Это был Роберт Хейворт. Никаких сомнений. Полностью обнаженный, он лежал на спине, на левой половине двуспальной кровати. Кровь из пробитой головы пропитала подушку, простыни, успев подсохнуть. Одна рука свисала на пол. На ковре, подле безжизненной ладони, лежали очки; одного стекла нет, второе треснуло.

В углу комнаты валялся каменный дверной упор величиной с мяч для регби; верхушка темна от крови, с прилипшими волосами. Саймона передернуло. Он приложил пальцы к запястью Хейворта – просто потому, что так положено, а не из надежды услышать пульс. В первый момент он решил, что показалось. Едва заметный, но настойчивый стук. Наверняка показалось. Пепельная кожа, давно засохшая кровь и даже запах вопили о смерти. Но нет – через пару секунд Саймон убедился, что слышит пульс. Роберт Хейворт был еще жив.

– Тогда буду тебя тискать, сержант, – прошептал Грэм, целуя Чарли в шею. Они лежали на ее кровати в шале полуодетые, с головой укрытые пледом. – Как тебя подчиненные зовут – сержант? Или мэм, как в «Главном подозреваемом»?

– Тихо! – шикнула Чарли. – Вдруг Оливия проснется? Давай пойдем к тебе!

Она не обжималась в одной комнате с сестрой с тех пор, как им было пятнадцать и тринадцать. Какими дурацкими, если вспомнить, были те подростковые вечеринки: полумрак чьей-нибудь гостиной, парочки по всем углам лижутся и лапают друг друга под аккомпанемент «Ультравокс».

– Ко мне? Ни за что, – выдохнул Грэм ей в ухо. – Ты не переступишь порога, пока Стеф не устроит там весеннюю уборку. Там такой бардак, ты будешь в шоке.

– Стеф убирает не только в шале, но и у тебя?

– Ага. Стеф – моя личная мусороуборочная машина, на работе и дома. Ладно, забудь про нее. Меня сейчас интересуешь только ты…

Как странно, подумала Чарли, слышать его, чувствовать, но не видеть. В шале царила глубокая чернота, напоминая Чарли о том, что она в деревне. Даже в Спиллинге, городишке не из крупных, небо ночами буро-коричневое, цвета перезрелого гриба, а не черное. Чарли поделилась этим наблюдением с Грэмом, пока они крались к шале от бывшего амбара, где разместились спа и уютный бар.

– Да уж, у нас здесь ночи так ночи, – гордо подтвердил он. – Никакого тебе светового загрязнения окружающей среды.

Любопытное замечание, отметила про себя Чарли. Для нее свет как-то не ассоциировался с загрязнением окружающей среды, но мысль Грэма она поняла.

Его грудь с густой порослью касалась ее кожи. Чарли никогда не тащилась от волосатости, но стерпеть можно. А остальное в нем замечательно. Будь они парой, многие сказали бы, что он для нее слишком хорош. Чарли мысленно приказала себе видеть в Грэме человека в целом, а не композицию, внезапно ожившую, из отдельных частей тела ее вымышленного дружка. Хотя трудно не отметить его длинные мускулистые ноги и крепкий зад. Колин Селлерс как-то обвинил Чарли в том, что она относится к сексу по-мужски. Ну и чем плохо? Кому нужны сложности? Секс в чистом виде с таким красавцем, как Грэм, лучше, чем еженощные слезы в подушку из-за безразличия придурка вроде Саймона Уотерхауса, который держит красное вино в холодильнике и не способен даже подстричься нормально.

Оттянув нижний край ее камисоли, Грэхем пробормотал:

– И как эта штука снимается?

Чарли прыснула. На нем одежды было куда меньше, чем на ней. Она откровенно тянула, но у Грэма пока не зародились сомнения по поводу того, к чему идет дело. Очень мило с его стороны. Грэм напоминал ей – поведением, не внешностью – Фолли, черного лабрадора родителей, который прыгал на Чарли и восторженно облизывал при любой возможности. Сравнение она оставила при себе. Грэм вроде не из обидчивых, но мало ли.

Чарли помогла ему стащить с нее белье.

– Вряд ли вы знаете, до чего сексуальны, мэм, – прошептал Грэм, скользя пальцами по ее телу. – Ваша кроваво-красная помада и джинсы…

– Обычные старые джинсы.

– Именно.

Чарли потянулась поцеловать его, но Грэм отстранился и снова зашептал:

– Вы в сто раз сексуальнее Хелен Мирен [11]…

– Почему именно Мирен?

– … и той сморщенной блондинки из «Чисто английского убийства», и…

– И Тревора Ива из «Воскрешая мертвых»? – подсказала Чарли.

– Э-э, нет, он сексуальнее, – решительно возразил Грэхем. Чарли рассмеялась, и он накрыл ей рот ладонью: – Ш-ш-ш! Не разбуди старшую сестрицу.

– Вообще-то младшую сестренку.

– Тогда почему ты разрешаешь ей командовать?

Зазвонил мобильник Чарли. Она выбрала для звонка начальные такты из песни «Настоящий Слим Шейди» Эминема. Большая ошибка: с каждой секундой музыка звучала все громче.

– Черт! – Чарли рылась в темноте, вытаскивая из сумки что угодно, только не телефон.

На мобильник она наткнулась в тот самый миг, когда проклятая музыка смолкла.

Комнату залил свет. Чарли заморгала и обернулась – в полной уверенности, что Грэм таким образом решил помочь ей найти телефон. Но Грэм не вставал, чтобы включить лампу, и сейчас со стоном натянул плед до самой макушки. Великолепно. Где он – герой, который бросится на выручку дамы? Она собралась с духом, повернулась и подняла голову.

Штора была отдернута. Оливия, в цветастой пижаме-кимоно, щурилась на сестру сквозь прутья ограждения. Сестра не выглядела человеком, вырванным из сна, скорее наоборот. Лив была на взводе.

– Да, я все слышала, – сообщила она. – Впрочем, что вам до этого?

– Могла бы сказать. – Чарли натянула трусы, потом рубашку.

Боже, опять… Она скривилась как от острой боли, вспомнив Саймона и ту вечеринку по поводу сорокалетия Селлерса. Оливия взбесила ее тем, что заставила вспомнить, хотя сестра ничего не знала об инциденте на юбилее. Из существенного в своей жизни Чарли только об этом ей и не рассказала.

– Почему ты притворялась спящей?

– А почему ты не проверила, сплю я или нет, прежде чем заниматься сексом в моей спальне?

– Не в твоей! Ты спишь наверху, а здесь мояспальня. – Злость взорвалась внутри Чарли фейерверком, ослепила. Она даже забыла о присутствии Грэма, пока тот не высунул голову из-под пледа.

– Пожалуй, я злоупотребил вашим гостеприимством, дамы. Не беспокойтесь, я вас сию минуту покидаю.

– Ты никуда не пойдешь, – негромко произнесла Чарли.

– Да-да, оставайтесь. – Оливия уже швыряла вещи в чемодан. – Чарли хочет быть с вами, а не со мной, так что уйду я. С меня этого дерьма довольно. Пропади я пропадом, если на неделю превращусь в парию и буду ночи напролет слушать, как вы затрахиваете друг друга до бесчувствия.

Она набросила длинное бежевое пальто поверх своего атласного ночного наряда. В таком виде только на костюмированный бал.

– Скоро полночь, – сказал Грэм. – Куда вы собрались?

– Возьму такси до Эдинбурга. Плевать, во сколько это влетит. У меня есть номер телефона – у барменши узнала, пока вы слюни пускали и чирикали, будто я пустое место. Я подозревала, что придется бежать.

– Это все моя вина. Я безнадежен: вечно сбиваю людей с пути истинного.

– Не держи ее. Пусть уходит, если так хочется, – бросила Чарли.

– Ты мне не указ. Никто меня не удержит и никто не остановит. Я решила уйти – и я уйду.

– Секундочку. – Грэм потянулся к своим джинсам и достал из заднего кармана мобильник. Чарли и Оливия молча смотрели, как он жмет кнопки. – Стеф, одной даме из третьего номера нужно добраться до Эдинбурга. Сейчас она подойдет к воротам. – Он выслушал ответ, и желваки заиграли на скулах. – Ну так оденься. У нас тут… некоторая ситуация.

Вечером Чарли мимолетно видела Стеф. Псинку. Грэм назвал ее так в лицо и подмигнул, в ответ она попыталась улыбнуться. Чарли углядела в этой улыбке историю непростых отношений. Грэм наверняка спал со Стеф.

Облик Стеф удивил Чарли. Утром Грэм сказал что-то насчет «крестьянки», и Чарли представилась баба с обожженной, облупленной от солнца кожей, мощными икрами, толстыми лодыжками. А Стеф оказалась тонкой и бледнокожей шатенкой с золотыми, апельсиновыми и красными «перышками» в волосах. «Ходячая реклама, – шепотом прокомментировала Оливия. – Покупайте лакокрасочную продукцию фирмы „Дьюлакс“».