Детектива Саймона Уотерхауса потрясло, что все, как обычно, было неправильно. В последнее время это чувство становилось все пронзительнее. Дорожка была неправильной, и дом неправильным – даже его название было неправильным, – и сад, и работа Марка Бретерика, и тот факт, что Саймон здесь, с Сэмом Комботекрой, в его тихой, благоухающей освежителем воздуха машине.

Саймона и прежде многое раздражало, но в последнее время его бесило буквально все: окружение, друзья, коллеги, семья. Теперь его зачастую переполняло не раздражение, но отвращение. Когда он увидел трупы Джеральдин и Люси Бретерик, рот его наполнился непереваренными остатками последней трапезы, но все же он воспринял их смерть вовсе не так, как отнесся бы к ней раньше. Занимаясь этим ужасным делом, он удивлялся собственной бесчувственности.

– Саймон? Ты в порядке?

Машина переваливалась по глубоким рытвинам на дорожке, ведущей к особняку Корн-Милл-хаус. Комботекра был новым начальником Саймона, так что игнорировать его не представлялось возможным, да и послать было нельзя. Желание послать тоже было неправильным, поскольку Комботекра – честный и достойный малый.

Он перевелся из полицейского департамента Западного Йоркшира год назад, когда Чарли ушла из отдела убийств. Она, впрочем, продолжала работать в том же здании, так что Саймону приходилось встречаться с ней и выслушивать ее неестественно-вежливые приветствия и вопросы о самочувствии. Сам он предпочел бы никогда с ней больше не встречаться, если все не может быть по-прежнему.

Новая работа Чарли – полный идиотизм. Она и сама должна понимать это, считал Саймон. Теперь она возглавляла команду, совместно с социальными службами трудившуюся над созданием позитивной обстановки для местной швали, дабы той расхотелось нарушать закон. Саймон читал о ее деятельности в полицейском новостном листке: Чарли с подчиненными покупала чайники и микроволновки всяким подонкам, а также ломала голову, какую бы работу, расширяющую кругозор, предложить кокаиновым дилерам. Слова суперинтенданта Бэрроу о заботливой полиции цитировали в местной газете, и Чарли – с ее новой, фальшивой, фотогеничной улыбкой – была у них за главную, следила, чтобы всяким говнюкам подтирали задницы мягчайшей туалетной бумагой, будто говнюки от этого станут лучше. Бред. Она должна работать с Саймоном. Все должно было оставаться как раньше. А не как сейчас.

Саймон ненавидел, когда Комботекра называл его по имени. Все остальные звали его Уотерхаус: и Селлерс, и Гиббс, и даже инспектор Пруст. Только Чарли звала его Саймоном.

– Если что-то не так, лучше об этом сказать, – предпринял новую попытку Комботекра.

Они подъехали к развилке. Вправо дорога уводила к группке серых, явно не жилых зданий – Спиллинг-Велветс, там было заасфальтировано и все выглядело ухоженным. Дорога, уходившая влево, была вся в рытвинах. Дважды по дороге в Корн-Милл-хаус Саймон встречал машину, и оба раза ему приходилось пятиться задним ходом до Роундесли-роуд. Все равно что кататься спиной вперед по американским горкам из необработанного камня.

Саймона бесила ситуация с Чарли. Без нее он чувствовал себя чужаком, отделенным от других людей.

Чарли была единственным человеком, сумевшим приблизиться к нему, и он не понимал, почему потерял ее. Она покинула отдел из-за него – в этом Саймон не сомневался, но понятия не имел, что сделал не так. Срань господня, он рисковал своей карьерой, чтобы защитить ее, что ей не понравилось-то?

Но все это никоим образом не касалось Комботекры. Усилием воли Саймон заставил себя сосредоточиться на работе. Там тоже пакости хватало. Он не верил, что Джеральдин Бретерик убила свою дочь и покончила с собой, и его неприятно удивило, что большая часть команды вроде бы склонялась к этой версии. Но он и раньше ошибался, порой сильно, – а психология и сама жизнь Бретериков были ему совершенно чужды.

Марк Бретерик и Джеральдин жили в конце длинной и практически непроезжей дороги. Саймон никогда не поселился бы там, куда так сложно добираться. И ему было бы стыдно жить в доме с названием, а не с номером. Он чувствовал бы, что притворяется аристократом. Его собственный дом – аккуратный квадратный коттедж с двумя комнатами на каждом этаже – стоял в ряду таких же аккуратных квадратных коттеджей, напротив еще одного такого же ряда на другой стороне улицы.

Вместо сада – маленький квадратный газон, окруженный узкой дорожкой, с маленькой бетонной площадкой, тоже квадратной.

Сад Бретериков наводил на него ужас. Там всего слишком много. И такой огромный, что из одного окна целиком взглядом не охватишь. Крутые террасы, заросшие деревьями, кустами и травой, окружали дом со всех сторон. Многие деревья стояли в цвету, но выглядели искусственными, поникшими и безразличными, терялись в море всклокоченной зелени. Что-то зеленое и цепкое покрывало стены, окна на нижнем этаже заросли, граница между домом и садом была размыта.

Террасы сбегали вниз к большой квадратной лужайке, единственному аккуратному участку. Еще ниже располагался заброшенный сад, в который, казалось, годами никто не заходил, а за ним – ручей и заросший выгул. Сбоку от дома находилась двойная теплица, заполненная чем-то, на взгляд Саймона, напоминающим волосатые зеленые конечности, и корытами с грязной водой. Ветки прижималась к стеклу, точно змеи, рвущиеся на волю. На широкой дорожке по другую сторону дома стояли два каменных здания, которые, похоже, никак не использовались. Каждое вполне могло бы вместить семью из трех человек. В пристройке одного из зданий обнаружился пыльный, давно не работающий туалет с треснувшим черным унитазом. Вторая постройка, как выяснилось, раньше служила угольным складом. Саймон не понимал, как люди могут терпеть на своей земле два бессмысленных дома. Чрезмерность, расточительность и заброшенность – все это вызывало у него отвращение.

Каменная лестница между двумя пристройками вела в гараж, куда также можно было попасть с Касл-парк-лейн. Если подняться по лестнице и посмотреть вниз, создавалось впечатление, будто Корн-Милл-хаус упал с дороги и приземлился прямо на подстилку из дикой зелени. Крышу дома покрывала черная черепица, но сам он был серым. Не равномерно серым, как шкафы с документами в полицейском управлении, а размытого, воздушно-серого оттенка, как подернутое туманом небо. При определенном освещении цвет казался скорее болезненно-бежевым. Из-за этого дом выглядел призрачно. Все окна располагались на разной высоте, все странной формы. Огромные гостиная и прихожая были обшиты темным деревом и оттого производили мрачное впечатление.

Оконные рамы отсутствовали, стекла были вставлены прямо в каменные стены, и это сбивало с толку: казалось, что дом похож на тюрьму. Но Саймон понимал, что попал сюда не в лучшее время: приехал по вызову, зная, что увидит здесь мертвых мать и дочь. Наверное, не стоило обвинять в этом дом.

Марк Бретерик был директором компании под названием «Спиллингское Магнитное Охлаждение», которая производила оборудование для исследований в области физики низких температур. Саймон понятия не имел, что это означает. Когда на первом брифинге Сэм освещал детали дела, Саймон представил себе кучку ученых, стучащих зубами от холода в своих белых халатах. Марк с нуля создал компанию, теперь на него работало семь человек. И не надо было слушать приказы тех, кому платят больше, чем тебе. «Я что, завидую Бретерику? – спросил себя Саймон. – Если да, с головой у меня гораздо хуже, чем кажется на первый взгляд».

– Думаешь, он это сделал? – спросил Сэм Комботекра, паркуясь на бетонном дворе перед особняком.

Места здесь хватило бы для двух десятков машин. Саймон ненавидел людей, которые старались произвести впечатление. Относился ли к ним Марк Бретерик или к нему правда приезжает столько народу? Считает ли он, что заслуживает большего, чем обычный человек? Чем, к примеру, Саймон?

– Нет, – ответил он. – Мы знаем, что он этого не делал.