острове. Наверное люди уже сотни лет находились на нем. Никто точно не знал сколько сам провел времени здесь. Для них это была просто вечность. Вечность одного дня.

Взглянув в последний раз на безмятежное море, человек отошел от окна, направившись к двери из комнаты. Он также как и все остальные не знал ни про то, где находится этот остров, ни сколько времени провел на нем сам. Он даже не знал своего имени и как очутился здесь. Как впрочем и другие узники острова…

То прошлое, что было до этой вечности, до острова, постоянно ускользало в памяти, оставляя неясные смутные картинки, не объясняющие ничего. Он знал какие-то основы математики, письменности, истории, географии и прочих сведений об устройстве и положении мира. Но когда заходила речь о чем-то личном из его жизни, его прошлого, к примеру его собственное имя или детство, то всё покрывалось мглой. Как он выяснил позже, абсолютно никто из обитателей этого острова не знал ни своего имени, ни своего прошлого. Был только первый день…

И он тоже помнил довольно ярко только свой первый день на этом острове — все остальные дни были однообразно похожими на него. Он очнулся от падения на деревянной пристани, на восточной части острова, словно бы его выбросило откуда-то. Помнил людей, собравшихся на небольшой площади перед этой пристанью — какое-то время они наблюдали за ним, а потом разошлись, утратив всякий интерес, будто бы это было для них чем-то обыденным.