Отделение сигнальной будки ссадили с автобуса у железной дороги. Сама будка стояла на высокой насыпи, с которой открывался обширный вид на лежащую к югу местность — оттуда должны пойти в наступление войска Сент-Эдмундса. Полученные нами инструкции сводились к тому, что если мы заметим какую-либо активность со стороны этих войск, то должны будем послать вестового на базу, после чего на перехват вражеских сил будет выслан агрессивный патруль. Того ради Кроухерст-Джойсу был выдан бинокль.

Вторая половина дня и вечер выдались прохладными, облачными. Мы залегли на насыпи (стрелочник с веселым любопытством поглядывал в нашу сторону, а после принес нам чаю), один из нас постоянно озирал в бинокль окрестные поля и рощи. Изучив выданную нам карту, мы установили, что до Рингфорда и, соответственно, „Ягненка и Флага“ всего полчаса ходьбы.

Около 7:30 — едва-едва начало смеркаться — Бен, в это время смотревший в бинокль, сообщил, что заметил какое-то движение на опушке ильмовой рощицы. Кроухерст-Джойс подполз к нему и приставил бинокль к глазам.

— Ничего не вижу, — сказал он.

— Нет, точно, — стоял на своем Бен, — там было человек десять. Показались на секунду, не больше.

— Я готов сходить и проверить, — вызвался я.

— Один ты идти не можешь, — сказал Питер. — Я пойду с тобой.

— Пойдем втроем, — сказал Бен. — Я покажу вам точное место.

— Постойте… — вмешался почувствовавший угрозу своей командирской власти Кроухерст-Джойс.

— В бой мы вступать не станем, — сказал Бен. — Проведем разведку и доложим о результатах. А после ты сможешь послать одного из этих новобранцев к Грегори.

— Все-таки командир здесь я, — проскулил Кроухерст-Джойс.

— Разумеется, Кроухерст, — сказал я. — Однако, помнишь, что говорил Тоузер насчет инициативы.

— Ты не волнуйся, — поддержал меня Бен. — Мы скажем всем, что это ты нас послал.

И мы взяли винтовки, пересекли полотно, соскользнули с насыпи и направились к рощам. Едва скрывшись из виду, мы описали круг, снова вышли к железной дороге — примерно в четверти мили от сигнальной будки — и потопали дальше, пока, наконец, не увидели вдали шпиль Рингфордской церкви. План — на случай, если нас задержат или придется объяснять наше отсутствие на ночных учениях, — состоял в том, чтобы уверять, будто мы заблудились в лесу и решили присоединиться к основным силам, но тут настала ночь, и мы окончательно сбились с пути. Мы спрятали винтовки в зарослях ежевики, стянули с ног обмотки. Под гимнастерками на нас были обычные наши рубашки, галстуки лежали в вещевых мешках. Видик у нас был, должен признать, странноватый — не вполне солдаты, но и не настоящие штатские. Однако Бен сказал, что владелец паба приставать к нам с вопросами не станет: на школьников мы точно не похожи, на дезертиров тоже. Мы велели Питеру снять гимнастерку, чтобы он хоть чем-то отличался от нас, потом протиснулись сквозь живую изгородь и оказались на идущем к Рингфорду лугу. И в 8:20 уже уселись за столик в „Ягненке и Флаге“.

Очень милый оказался паб, „Ягненок и Флаг“, людей в нем было немного, мы заказали сэндвичи с яйцом и сардинами и по кружке горького пива. Когда кто-либо из нас направлялся к стойке за новой порцией, некоторые из постоянных посетителей поглядывали на него с удивлением, — думаю, наши защитного цвета штаны и гвоздями подбитые сапоги, выдавали в нас „военных“ людей, — но вопросов о том, что мы тут делаем, никто не задавал. Хозяин, правда, спросил, не имеем ли мы отношения к археологическим раскопкам в Литтл-Брэдгейте, и Бен, умница, ответил, что мы как раз туда и направляемся — там не хватает рабочих рук, — после чего всем стало ясно, кто мы такие.

Тесс появилась раньше времени, незадолго до 9:00, и попросила порта с лимоном. Мы с Беном отошли к стойке, чтобы взять выпивку и дать голубкам провести пару минут наедине. Когда мы вернулись, они сидели, прижавшись друг к дружке и держась за руки.

В такой близи мы ее еще не видели, а поскольку нам выпало удовольствие засвидетельствовать оказанные ею Питеру нежные услуги, мы оба, я и Бен, с трудом скрывали любопытство. Тесс — тихая, пухленькая девушка с бледным квадратным лицом, легчайшим намеком на темный пушок на верхней губе и чуть более пышную шелковистую поросль на предплечьях. Когда Питер представлял ее, она, с деланной скромностью потупив глаза, сказала каждому „Здравствуйте“.

Тесс с Питером разговаривали быстро, почти беззвучно. По тональности и тембру голоса Тесс было понятно, что нервы у нее натянуты — в „Школьной ферме“ назревал кризис, — и то, что они с Питером планировали, исполнить надлежало безотлагательно. Мы с Беном вернулись к бару за третьими кружками пива. Я к этому времени уже чувствовал себя пьяноватым.

— Ты только посмотри на них, — сказал я. — Глазам своим не верю. Это какой-то сон.

— Дурной сон, — ответил Бен. — Как теперь Питер развяжется с этой девчонкой? Что мы с ним сделали, Логан, а? О чем только думали, когда измышляли все это?

В голосах наших звучала обида, время от времени мы оглядывались на Питера с Тесс, даже не стараясь скрыть друг от друга зависть. На Питера, сидевшего, держа за руку крепенькую фермерскую дочку, я взирал едва ли не с ненавистью.

— Мне этого больше не вынести, — сказал я.

Бен посмотрел на часы.

— Без десяти десять, — сообщил он. — Пора позвонить в школу и сообщить, что мы заблудились.

Но тут дверь распахнулась и в паб вступили капитан Грегори с сержантом Тоузером.

Через полчаса я должен буду предстать перед Ящером. Нас разделили, точно арестантов, поместив каждого в отдельный кабинет. Дальнейшая моя судьба мне странно безразлична — я даже думаю, что изгнание из школы, меня, скорее, обрадует. С Беном то же самое: по его словам, чем быстрее он окажется в Париже, тем лучше — он пригласил меня присоединиться к нему. В ужасе пребывает один лишь Питер, — он боится того, что может учинить с ним, в случае его отчисления, отец.

Повезло нам только в одном: Тесс осталась незамеченной. Питер отскочил от нее, едва увидев входящих Тоузера и Грегори (те засекли нас у стойки бара и направились прямо к нам), да кроме того, им и в голову не пришло, что с нами может быть девушка. Настроение у них было поганое. Сент-Эдмундс захватил охраняемый Абби склад с возмутительной легкостью.

Ситуация еще и ухудшилась, когда мы не смогли отыскать ежевичные заросли, в которых спрятали винтовки: Тоузер костерил нас на все корки, пока, наконец, Грегори не попросил его заткнуться.

Только что в дверь просунул рыло Паркер, сказавший, что меня требует Ящер.

Позже. Буду сдержанным. Просто изложу факты и запишу последовательность событий, пока они еще свежи в моей памяти. Я не должен забыть этого, не должен забыть того, что произошло.

Я постучал в дверь и получил разрешение войти. Ящер стоял, скорбно глядя в окно, из трубки его летели искры. Он так и попыхивал ею, пока я торчал у него за спиной, я слышал неприятные хлюпающие звуки, слетавшие с его губ, — примерно такие же издает неисправная газовая горелка.

— У меня для вас дурные новости, Маунтстюарт, — произнес он, по-прежнему глядя в окно. — Однако выгонять вас из школы я не стану — и Липинга со Скабиусом тоже. Мне следовало бы отчислить всю троицу. А выгнать двоих и оставить третьего я не могу.

— Да, сэр.

Меня подмывало произнести что-нибудь дерзкое, наплевательское, кичливо безразличное, — но ничего не шло в голову.

— Дело в том, что дурные новости, которые я обязан вам сообщить не позволяют мне выгнать вас.

Я понял все еще до того, как Ящер прибавил хоть слово.

Он обернулся.

— С сожалением должен сказать вам, что отец ваш сегодня утром скончался.

А следом этот вонючий, ГРЕБАННЫЙ ублюдок высек меня. Двенадцать ударов тростью. Сказал, что до конца триместра мне запрещено покидать территорию школы, и что я должен буду оплатить стоимость потерянной винтовки. Потом распахнул дверь кабинета и вытолкал меня. И ни единого слова сочувствия. Надеюсь, он сдохнет в муках и будет гнить в аду.