В десять они спустились по шаткой лестнице на завтрак. Снова расположились на траве и заварили чай. Рам Лал не завтракал. В два часа они сделали еще один перерыв на обед. Бригада принялась с аппетитом поедать привезенные бутерброды. Рам Лал посмотрел на свои ладони. Они были в царапинах и кое-где кровоточили. Мышцы сводило от боли, и ему ужасно хотелось есть. Он мысленно прибавил к списку намеченных покупок плотные рабочие перчатки.

Томми Бернс достал из своей коробки толстый бутерброд и посмотрел на Рам Лала.

— Ты не проголодался, Рам? У меня тут на двоих хватит.

— Эй, ты что делаешь? — тут же подал голос сидевший с противоположной стороны костра Большой Билли.

Бернс ощетинился.

— А что? Я просто предложил парню бутерброд.

— Пусть индус сам себе бутерброды носит, — недовольным тоном произнес Камерон. — Ты за собой лучше следи.

Бернс опустил глаза и стал молча жевать. Было видно, что никто из рабочих не хотел перечить Большому Билли.

— Спасибо, я не голоден, — сказал Рам Лал Бернсу, потом отошел к реке, присел на берегу и опустил горящие руки в воду.

Когда стемнело и за ними приехал грузовик, большая крыша была уже наполовину освобождена от черепицы. Если так пойдет и дальше, через день они смогут приступить к стропилам. Тут уже придется работать пилами и ломами.

Работа продолжалась неделю, и некогда гордое здание постепенно лишалось стропил, балок и деревянных перекрытий, пока не остались одни голые стены, пустыми глазницами окон глядящие в небо в ожидании неминуемой смерти. Рам Лал не был привычен к такому тяжелому физическому труду. У него постоянно болели мышцы, ладони покрылись мозолями, и все же он продолжал зарабатывать столь необходимые ему деньги.

Он купил жестяную коробку для обедов, кружку, плотные ботинки и пару рабочих перчаток, которых, кроме него, никто из рабочих не носил. У них от многолетнего физического труда руки были такие, что хоть гвозди забивай. Всю неделю Большой Билли постоянно изводил Рам Лала, поручал ему самую тяжелую работу, а узнав, что он не любит высоты, стал посылать его на самый верх. Пенджабец долго держал свою злость при себе из-за того, что ему были нужны деньги, но в субботу его прорвало.

К этому времени все деревянные конструкции были сняты, и бригада работала со стенами. Проще всего было обрушить эту махину, заложив взрывчатку в углы стены, выходящей на луг. Но это было исключено. Как ни странно, но именно в Северной Ирландии для работы с динамитом требовалась специальная лицензия, а ее приобретение могло пробудить нездоровый интерес у налогового инспектора. Если бы это случилось, Маккуину и всей его бригаде пришлось бы платить немалые подоходные налоги, а сам Маккуин еще был бы вынужден сделать отчисления в государственный страховой фонд. Поэтому они разбивали стены на куски размером в квадратный ярд, стоя на опасно прогибающихся перекрытиях. Под ударами кувалд несущие стены содрогались и шли трещинами.

Когда стали обедать, Камерон пару раз обошел вокруг здания, потом приблизился к сидящим вокруг костра рабочим и стал объяснять, как нужно будет обрушить большой фрагмент одной из стен на уровне третьего этажа. Затем он повернулся к Рам Лалу.

— Ты полезешь наверх, сказал он. Когда стена начнет шататься, подтолкнешь ее наружу.

Рам Лал посмотрел на кирпичную стену, о которой шла речь. Вдоль всего ее основания шла большая трещина.

— Эта штука может рассыпаться в любую секунду, — невозмутимо произнес он. — Тот, кто будет сидеть на ней, упадет вместе с ней.

Камерон уставился на него, выпучив от ярости глаза. Лицо его побагровело.

— Ты меня вздумал учить работе?! Ты, грязный, тупой черномазый, будешь делать то, что приказано! — Он развернулся и пошел к зданию.

Рам Лал поднялся на ноги и выкрикнул резким голосом:

— Мистер Камерон…

Камерон в изумлении остановился и повернулся. Остальные рабочие, разинув рот, уставились на индуса. Рам Лал медленно подошел к большому бригадиру.

— Давайте кое-что разъясним, — сказал Рам Лал, и его голос отчетливо услышали все, кто сидел на лугу. — Я родился на севере Индии, в Пенджабе. И я кшатрий, член сословия воинов. Может быть, у меня не хватает денег, чтобы оплатить учебу, но мои предки были воинами, принцами, правителями и учеными две тысячи лет назад, когда ваши еще носили шкуры. Поэтому я вас прошу больше меня не оскорблять.

Большой Билли Камерон посмотрел на индийского студента с высоты своего громадного роста. Его белки налились кровью. Остальные в изумлении наблюдали за ними, не в силах отвести взгляд.

— Вот, значит, как, — ровным голосом проговорил Камерон… — Вот, значит, как, да? Ну так теперь все изменилось. И что ты, черный ублюдок, скажешь на это?

Не договорив последнее слово, он быстро взмахнул рукой, и его тяжелая ладонь опустилась на щеку Рам Лала. Молодой человек отлетел на несколько футов и упал на землю. В голове у него зазвенело. Он услышал голос Томми Бернса:

— Не вставай, парень. Большой Билли тебя убьет, если встанешь.

Рам Лал поднял лицо и прищурился от яркого света. Великан стоял над ним, сжимая кулаки. Он понял, что, если дойдет до драки, большого ольстерца ему не одолеть. Стыд и унижение охватили его. Его предки с саблями и копьями в руках преодолевали верхом территории в сто раз больше, чем эти шесть североирландских графств, вместе взятых, завоевывая все, что им попадалось на пути.

Рам Лал закрыл глаза и опустил голову. Через несколько секунд он услышал, что здоровяк отошел от него. Рабочие зашептались. Он сильнее сжал веки, удерживая набежавшие слезы стыда. Вдруг сквозь темноту проступили образы. Он увидел обожженные солнцем равнины Пенджаба и скачущих по ним всадников — гордых, воинственных, с черными глазами, орлиными носами, бородами, в тюрбанах воинов земли пяти рек.

Когда-то очень давно, когда мир был еще совсем молодым, по этим долинам проскакал Искандер, царь Македонии. Александр, молодой бог с горячими и жадными глазами, которого называли Великим, который в двадцать пять лет плакал оттого, что ему больше нечего было завоевывать. Эти всадники были потомками его воинов и предками Харкишана Рам Лала.

Пока они проезжали мимо, он лежал в грязи. Проезжая, они смотрели на него, и каждый из всадников произнес одно слово: «Месть».

Рам Лал молча поднялся на ноги. Что сделано, то сделано, и то, что должно быть сделано, будет сделано. Так было принято у людей его крови. Остаток дня, работая, он не произнес ни слова. Он не разговаривал ни с кем, и никто не обращался к нему.

Вечером у себя в комнате, когда на улице совсем стемнело, он начал готовиться. Со старого потертого туалетного столика он снял щетку и расческу, убрал засаленную салфетку и вынул из подставки зеркало. Достав книгу по индуизму, он вырезал из нее страницу с изображением великой богини силы и справедливости Шакти. Прикрепив ее на стену там, где раньше было зеркало, он превратил туалетный столик в алтарь.

Потом Рам Лал сходил к вокзалу и купил букет цветов, их он сплел в гирлянду. С одной стороны от портрета он поставил неглубокую миску с песком, а в песок воткнул горящую свечку. Затем он вынул из своего чемодана свернутую в валик тряпицу, развернул ее и достал полдюжины палочек для воскурения. Сняв с книжной полки дешевую вазу с узким горлышком, он поставил в нее палочки и поджег их концы. Сладкий, вязкий аромат фимиама начал наполнять комнату. Над морем поднялись огромные черные грозовые тучи.

Когда алтарь был готов, он встал перед ним с гирляндой в руке, склонил голову и начал молиться. Над Бангором прокатился первый раскат грома. Рам Лал говорил не на современном пенджаби, а на древнем санскрите, языке молитв. «Деви Шакти… Маа… Богиня Шакти… Богиня-мать…»

Снова загрохотал гром, и упали первые капли дождя. Он отщипнул от гирлянды один цветок и положил его перед портретом Шакти.

— Я был несправедливо обижен. Я прошу о мести… — Он оторвал второй цветок и положил его рядом с первым.