И еще одна интереснейшая проблема: как парни поняли, что дело плохо? Почему, не успели пастухи уехать с девушками, Андрей тут же взял бинокль и полез на крышу, а Дима стал заводить мотоцикл? Если бы не Андрей с Димой, он бы мог упустить ситуацию, а девушек успели бы изнасиловать. Он ведь ничего не предчувствовал… Что позволило предотвратить несчастье: обнаженная душа влюбленного Андрея, его напряженное беспокойство из-за Ольги, или что-то совсем-совсем иное? Какой-то инстинкт нормальных людей, не разменянный на лукавое умствование горожанина?

Парни ждали возле кошары; для них естественно оказалось сволочь пастухов к тепляку. Ну что ж, для Николая это место сойдет…

— Только давайте-ка привяжем понадежнее… К столу неплохо бы.

— А Саньку где будем кормить?

— У себя… А не хочется за стол его сажать, давайте на завалинку отправим.

— Что, у вас Санька свидетелем пойдет?

Николай не дождался ответа, снова влез:

— Он же еще тот жук… Он сам хотел не меньше нашего…

Андрей хотел было ответить, поймал Володин взгляд и замолчал.

— Пошли, Сипу зафиксируем на месте.

Его в другом конце кошары, естественно, переживет без тепляка. Только как бы его приспособить? Пожалуй, вот так… Володя с помощью парней посадил Сипу возле ровного соснового столба, несущего крышу кошары, стал прикручивать его спиной к столбу. Дима сочувственно кряхтел, глядя на действия Володи. Тот только пожал плечами: главное, не девался бы он никуда до завтра, и даже если бы Володя затеял его щадить, ничего, кроме презрения к «слабакам», это бы все равно не вызвало.

— Ну вот… А завтра отвезем их в Усть-Буранный.

— Начальник… А иначе никак нельзя? — это были первые слова, произнесенные по доброй воле Сипой. Голос у него оказался и впрямь сиплый, по кличке, и притом высокий до фальцета.

— А с каких щей мне вас не везти в Усть-Буранный? Мы — экспедиция, мне с вами возиться недосуг, да и неохота.

— Начальник… Я тут клад знаю… Давай меняться — я тебе клад, ты нас никуда не повезешь.

— Что, очень в милицию не хочется?

Молчит, моргая, смотрит на Володю.

— Спрашиваю: что, очень боязно в милицию? Сразу на нары поедешь?

— Ну… Неохота.

— А про клад ты все врешь, не знаешь ты тут никакого клада.

Молчит. Теперь — Николаю:

— Николай, ну неужели тебе тоже так хочется пойти по этапу? Сипа у меня пойдет, не задержится, а тебе-то это зачем?!

— Начальник, меня черт попутал… Девки-то гладкие, чего им. И Сипе надо было… Отпусти меня!

— Сипа на твою голову откуда взялся?

— Сашкина родня… Не гнать же его.

— Понятно. Беглый к вам прибился, а там и вроде начальника сделался.

— Не начальника…

— Ага! То-то вы все его боитесь! И прячете его всем миром. Как его хоть зовут, знаете?

— Сипой…

— Тьфу! Я про настоящее имя. Как его мать назвала: Васей, Петей, Ваней, Сашей? Это хоть знаете?

— Нам не положено…

— А ему про вас знать положено? Ну, дела… В общем, пойдешь ты завтра по статье «попытка изнасилования» и по вине человека, даже имени которого не знаешь.

— Не надо! Не губите, Владимир Кириллович! Мы ведь это… Мы ведь по случаю праздника, того… приняли. Потому грех и случился…

— То есть трезвые были бы, вообще к девицам не пошли бы?

— Ну да… А то Сипа попросил… ну, того…

— Заманить девушек гулять?

— Ну да…

— Ох, Коля, Коля, забубенная твоя душа… Ты заманил, да еще Ольгу тащил, руку ей вывернул. Теперь на тебя дело повесят, и какое…

По дороге Володя зашел туда, где над полом возле столба возвышался легендарный Сипа. Володя не сказал ему ни слова; он и так знал, что Сипа внимательно за ним наблюдает. С задумчивым видом потер в руках пересохшее, ломкое сено, взял пару ворохов и обложил ими Сипу с боков. Постоял, демонстративно сдул с сигареты пепел, задумчиво уставился на тлеющий огонек и ушел. Показалось ему или нет, что шея сидящего покрылась потом? Хорошо бы…

Уф-ф… Кажется, можно передохнуть. В домике храпела Наташа, Оля готовила кислый морсик для всех и, главное, для Наташи. Плов превратился во вкусную, но самую обыкновенную рисовую кашу, и уже ничего не поделаешь. Парни, тихо переговариваясь, возились с трофейным мотоциклом.

Оказав необходимое психологическое воздействие на обоих пленников и проверив положение дел в лагере, Володя счел, что может отдохнуть. Вышел на улицу, привалился к стене дома и закурил уже с истинным наслаждением. Гудела спина, гудели ноги, тупо саднили ушибы. Володя искренне думал, что заслужил хотя бы полчаса отдыха. Вот так посидеть, не очень думая, просто впитывая в себя происходящее — и, главным образом, этот чудесный вечер. Честное слово, заслужил!

Позже Володя мог бы точно сказать, сколько он отдыхал: по часам 18 минут. Потому что когда появилась летучая мышь, села на стену сарая в полуметре от лица Володи, когда Володя уже сообразил, что это за мышь, от кого знак и что теперь надо делать, он рефлекторно посмотрел на часы.

— Парни… А ведь придется ехать к нашим на раскопы. Там что-то нехорошее случилось.

— Владимир Кириллович… Может, вы мне ружье отдадите? Вас Дима сразу домчит, а я тут постерегу…

Очень не по душе было Володе расставаться с оружием, но Андрюха ведь прав. Неизвестно, зачем ускакал Петька — прятаться или звать подмогу, поднимать местное народное ополчение. Тогда скоро на лагерь пойдут несколько пьяных и разъяренных. И уж если двое из трех мужиков опять исчезают из лагеря, оставшийся должен быть, по законам Божьим и человеческим, вооружен.

— Держи… Пользоваться вроде бы умеешь.

— Обижаете… — в этом «обижаете» явственно прозвучало превосходство таежного жителя над горожанином, да еще и столичным.

Но дергаться Володе пришлось меньше, чем он опасался, — по крайней мере, за ситуацию в лагере. Потому что не успел Дима вывести мотоцикл из-за кошар, как стал виден тянущийся вдали шлейф пыли: по степи вовсю мчалась «фомичевка». Тут же, на повороте, решилось многое — например, что Епифанов со своей, подвернутой ногой останется в лагере. Ну вот, ребята уже не одни…

Фомич опять говорил нехорошие слова, которые нельзя знать шоферам академических экспедиций, но за «предателями» съездил. Епифанов просил — и потому Володя съездил вместе с Фомичом. Еще полтора часа жил Володя в некотором напряжении, потому что Фомич всю дорогу азартно орал, а Сережа вежливо его увольнял.

— Сергей, да заткнитесь вы, наконец!

— Владимир Кириллович! Фомич вел себя, как преступник. Это недопустимо, чтобы…

— Сережа, есть такая статья: «Оставление в беспомощном состоянии». Уголовная статья, до пяти лет. Если мы все, и я, и Фомич, дадим показания, вы по ней загремите… Понятно? И чтоб я больше этих глупостей не слышал.

Обстановки в кабине эти слова не разрядили, но хоть прекратился пустой треп, обвинения Фомича в уголовщине — в том, что Фомич поехал спасать пропавших, а не повез Сергея ужинать.

Но окончательно отлегло от сердца Володи, когда опять появился лагерь, привычный, родной хутор номер семь, когда стало ясно — не появлялся в лагере никто больше, никакая подмога бандитам. Все бандиты сидели, где им положено, и караулил с ружьем Андрей, забравшись на крышу сарая, возле очередной мумии овцы. Спала непробудным сном Наташка, прыгал на одной ноге хмурый Епифанов, что-то рассказывал ему Дима… Только при виде всего этого ушло из души Володи одно беспокойство — чтобы ее тут же и без остатка заполнило другое волнение, и ничуть не менее серьезное: группа ребят, ушедших в два часа с раскопа у озера, в лагере так и не появилась.

Наступала ночь на 10 мая; по понятиям Европейской России, необычайно промозглая и холодная, для Сибири теплая, не по сезону.

Сергей высказал свое суждение: в таких случаях надо вызывать милицию, а самим искать пропавших — все равно вне компетенции археологов. Маргарита дала несколько советов Епифанову, как писать заявление в милицию и в каком отделении это лучше всего сделать. После того Сергей и Рита завалились спать, вежливо объяснив остальным, что очень устали сегодня.