Животное безмолвно ловит наш взгляд. Животное глядит на нас, и отведем ли мы взгляд (от животного, от нашей тарелки, от нашего беспокойства, от нас самих) или нет, не важно — мы уже разоблачены и сами выставлены напоказ. Неважно, изменим ли мы свою жизнь или ничего не станем делать, вызов брошен. Ничего не делать — это тоже поступок.

Невинность маленьких детей и их свобода от всякой предвзятости позволяет им слышать животное даже в его немоте и видеть то, что недоступно взрослым. Может быть, хотя бы наши дети не будут становиться на чью-либо сторону в нашей войне (но воспользуются ее трофеями).

Весной 2007 года моя семья жила в Берлине, и после обеда мы иногда ходили в аквариум. Мы приникли к стенкам аквариумов — аквариумов, похожих на стеклянные тюремные камеры, — в точно такие же вглядывался и Кафка. Меня особенно поразили морские коньки — эти странные, похожие на шахматные фигурки существа, один из самых популярных образов обитателей животного мира. Морские коньки схожи не только с шахматными конями, в форме морских коньков делают соломинки для коктейлей, выстригают комнатные растения, эти изображения бывают разных размеров — от одного до одиннадцати дюймов. Совершенно ясно, что не только я один был зачарован необыкновенным видом этих поразительных рыбок. (Мы так жаждем любоваться на них, что миллионы их умирают в аквариумах и не меньше идет на сувениры.) И это всего лишь курьез, странное эстетическое пристрастие, которому я уделил здесь толику времени, а сколько еще вокруг других животных, тех, что заслуживают еще большего беспокойства. Морские коньки лишь малая их часть.

Морские коньки одни из самых любопытных среди всяческой живности — они естественное звено в цепочке видов и в то же время своей отдельностью, непохожестью словно выламываются из общего ряда. Они могут менять цвет, чтобы слиться с окружающей средой, и взмахивать спинными плавниками почти так же неуловимо быстро, как колибри машет своими крылышками. Поскольку у них нет зубов и желудка, пища проходит через них почти не задерживаясь, поэтому они должны питаться непрерывно. (Отсюда и такие приспособления, как свободно двигающиеся глаза, что позволяет им искать жертву, не поворачивая головы.) Они не очень хорошие пловцы и могут умереть от изнеможения, подхваченные даже небольшим течением, поэтому стремятся прикрепиться к морской траве или кораллу, или же друг к другу — коньки любят плавать парами, сцепившись гибкими хвостами. У морских коньков сложный ритуал ухаживания, они обычно спариваются под луной, производя в процессе соития музыкальные шумы. Они живут в долговременном моногамном партнерстве. Но удивительнее всего, что самцы морских коньков вынашивают мальков целых шесть недель. Самцы становятся по-настоящему «беременными», не только вынашивая, но и оплодотворяя и питая жидким секретом развивающиеся икринки. Образ рожающего самца всегда шокирует: мутная жидкость вырывается вперед из выводковой камеры, и, как будто по мановению волшебной палочки, из туманного облака появляются малюсенькие, но полностью сформированные морские коньки.

На моего сына все это впечатления не произвело. Аквариум должен был бы ему понравиться, но он испугался и все время просился домой. Может быть, он неожиданно разглядел нечто в том, что для меня было лишь безмолвным и бездушным подводным миром. Но, скорее всего, он испугался влажной тусклости, или непрерывно шумящих, словно прочищающих горло, насосов, или толпы. Будь у нас побольше времени, подумал я, и оставайся мы там подольше, он бы в какой-то момент — эврика! — понял, что ему на самом деле там нравится. Но этого не произошло.

Прочувствовав, как собрат-писатель, возникшую в аквариуме мысль Кафки, я тоже начал ощущать некий стыд. Но отражение в стекле аквариума не было лицом Кафки. Оно принадлежало именно собрату-писателю, который в отличие от своего героя был позорно равнодушен. А как еврей, в Берлине я ощущал и иные оттенки стыда. Меня тревожил стыд, что я всего-навсего турист, да еще и американец, поскольку тогда как раз получили широкую огласку фотографии из тюрьмы Абу-Грейб. И был стыд за то, что я человек: стыд от знания того, что двадцати из примерно тридцати пяти классифицированных видов морских коньков по всему свету угрожает вымирание, потому что их «неумышленно» убивают во время производства морепродуктов. Стыд от бессмысленного убийства без пищевой необходимости, без политических причин, без безрассудной ненависти или без неразрешимого конфликта с человеком. Я чувствую стыд за их гибель, которую моя культура оправдывает столь неубедительным аргументом, как вкус консервированного тунца (морские коньки один из более чем ста видов морских животных, которых истребляют в качестве «прилова» при современном промышленном лове тунца) или перед тем фактом, что из креветок получаются удачные hors d’oeuvres* (ловля креветок траловой сетью опустошает популяцию морских коньков больше, чем любой другой вид деятельности). Я чувствую стыд за то, что живу в государстве тотального процветания, в государстве, которое тратит меньший процент от дохода на питание, чем любая другая цивилизация в человеческой истории, но во имя получения дохода обращается с животными на фермах с такой невероятной жестокостью, которая по отношению к собаке считалась бы беззаконной.

* Закуски.

Но ничто не сравнится со стыдом, который испытывает любой родитель. Дети ставят нас лицом к лицу с нашим притворством, а иногда и ложью, и нам нечем от этого защититься. Вот и приходится искать ответ на каждое почему: Почему мы делаем это? Почему мы этого не делаем? — и зачастую подходящего ответа не находится. И вы просто говорите: потому. Или рассказываете какую-нибудь историю и знаете, что это неправда. Не важно, от чего вы краснеете — от вранья или от стыда. Стыд быть родителем — стыд не стыдный, — происходит оттого, что мы, так или иначе отвечая на их вопросы, хотим, чтобы наши дети были более цельными, чем мы. Мой сын не только заставляет меня задуматься, каким видом жующего животного я буду, но, сам того не зная, стыдит меня и заставляет пересматривать многие взгляды.

А еще есть Джордж, которая спит у моих ног, пока я печатаю эти слова, она изящно изогнулась, чтобы вписаться в прямоугольник солнца на полу. Она перебирает лапами, наверное, ей снится, что она бежит, преследуя белку? Или играет в парке с другой собакой? Может быть, она плавает во сне. Мне бы хотелось забраться внутрь ее удлиненного черепа и посмотреть, какие впечатления она пытается разложить по полочкам или от чего хочет избавиться. Изредка во сне она тявкает тихонько, а иногда взлаивает так громко, что сама себя будит, а бывает, так оглушительно, что просыпается мой сын. (Она-то всегда вновь засыпает, а вот он — никогда.) Иногда она просыпается, тяжело дыша со сна, вскакивает, подходит ко мне — ее дыхание горячит мне лицо — и смотрит прямо мне в глаза. Между нами… что?

Вклад животноводства в глобальное потепление на 27 % больше, чем всего мирового транспорта вместе взятого; именно оно больше всего влияет на изменение климата.

ANIMAL (ЖИВОТНОЕ)

Перед тем как посетить первую ферму, я потратил больше года, продираясь сквозь литературу об употреблении в пищу животных: историю сельского хозяйства и промышленности, материалы министерства сельского хозяйства США (МСХ), брошюры защитников животных, относящиеся к делу философские работы и без счету книг о еде, которые на самом деле посвящены мясу. Часто меня одолевало смущение. Иногда замешательство возникало из-за неточности, неопределенности таких терминов, как страдание, радость и жестокость. Иногда казалось, что смысловая двойственность создается намеренно. Язык никогда не заслуживает полного доверия, но когда дело доходит до поедания животных, слова нередко используются не только для того, чтобы просто передавать информацию, но и чтобы затуманить смысл, для маскировки. Некоторые слова, например, телятина, своей отвлеченностью помогают нам забыть, о чем мы говорим на самом деле. Некоторые, например, на свободном выпасе, могут ввести в заблуждение тех, кто желает успокоить свою совесть. Некоторые, например, счастье, могут означать совсем не то, что мы подразумеваем. А некоторые, например, натуральное, не означают почти ничего.