– Я подчеркнул то место, которое, как мне кажется, содержит новую информацию, – продолжал Комботекра, передавая Саймону распечатку. – В шестом абзаце профессор утверждает, что семейные убийства не относятся к преступлениям, причины которых кроются в социальной неустроенности или несостоятельности. Чаще всего подобное происходит с представителями наиболее обеспеченного слоя среднего класса. Харбард считает, что причина таких преступлений может крыться в необходимости поддерживать определенный имидж. В более обеспеченных слоях населения имидж подчас значит даже больше…

– Пожалуйста, давай обойдемся без хренотени про слои населения, сержант, – попросил Пруст.

– Люди хотят, чтобы им завидовали друзья, так что они создают имидж. А когда реальная жизнь, более болезненная и сложная, вторгается…

– Херня! – не выдержал его Саймон. – Только потому, что Бретерики принадлежали к среднему классу и у них были деньги, Джеральдин – убийца?

Пруст свернул копию статьи Харбарда и швырнул ее в корзину в углу комнаты. Промахнулся.

– А что насчет GHB? [7]

– Саймон надеялся, что сможет настоять на своем теперь, став меньшим из двух зол, после того, как Комботекра вызвал гнев Пруста. – Зачем Джеральдин Бретерик приняла его? Где она его достала?

– Интернет, – предположил Гиббс. – Поэтому GHB и заменил рогипнол в качестве самого популярного наркотика для изнасилований в стране.

– Стала бы такая женщина, как Джеральдин Бретерик, учитывая все, что мы о ней знаем, покупать нелегальные вещества через Интернет? Женщина, которая заведует школьным родительским комитетом, у которой в кухне полно книг с названиями вроде «Рыбные блюда для здорового развития вашего ребенка». – Саймон неохотно покосился на Комботекру. – Что там слышно из компьютерного отдела насчет ноутбука?

Сержант покачал головой:

– Я рыл и рыл. Никто мне так и не объяснил, почему это занимает столько времени.

– Уверен, они не найдут подтверждения, что Джеральдин заказывала препарат через Интернет. И я не спрашивал, почему она использовала GHB вместо рогипнола, я спрашивал, зачем она вообще использовала наркотик? Хорошо, в случае Люси я могу это понять: она хотела, чтобы Люси отключилась, чтобы оставалось только положить ее в воду. Чтобы Люси не было больно. Но зачем она приняла его сама? Подумайте, сколько всего ей надо было сделать, и сделать эффективно: убить дочь, написать записку, включить компьютер, открыть дневник и оставить его на экране, чтоб мы нашли его, покончить с собой, наконец, – не разумней оставить голову ясной?

– Резать себе вены не всякий решится, – сказал Селлерс. – Может, она хотела заглушить боль. В моче Люси больше GHB, чем у матери, гораздо больше. Похоже, Джеральдин приняла совсем немного, чтобы снять страх, чтобы просто все слегка поплыло. Именно так и действует небольшая доза GHB.

– Это нам известно, но ей-то откуда? – парировал Саймон. – Она что, погуглила «наркотики для изнасилований» и все нашла? Не верю. Откуда она знала, сколько принять?

– Вот только давайте без спекуляций, – вмешался Пруст. – Компьютерщики нам расскажут, что Джеральдин Бретерик делала и чего не делала со своим компьютером.

– А еще они скажут, когда первый раз открыли файл дневника, – добавил Саймон. – Если, к примеру, он был создан в день ее смерти, то даты в самом дневнике фальшивые.

– Все это мы узнаем в свое время. – Пруст поднял пустую кружку «Лучший дед в мире», опустил в нее мобильник и обвел взглядом подчиненных. – Что насчет пропавшего костюма мистера Бретерика, сержант?

– Я этим занимаюсь, – откликнулся Селлерс. – Повезло – все химчистки в радиусе тридцати миль от Корн-Милл-хаус мои.

– А также все благотворительные магазины, – напомнил Комботекра. – Моя жена иногда отдает одежду на благотворительность, не спросив меня.

– Моя тоже так делала, пока я не взбунтовался, – сказал Пруст. – Отличный джемпер отдала.

– А если окажется, что костюм не отдавали ни в химчистку, ни в благотворительный магазин? Тогда что? – спросил Саймон.

Пруст вздохнул.

– Тогда мы столкнемся с неразрешимой загадкой пропавшего костюма. Надеюсь, ты чувствуешь, как таинственно это звучит. Улики по-прежнему будут указывать на Джеральдин Бретерик. Мне это нравится не больше, чем тебе, Уотерхаус, но ничего не могу поделать. Мы вообще занялись этим костюмом только потому, что это важно для мистера Бретерика. Извини, если разочаровал, Уотерхаус.

Помахивая кружкой, из которой торчал телефон, Пруст направился в небольшой закуток, отгороженный от остального помещения тремя стеклянными стенками. Выглядел он примерно как лифт – из тех, что бывают снаружи здания. Инспектор захлопнул за собой дверь.

Саймон повернулся к доске, только бы не замечать симпатии во взгляде Комботекры. Он знал наизусть поздравительные открытки Бретериков, но не предсмертную записку Джеральдин. Было там что-то странное, какая-то мелочь, которую он никак не мог ухватить.

В голове всплыли слова Корди О’Хара: «Джеральдин всегда все планировала, назначала, записывала в ежедневник. Я видела ее меньше чем за неделю до смерти, она пыталась уговорить нас с Уной поехать в Евродиснейленд на следующие каникулы».

Саймон направился к убежищу Снеговика. Так просто тот не отделается.

Пруст поднял взгляд и приветливо улыбнулся, будто Саймон вовсе не ворвался к нему без приглашения.

– Скажи мне кое-что, Уотерхаус, – начал он. – Что ты думаешь о детективе-сержанте Комботекре? Как тебе работается с ним?

– Он хороший коллега. Все прекрасно.

Пруст с легкостью отмел ложь Саймона:

– Он заменил сержанта Зэйлер, а ты едва можешь заставить себя на него посмотреть. Комботекра хороший начальник.

– Я знаю.

– Все меняется. Тебе нужно приспособиться.

– Да, сэр.

– Тебе нужно приспособиться, – серьезно повторил Пруст.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-нибудь писал дневник на компьютере? Файл даже паролем не был защищен.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-нибудь добавлял «Табаско» в спагетти болоньезе? – дружелюбно парировал Пруст.

– Нет.

– Мой зять так делает.

– Правда? – А что тут ответишь?

– Я не пытаюсь заинтересовать тебя гастрономическими предпочтениями своего зятя, Уотерхаус. Я пытаюсь сказать: неважно, слышал ли ты о чем-нибудь подобном.

– Я знаю, сэр, но…

– Мы живем в век технологий. Люди много всякого делают со своими компьютерами.

Саймон опустился на единственный стул.

– Самоубийцы оставляют записки. Или не оставляют, – сказал он. – Но оставить кроме записок еще и дневники… Это как-то слишком.

– Отличную ты характеристику подобрал для действий Джеральдин Бретерик: как-то слишком.

– Записка и дневник… Их словно писали разные люди, – продолжал Саймон. – Тот, кто писал записку, извиняется и не хочет никому причинять боль. Тот, кто писал дневник, о чужой боли не заботится. Мы знаем, что записка написана почерком Джеральдин. На мой взгляд, это означает, что дневник писала не она.

– Если ты хотя бы заикнешься про Уильяма Маркса, Уотерхаус…

– Дневник написан с умом, он описывает мучения день за днем, со всеми подробностями. Записка же – банальность на банальности, слабый голос слабого разума.

Пруст задумчиво поглаживал подбородок.

– И почему это не пришло в голову твоему Уильяму Марксу? – в конце концов спросил он. – Он подделывает дневник Джеральдин Бретерик – так почему он не потрудился подделать ее интонации? Тоже слабый разум?