К 1877 году в крупных городах некоторые отрасли торговли так расширились, что приобрели широкую известность и привлекали постоянных клиентов, не только из тех кварталов, где находились их магазины, но и из других концов города. В таких магазинах продавалось всего понемногу и зачастую дешевле, чем в маленьких лавках. Разнообразие товаров обеспечивало разнообразие клиентуры, которая становилась все более многочисленной. Часто купцы, преуспевшие в торговле тканью и хлопком, становились хозяевами этих магазинов. В «Магазине одежды Мицукоси» помимо традиционных кимоно и отрезов ткани продавались западная одежда, обувь, галстуки, шляпы и разнообразные безделушки. Некоторые из таких магазинов после 1904 года стали крупными торговыми центрами. Чтобы избежать торга, обычного для маленьких магазинчиков, и чтобы продвигать свои товары, они стали объявлять их цену. Это увеличивало число покупателей. Отдельные крупные магазины даже организовывали специальные лотереи, где можно было выиграть более или менее ценные призы: «Войдя в магазин Хакуботан, он надеялся получить одни из тех золотых часов, которые рекламировались как подарок при покупке, но поскольку там не было никого, кто не сделал бы покупки, он решил приобрести тэдама(игрушка для девочек — набитая фасолью маленькая матерчатая сумка, которую подбрасывают в воздух и ловят), украшенную бубенчиками, и один из тех шариков, которые специальная машина надувает воздухом. Но в итоге он получил в качестве подарка вовсе не золотые часы, а «что-то вроде того», а именно пакет мыльного порошка с маркой «Клуб»». После «Мицукоси» в столице появились еще два больших магазина — «Мацуя» и «Мацу-дзакая», которые существуют и по сей день. Их филиалы открыты в других городах.

Табак обычно покупали на местном рынке или у бродячего торговца. Обычай курить трубку ( кисеру) довольно древний, и соблюдался он как мужчинами, так и женщинами, так что набор для курения ( тобако-бон) имелся почти в каждом доме и состоял из одной или нескольких трубок с маленьким металлическим мундштуком, щипцов для того, чтобы брать уголек, и ящичком для хранения табака. Табак рос на юге Японии в саду у большинства земледельцев, и крестьяне взяли в привычку набивать трубку в перерыве между работой, так что эти моменты отдыха получили название «час табака». Сигареты были мало известны в то время, хотя некоторые крестьяне предпочитали не набивать трубку листьями табака, а сворачивать их наподобие небольшой сигары. Первые сигареты европейского типа, когда в тонкую бумагу заворачивали мелко нарезанный табак, стали производиться в Японии с 1877 года. Они продавались упаковками по пять — десять штук в каждой, что было гораздо удобнее традиционных громоздких курительных приборов. Вскоре они стали очень популярны, и их начали продавать во всех магазинах по низкой цене. В 1876 году правительство воспользовалось этим увлечением, введя налог на табак, а в 1897 году монополизировало его производство. Чаще всего продавались сигареты «Star», «Cherry», «Lily», а позже, в угоду тем, кто презирал «иностранщину», — отчественные «Ямато», «Асахи», «Ямадзакура» и т. д. Эти сигареты делали из японского табака, но на американский манер. Вскоре всевозможные лавочки начали продавать помимо сигарет и заграничных сигар товары для курильщиков, среди которых были даже предметы роскоши. Но забавно то, что японцы вскоре потеряли всякий интерес к курению трубки, хотя из Европы привозили великолепные вересковые экземпляры. Редко можно было встретить курильщика на улице или в общественном месте. Это удовольствие приберегали для часов отдыха, и часто после работы муж и жена усаживались вместе у порога или на веранде, чтобы выкурить сигарету.

Японские дети, подобно всем детям в мире, играли с игрушками, которые лишь совсем немного отличались от привычных нам. Взрослые тоже любили развлекаться и отдыхать. Японцы всегда славились своей жизнерадостностью. Даже если не все у них шло гладко, каждую свободную минуту они использовали для того, чтобы отдаться одному из своих увлечений. Мы уже рассказывали о том, что в эпоху Мэйдзи спортом интересовалась только молодежь из школ и университетов, а у взрослых людей это увлечение считалось неприличным, если только они не были профессиональными спортсменами.

Традиционно японец предпочитает роль зрителя. Он не привязан к физическим ощущениям, и это отличает его от европейцев, которых считают «чувственными». Японец предпочитает эстетическое наслаждение зрелищу и выбирает игры, в которых значимая роль отводится головоломкам и размышлению. Но и от удовольствия провести время за хорошей едой и напитками он не откажется… хотя, по правде говоря, у японца в конце века было не так уж много поводов для радости. Трудностей в жизни было столько, что они преобладали и в повседневной жизни, и в учебе. В дни традиционных праздников японцы отдавались ритуалам, связанным с приготовлением пищи и приемом гостей. Но вот воскресенья, появившиеся с введением новой рабочей недели по западному образцу, казались им безнадежно пустыми. Японцы гуляли по улицам города, рассматривали витрины магазинов, шли в зоопарк со своими детьми или занимались работой в своем маленьком саду, если таковой у них имелся, потому что каждый японец становится садовником, если у него есть хотя бы несколько цубоземли. Мужчинам, работавшим в конторе, вечера казались иногда слишком долгими, и часто они не спешили после работы домой, особенно если были воспитаны на западный манер. Они шли с коллегами в кабачок выпить две-три порции сакэ или занимались любимым времяпрепровождением, например, карточной игрой вроде ханагарута,в которой было сорок восемь маленьких карточек (по четыре на каждый месяц года), дублирующихся черными квадратиками. Время от времени, когда в кармане водились деньги, мужчины посещали театр Кабуки, где можно было насладиться игрой любимых актеров. Они знали наизусть те истории или легенды, по мотивам которых исполнялись спектакли, представлявшие собой исторические драмы или зарисовки современной жизни. Публике особенно нравились пышные костюмы и грим актеров. Выступать на сцене имели право только мужчины, они же исполняли женские роли, оннагата.Некоторые актеры Кабуки так прославились при жизни (как, например, Дандзюро VIII, покончивший с собой в 1853 году), что их биография ложилась в основу сценария.

«Появляется один из этих знаменитых актеров, — писал Г. Буске, — и толпа приходит в неистовство. Крики, звучание которых нельзя передать на письме никаким сочетанием букв, разливаются по толпе, будто круги по воде от брошенного камня. Иногда это напоминает мгновенный взрыв… Актеры, хотя и принадлежат к низшим слоям общества, становятся предметом всеобщего увлечения. Часто любители их творчества поддерживают их кредитами, открывают для них свой кошелек и не считают слишком дорогим удовольствием за определенную плату навестить их в гримерной комнате, где они переодеваются для выступления. Некоторых актеров после смерти оплакивал весь народ и устраивал по подписке великолепные похороны».

Актеров всегда окружали всецело преданные им женщины и почитатели-мужчины, которые, как правило, были рабочими и торговцами. Но помимо Кабуки существовали еще маленькие народные театры Сибаи, где женщинам позволялось исполнять собственные роли. Эти театры вошли в моду, и каждый спектакль собирал аншлаг. Раньше женщинам не разрешалось появляться на сцене, но когда несколько из них (в основном гейши) осмелились сделать это, их ожидал громкий успех, и число посетителей Сибаи увеличивалось с каждым днем. Одна из самых знаменитых актрис конца эпохи Мэйдзи, гейша Сада Якко, и актер Каваками создали современные пьесы, более короткие, чем те, к которым привыкли в театре Кабуки. Представленная в Париже по случаю Всемирной выставки 1900 года пьеса «Гейша и рыцарь» имела такой успех, что японцы сразу же признали Саду Якко как актрису, хотя это был первый случай, чтобы женщина играла на сцене вместе с мужчинами. Другая актриса, уже пожилая, Кумэхати, также бывшая гейша,исполняла роли мужчин, переворачивая, таким образом, обычай с ног на голову, и на этом поприще приобрела огромную известность. В Киото довольно долгое время существовал театр иного рода, прославившийся на всю Японию. «Все роли, даже роли мужчин, исполняли здесь загримированные женщины. Они почти не говорят на сцене, но их мимика и жесты очень выразительны, а мужчина, сидящий в ложе, читает их слова. Это всегда один и тот же человек, и он читает текст в течение всего представления».