— Успокойтесь, — говорит Зан, но Эрнст Ватцек-Траммер набрасывается на пустой костюм орла, прислонив его к переднему сиденью. Он пытается сломать ему хребет, но орел сделан на удивление прочно: он складывается в полусидячем положении; соединение форм для кекса прочнее, чем настоящий позвоночник. — Ну, будет, будет, — успокаивает Зан. — Только посмотрите, что вы сделали со своим костюмом.

Но Эрнст Ватцек-Траммер сгребает перья целыми пригоршнями и колотит ногами по днищу машины, стараясь найти и расплющить свалившуюся голову.

Зан перебирается к нему на заднее сиденье и силой выталкивает наружу. Эрнст Ватцек-Траммер хватает его за руки. Зан захлопывает дверцу машины и ведет птичника к дому.

— О, ради бога, — просит Зан, — вам следует хорошенько выспаться. Потом я приеду за вами и отвезу вас на выборы.

Птичник сгибается пополам, Зан позволяет ему упасть на колени, но заходит вперед и поддерживает ему голову. Они нагибаются, стоя липом к лицу.

— Постарайтесь запомнить, — говорит Зан. — Я приеду за вами и отвезу вас на избирательный участок. Договорились?

Эрнст Ватцек-Траммер набычивается, принимая нелепую позу бегуна на старте, он дергает головой, словно желая избавиться от соблазнов Зана, и резво обегает его — на четвереньках, затем выпрямляется. Остановившись, он оглядывается на Зана. Зан решает, что пора ехать.

— Хватит вам, — говорит Зан. — Вы ведь ляжете сейчас спать, да? И не станете впутываться в неприятности?

Руки Эрнста Ватцека-Траммера безвольно падают.

— Не будет никакого голосования, — говорит он. — Они не дадут нам избавиться от этого, дурачок. — И он направляется к курятнику; Зан двигается за ним, но потом останавливается. Ему виден освещенный дверной проем, затем Эрнст Ватцек-Траммер входит внутрь и захлопывает за собой дверь. Курятник прогибается под крышей и стонет — это тот самый момент, Зан в этом уверен, когда яйца застревают в проходе, так и оставаясь неснесенными. Потом раздается кудахтанье; Зан видит курицу, то ли вылетевшую, то ли выброшенную из окна; свет внутри пляшет и раскачивается. Еще-одна курица — или, может быть, та же самая — громко кудахчет. Потом все смолкает; да, сегодня вечером яиц не будет. Зан ждет, пока не убеждается, что Эрнст Ватцек-Траммер нашел кровать — или согнал кого-то с насеста. Однако тот, кого он согнал, не стал, по крайней мере, возмущаться.

Зан вразвалку возвращается к такси, усаживается на крыло и отхлебывает глоток коньяку из бутылки, оставленной ему моим дедом. Он пытается закурить, но никак не может зажечь папиросу. Он уже усаживается за руль, намереваясь уехать, когда замечает пустую оболочку орла, прислоненную к переднему сиденью. Зан усаживает орла рядом с собой, но тот все время падает; Зан находит голову орла и кладет себе на колени, предлагая ей глоток дедушкиного коньяка.

— Да, утром у тебя была голова что надо, — говорит Зан и хихикает, после чего разражается приступом неудержимого хохота, достаточно громкого, чтобы вызвать в курятнике переполох. Зан никак не может остановиться, у него начинается истерика, он вдруг представляет себя в костюме орла, неожиданно вваливающегося в курятник, включающего свет и кавкающего до тех пор, пока ошалевшие куры не начинают нести яйца — если только не теряют навсегда способность нестись; он кавкает так громко, что Эрнст Ватцек-Траммер сносит яйцо — самое большое из всех яиц.

Но Зан лишь предлагает орлиной голове выпить еще, а когда она не откликается, он льет коньяк в ротовое отверстие.

У Зана появляется ощущение, будто они беседуют уже несколько часов, передавая бутылку друг другу, наблюдая за темным курятником и охраняя сон Эрнста Ватцека-Траммера, который примостился на своем хозяйском насесте.

— Выпей, храбрый орел! — предлагает Зан и замечает, как отверстие в голове орла тянется к откупоренной бутылке.

Смена сторожей произошла в полночь, и с тех пор все стало по-другому. Никто не спит. Нет, правда — зоопарк прибывает в каком-то полудремотном беспокойстве, никто не спит. В полночь на всех напала всеобщая бессонница.

Поначалу я решил, что все это из-за меня. Я подумал, что первая смена передала второй, что здесь кто-то скрывается. Или, возможно, животные передали это друг другу, каким-то универсальным способом передачи слухов — топаньем копыт, щебетом, хрюканьем или как-то еще — они передали друг другу информацию о моем присутствии. И теперь ждут, чтобы посмотреть, что я стану делать.

Но мне кажется, что зоопарк бодрствует вовсе не из-за этого. Все дело в новом ночном стороже. Негромкое звучание звонка приготовило всех; животные ждали сторожа. Должен сказать тебе, что между сторожами есть определенная разница.

Он прошел мимо меня, у этого при себе дубинка, он засовывает ее в ножны, вшитые в левый ботинок. У него высокие, выше лодыжек, модифицированные армейские ботинки, свободно зашнурованные на икрах. В ботинки засунуты серые твидовые брюки. Он носит расстегнутую, похожую на ковбойскую, кобуру, а ствол его пистолета по меньшей мере шести дюймов длиной. Со связкой ключей он проделывает любопытную вещь. Просовывает руку в кольцо и подтягивает его к плечу, потом пристегивает связку к эполету — на его форме оба эполета. Ключи повисают под мышкой, со звоном клацая по нему. Мне это кажется неудобным — если держать связку ключей под мышкой, то рука оказывается в неловком положении. Хотя это правая рука, и, возможно, ему так удобней тянуться к расстегнутой кобуре, которая у него довольно высоко на правом бедре.

Как мне кажется, он слегка неустойчив при всем этом вооружении. Разумеется, он с фонарем. Он держит его в левой руке на петле — так что если он потянется за дубинкой, то фонарь не будет мешать. Это оправдано: если находишься достаточно близко, чтобы воспользоваться дубинкой, то фонарь не нужен; если находишься достаточно далеко, чтобы воспользоваться пистолетом, то нужно твердо держать фонарь в другой руке. Мне кажется, этот сторож серьезно относится к своим обязанностям.

Он прошел вдоль моей живой изгороди. Когда он проходил мимо меня, я высунулся из травы — ровно настолько, чтобы видеть его выше пояса: кольцо с ключами, эполеты, изгиб правой руки. Целиком я видел его только со спины, довольствуясь коротким взглядом. Он очень непредсказуем с фонарем. То светит себе под ноги, то вдруг разворачивается, освещая все вокруг.

Прошло уже полтора часа, а он все расхаживает по зоопарку с фонарем. Возможно, он считает, что сторож первой смены довольно беспечен. А может, перед тем как приступить к самому дежурству, ему нужно убедиться, что все спокойно.

Должно быть, животные очень нервничают от таких частых визитов, происходящих каждую ночь. Я вижу беспорядочное метание света его фонаря — по нескольку раз в одном и том же месте. И он ведет себя довольно агрессивно, когда проверяет замки. Просто потрогать для него недостаточно, он трясет клетки.

Неудивительно, что никто не спит.

Черная пятница, 11 марта 1938 года: немногим позднее половины шестого пришедшие ранним утром священники открывают боковые алтари собора Святого Стефана, и Курт фон Шушниг погружается в очень краткую, четкую молитву. Он на ногах и на пути в здание администрации канцлера с того момента, как секретарь безопасности Скубл позвонил и сообщил ему, что немцы закрывают границу у Зальцбурга и отзывают таможенных чиновников. Скубл также упомянул о том, что немцы сосредоточили свои войска на участке от Рейхенхаллса до Пассау. В канцелярии Шушниг находит срочную телеграмму от австрийского генерального консула в Мюнхене: «Лео готов тронуться в путь». И все это еще до рассвета и прежде, чем вся утренняя германская пресса пересылается телеграфом для ознакомления Шушнигу. Они продолжают лишь поверхностно освещать настроения немцев, хотя достаточно и этого. Нацистское агентство новостей DNB заявляет, что в Вене вывесили флаги с серпом и молотом, а возбужденные граждане выкрикивали «Да здравствует Шушниг! Да здравствует Москва!» на одном дыхании. DNB сообщает, что, возможно, фюреру придется совершить «антибольшевистский крестовый поход» во имя спасения Австрии. Бедный Курт фон Шушниг должен признать, что в каком-то смысле это и есть реакция на его плебисцит. Встревоженный, он звонит британскому министру, который, в свою очередь, дает телеграмму в Лондон лорду Галифаксу — выяснить, займет ли Британия чью-то сторону. Потом Шушниг наблюдает, как первые лучи света, проникающие сквозь закопченные окна выставочного зала Хофбург, скользят по стенам в поисках редких старинных украшений и золота.