5 марта 1869 года под давлением Кидо Койна, Окубо Тосимити (1830–1879) и еще нескольких советников, все молодые даймё юго-западных княжеств отказались от привилегий, имущества и титулов в пользу императора. Через три месяца их примеру последовали почти все главы кланов. Это добровольное отречение не перестает изумлять нас и сегодня, ведь оно было бы немыслимым в любой другой стране, кроме Японии. С VII века популярность императора и его власть над умами людей были таковы, что никто не осмелился бы отказаться отдать свою жизнь (и уж без всякого сомнения титул и состояние), если прямой потомок богини солнца Аматэрасу потребовал бы от него этой жертвы. Император был не только воплощением божества, но и живым символом всей японской нации, ее знаменем, поводом к ее существованию.

Итак, отныне император Муцухито являлся единственным правителем островов Восходящего солнца, единолично принимал государственные постановления и мог не опасаться притязаний феодалов, всегда готовых к противостоянию. Он задумал первое преобразование общества, революционное по своей сути, создав три новых класса, которые должны были прийти на смену старому делению феодального общества. Первый — кадзоку— состоял из придворной аристократии и феодальной знати; второй — сидзоку— составляли самураи независимо от клана, семьи или уровня благосостояния. И, наконец, в третий, называемый зсэймин,входили люди из народа.

С этого времени одна реформа следовала за другой. Прежние даймё, сразу же назначенные наместниками в своих княжествах, получали жалованье, равное десятой части их доходов. Впоследствии они были вынуждены оставить эту должность и стать правительственными чиновниками в столице. Не оправдались и ожидания самураев и духовенства из крупных буддийских монастырей, которые лишились своих земель, что с корнем вырвало феодализм из почвы Японии. Но император не собирался останавливаться на полпути. Выплата пенсий и жалований слишком давила на государственный бюджет, и в Лондоне японским правительством был заключен договор о займе, а в 1873 году оно предложило выкупать наиболее незначительные пенсии. Три года спустя все пенсии без какого-либо предупреждения были превращены в право на ренту.

Эти постановления императора естественным образом повлекли за собой освобождение земель из-под власти даймё, самураев и наиболее богатых храмов. В 1868 году, согласно очередному постановлению, земли должны были стать собственностью тех, кто их возделывал, либо в одиночку, либо коллективно, что было типичным для деревни. Начиная с 1873 года каждый имел право продавать или покупать землю либо для ее обработки, либо с иной целью. Посаженные, фигурально выражаясь, на хлеб и воду, даймё не имели средств для того, чтобы выкупать свои земли и восстанавливать поместья. Народ больше не чувствовал себя в кабале и впервые вздохнул свободно. Император же стал для него не только богом, но истинным благодетелем, и его популярность выросла во много раз.

Чтобы окончательно стереть последние следы феодализма, в стране ввели новое административное деление: княжества (провинции) заменили префектурами (кэн).Их новые границы не соответствовали прежним. В 1871 году кланы были окончательно устранены, и все японцы, какой бы ни была их социальная принадлежность, должны были платить национальный налог, который с 1871 года стал взиматься наличными, а не продуктами натурального хозяйства, как это было раньше. Рис, старая мера оплаты, отныне заменялся золотом, точнее — иеной, которую составляли сто сэн, а в каждом сэн было, в свою очередь, сто мон. О феодальной эпохе напоминали лишь сабли, которые носили некоторые представители военного сословия, но указ 1876 года, разрешавший надевать их только служащим императорской армии, положил конец и этому обычаю. Сидзоку, получившие разрешение выбирать наиболее подходящее им занятие, стали военными, полицейскими или же делали административную карьеру. Из всех старых привилегий у них осталось лишь право подвергаться особым (смягченным) наказаниям за уголовные преступления — сомнительная привилегия, которая, впрочем, также была упразднена в 1882 году. Итак, Япония пришла к равенству не через народную революцию, как это случилось во Франции в 1789 году, а, напротив, по воле одного человека — императора.

Категория хэймин, или «людей из народа», должна также была поглотить (как это предполагает принцип равенства) бывших эта (или хинин —«не-людей»), фактически имевших статус неприкасаемых и состоявших из тех, кто не принадлежал к остальным двум классам. На деле же, если в свете новых законов все хэймин были равны, то традиционные взгляды, которых придерживался народ, отказывали им в этом. Человек так устроен, что, будучи всегда готов принять свободу для себя, в то же время отказывает в ней другим… Так что эта, изначально представлявшие собой потомков военнопленных или тех, кто занимался работой, считавшейся «нечистой», до сих пор подвергаются определенному социальному остракизму. Официально этого факта стыдятся, но сделать с ним пока ничего не могут. Остальные хэймин делились на два резко разграниченных класса: тёнин,или горожан (среди которых также выделялись торговцы, рабочие и чиновники), и крестьян. Положение последних все еще было весьма плачевным, несмотря на новый статус свободных мужчин и женщин и устранение формы коллективной и семейной ответственности. Они отныне могли занимать важные посты и получать почетные награды в соответствии со своими заслугами и способностями. Они также имели возможность (пусть пока и теоретически) заключать равный брак с представителями других классов и путешествовать, в том числе и за границу, если позволяли средства. Так японское общество за несколько лет встало на путь обретения социального равенства. После некоторых колебаний было решено объявить о свободе вероисповедания, а что касалось христиан, то с 1873 года им наконец было позволено открыто исповедовать свою религию. Правда, для этого потребовалось давление христианских стран на Японию.

Все эти глобальные реформы, проведенные за несколько лет, неминуемо должны были встретить сопротивление. Чувство клановости, глубоко укоренившееся в самураях за многие века, было еще живо, и некоторые бывшие феодалы, даймё и самураи, а также члены первых правительств эпохи Мэйдзи, испытывали в глубине души тоску по прежним временам. Те, кто был особенно привязан к прошлому, пытались бунтовать против нововведений, которые они ставили в упрек советникам и министрам, но отнюдь не императору, неизменно считавшемуся непогрешимым правителем, чья личность была неприкосновенна. Вспыхнули восстания в Хиго, Акизуки, Тикудзэн, Тёсю. Но бунт во всех случаях был подавлен, поскольку народ не поддерживал повстанцев, и зачинщиков мятежей казнили в 1876 году.

Наиболее серьезное восстание произошло в следующем году. Сайго Такамори (1827–1877) из клана Сацума, участвовавший в реорганизации императорской армии, яростно осудил введение всеобщей воинской повинности, что, по его мнению, уничтожало привилегии самураев, роль которых до этого как раз и заключалась в защите страны. Сайго Такамори был участником вооруженного вторжения на территорию Кореи. Это военное предприятие на какой-то миг вновь зажгло в самураях пламя отваги, хотя оно и противоречило мирным устремлениям Окубо Тосимити и Ивакуры Томоми (1825–1883), который возвратился в Японию после посольства в Соединенные Штаты и путешествия по Европе. Такамори оставил свой пост одновременно с другими санги(советниками) — участниками войны, и вернулся в Сацуму. Там он занялся обучением самураев, сохранивших ему верность, якобы для того, чтобы освоить с ними земледелие. Правительство забеспокоилось и в 1877 году отправило в Кагосиму корабль, чтобы захватить склад с оружием, собранным Сайго и его «учениками». Последние скрылись в горах, прихватив с собой оружие, и Сайго неожиданно для правительства оказался во главе четырнадцати тысяч вооруженных самураев. В его планы входило соединение со сторонниками Тёсю и продвижение до Киото, где он рассчитывал получить поддержку. Но правительственные войска, незамедлительно выступившие против повстанцев, сумели удержать их в пределах острова Кюсю, несмотря на жестокое сопротивление. Прекрасно обученная и дисциплинированная армия императора разбила Сайго в январе 1877 года. Сам Сайго, раненый и окруженный вражескими войсками, покончил с собой в традиционной для самураев манере, сделав сеппуку24 сентября. Остальные восставшие были либо убиты, либо посажены в тюрьму. Единственный раз до страны донеслось эхо этого восстания, когда в 1878 году несколько самураев, преданных Сайго, организовали убийство министра Окубо, которого они обвинили в поражении своего предводителя.