Общее впечатление слушателей было таково, что маленький священник на свидетельской трибуне в самом прямом смысле сошел с ума. Впрочем, судья все так же смотрел на него яркими внимательными глазами, полными любопытства, а адвокат защиты, немного помолчав, продолжил задавать вопросы.

— Если Паркинсон воспользовался для убийства театральным копьем, — сказал Батлер, — ему нужно было нанести удар с расстояния в четыре ярда. Как в таком случае вы объясните следы борьбы и сорванное с плеча платье?

Теперь адвокат обращался к маленькому священнику уже не как к свидетелю, а скорее как к эксперту, но никто этого не заметил.

— Платье несчастной леди порвалось, — пояснил свидетель, — потому что зацепилось за панель, которая задвинулась сразу за ней. Она попыталась освободиться, и, когда ей это удалось, Паркинсон вышел из гримерной обвиняемого и нанес удар копьем.

— Панель? — переспросил барристер.

— С обратной стороны это было зеркало, — пояснил отец Браун. — В гримерной я заметил, что некоторые из зеркал можно выдвинуть на улицу.

И снова в зале суда наступило глубокое неестественное молчание. На этот раз нарушил его судья:

— То есть вы действительно хотите сказать, что, выглянув в проулок, увидели самого себя… в зеркальном отражении?

— Да, ваша светлость, именно это я и хотел сказать, — подтвердил Браун. — Но меня спросили о контуре силуэта, и, поскольку нам положено носить шляпы, загнутые поля которых похожи на рога, я и…

Судья подался вперед, глаза его загорелись еще ярче.

— И вы хотите сказать, — продолжил он, четко выговаривая каждое слово, — что, когда сэр Уилсон Сеймур увидел это непонятное создание в мужских брюках, с похожими на женские фигурой и волосами, в действительности это был сам, сэр Уилсон Сеймур?

— Да, ваша светлость, — сказал отец Браун.

— А когда капитан Катлер увидел эту гориллу с квадратными плечами и кабаньей щетиной, он просто увидел самого себя?

— Да, ваша светлость.

Судья, очень довольный, откинулся на спинку кресла, и в лице его насмешки было не больше, чем восхищения.

— Скажите, а почему, — спросил он, — вы смогли себя узнать в зеркале, тогда как двое столь уважаемых господ себя не узнали?

Отец Браун заморгал еще более пристыженно, чем прежде, и с запинкой произнес:

— Право, не знаю, ваша светлость, наверное, потому, что я смотрюсь в него не так часто.

Не вставая из-за стола, Маккуин с сомнением посмотрел на очередного кандидата. Таких нанимать ему еще не приходилось. Но характер у него был отзывчивый, и, если человеку нужны были деньги и он готов был эти деньги отрабатывать, Маккуин был не против дать ему такую возможность.

— Ты знаешь, что работа у нас чертовски сложная? — поинтересовался он, выговаривая слова с заметным белфастским акцентом.

— Да, сэр, — ответил кандидат.

— Работать нужно быстро: сделал свое дело — пошел отдыхать. Никаких вопросов. У нас работают за кусок. Знаешь, что это значит?

— Нет, мистер Маккуин.

— Это значит, что платить тебе будут, но деньги ты будешь получать наличными. Никакой канцелярщины. Уразумел?

Он хотел сказать, что с этих денег не будет отчисляться ни подоходный налог, ни взнос в Государственную службу здравоохранения. Он мог бы еще добавить, что правил техники безопасности и стандартов здоровья соблюдать никто не станет и что, в случае чего, на страховые выплаты можно не рассчитывать. Сейчас для Маккуина было важно обеспечить своих людей быстрым доходом, но и о себе он, разумеется, тоже не забывал: ему как подрядчику всегда отходил самый жирный кусок. Кандидат кивнул, давая понять, что «уразумел», хотя на самом деле это было не так. Маккуин посмотрел на него с любопытством.

— Так ты, значит, студент-медик, учишься на последнем курсе в «Королеве Виктории»? — Еще один кивок. — А сейчас на летних каникулах?

Снова кивок. Кандидат был явно из тех студентов, которым не хватает стипендии, чтобы закончить обучение. Маккуин, сидя в своем обшарпанном кабинете в Бангоре, руководя небольшим собственным дельцем по сносу домов и из активов имея лишь разбитый грузовик да тонну старых кувалд, считал себя состоявшимся человеком и всем сердцем одобрял ольстерскую протестантскую трудовую этику. Он бы никогда не отказал собрату по духу, какого бы цвета у него ни была кожа.

— Хорошо, — сказал он, — найди себе здесь, в Бангоре, комнату. Из Белфаста каждый день приезжать сюда вовремя ты не будешь успевать. Мы работаем с семи утра до темноты. Работа почасовая. Тяжелая, зато хорошо оплачивается. Проболтаешься кому-нибудь из властей — полетишь с работы, как дерьмо с лопаты. Все ясно?

— Да, сэр. Когда мне начинать? И где?

— Грузовик забирает всю бригаду у главного вокзала каждое утро в полседьмого. Будь там в понедельник. В бригаде старший — Большой Билли Камерон. Я предупрежу его о тебе.

— Хорошо, мистер Маккуин. — Кандидат развернулся, собираясь уходить.

— И последнее, — сказал Маккуин, покручивая в пальцах карандаш. — Тебя как зовут?

— Харкишан Рам Лал, — ответил студент.

Маккуин посмотрел на карандаш, потом на список имен на столе и снова на студента.

— Мы будем называть тебя Рам, — сказал он и добавил это имя к списку.

Студент вышел на залитую ярким июльским солнцем улицу приморского североирландского города.

К вечеру воскресенья он уже подыскал себе дешевую комнатку в каком-то старом грязном пансионе на Рейлуэйвью-стрит, где были сосредоточены почти все городские гостиницы. По крайней мере это было недалеко от вокзала, откуда по утрам будет отъезжать рабочий грузовик. Замызганное окно его комнаты выходило прямо на укрепленную насыпь, по которой к вокзалу подъезжали поезда из Белфаста.

Комнату ему удалось найти не сразу. Как только он заходил в очередной дом с выставленной в окне табличкой «Сдаются комнаты», оказывалось, что свободных мест нет. Как выяснилось, в разгар лета в Бангор действительно съезжаются на заработки рабочие чуть ли не со всего графства. К счастью, позже выяснилось и то, что у миссис Макгерк, католички, еще оставались свободные комнаты.

Утро воскресенья он потратил на то, чтобы перевезти на новое место свои вещи из Белфаста — в основном это были учебники по медицине. Днем он лег отдохнуть и стал представлять себе освещенные ярким солнцем холмы родного Пенджаба. Еще год, и он станет дипломированным медиком, потом еще один год интернатуры, и он сможет вернуться на родину, чтобы лечить людей родной крови. Это была его мечта. Он уже подсчитал, что этим летом сможет заработать достаточно денег, чтобы дотянуть до выпускных экзаменов, а там у него появится зарплата.