Однако когда рука Брук показалась из изящной сумочки, в ней был не презерватив, а маленький пистолет.

— Только тронь меня еще раз, и клянусь, я убью тебя.

Брюс отскочил от Брук так, словно его поразила пуля, а не эмоциональный шок.

Она смотрела на него, а он — на дуло пистолета. Что, черт возьми, происходит? Он что, нарушил какое-то новое предпостельное правило? Или обвиняется в попытке изнасилования? Брюс, конечно, слышал все эти ужасные истории о мальчишках-студентах, которые, целуя на прощание своих подружек, решались забраться рукой им под свитер, а назавтра оправдывались перед всем университетом за якобы совершенное изнасилование. Но, в конце-то концов, женщина снимает перед ним колготки! Разве это не приглашение к действию? Хотя, возможно, нет. О, господи, возможно, нет. Если женщина задирает перед тобой платье и демонстрирует свое белье, что это значит: «да», «может быть» или вовсе даже «нет»? Ему что, нужно было дождаться формального приглашения? Или попросить ее предъявить свои сексуальные требования, если таковые имеются, четко и ясно? Да к тому же в письменной форме?

— Послушай, Брук… пожалуйста, извини меня, но… но… что происходит?

— Ты думаешь, если я модель, то обязательно шлюха?

— Нет! Боже мой, нет! Конечно, я так не думаю. Я… Я… Послушай, я просто не понял ситуацию. Мне очень жаль. Но, правда же… Ну, то есть… Я подумал…

— Я знаю, что ты подумал, козел! — Костяшки на пальце Брук, сжимающем курок, стали белыми. — Ты на меня как первый раз взглянул, так сразу и подумал о сексе, разве нет? С самой первой секунды я была для тебя всего лишь куском мяса. Ну, так теперь ты за это заплатишь, ублюдок.

Она была вне себя, Брюс это видел. Не просто злилась или закатывала истерику, не просто повторяла извращенные феминистические домыслы, а впала в самое настоящее буйное помешательство. Нервы ее были разболтаны, как мировая экономика. Она, наверное, сошла с ума. А чем еще это можно объяснить? Весь вечер они всячески пытались угодить друг другу. Брюс понимал, что его никак нельзя было обвинить в насилии. Он ее не спаивал, не использовал свое преимущество в весе и вообще не делал ничего такого, что считается непозволительным по отношению к женщине, во всяком случае, если речь не идет о лесбиянках. Нет, совершенно очевидно, что эта женщина не в своем уме. Сумасбродная сучка из тех, кто утверждает, что «соблазнение отличается от изнасилования только использованием шампанского и шоколада». И как быть, если ты у нее под прицелом? Как ее образумить?

— Пожалуйста, Брук, в этом нет необходимости.

Он пытался придать своему лицу выражение спокойствия и сочувствия. Получалось так себе.

— Целуй мне ноги, козел! — закричала она. Скорее, даже завопила. От перенапряжения связок голос ее сорвался и в конце фразы перешел на скрежет, что отнюдь не уменьшило неистовой силы его воздействия.

Целовать ей ноги? Брюс задумался. Конечно, целовать их надо было немедленно, но как именно? Страстно или нежно? Может быть, приподнять одну ногу руками, а затем превратить свои губы в нежных мотыльков, касающихся крыльями ее кожи от пальцев до лодыжек? Или пасть перед ней ниц и сосать кончики пальцев, как голодное животное — материнскую грудь? А что, если забраться языком между пальцами? Растрогает это ее и заставит опустить пистолет или, наоборот, добавит масла в огонь и она окончательно потеряет и без того нестойкое самообладание?

— Я сказала, целуй мне ноги, козел! — повторила Брук.

Брюс шлепнулся на колени без всякого плана в голове и как-то маловразумительно уткнулся носом в ее пальцы.

— Я сказала, целуй, а не нос вытирай! — рявкнула она.

Брюс активизировался. Поцеловал большой палец, затем мизинец и все остальные по очереди. А дальше что? Еще раз в обратном порядке? Он снова перецеловал все пальцы, на сей раз начав с мизинца. Теперь то же самое на другой ноге? Он сделал и это. Причем дважды, для пущей убедительности.

Ну вот. Он поцеловал ей ноги. Однако Брюс не знал, что делать дальше.

— Хочешь, чтобы я поработал языком? — спросил он на всякий случай.

— Хочешь, чтобы меня вырвало?

У Брюса затекла шея. Повторив свой ритуал с поцелуями еще раз, он вновь пребывал в нерешительности. Что ей от него нужно? Он вслушивался в дыхание Брук, пытаясь угадать ее настроение. Пришла она в себя или нет? Способна ли она рассуждать разумно? Есть ли у него шанс каким-то образом завоевать ее доверие и снискать расположение? Необходимо сохранять спокойствие и доброжелательность. И может быть, даже льстить ей.

— Чего же ты еще хочешь, сука?

Прозвучало это совсем не так, как он планировал, и его охватил ужас. Брюс съежился в ожидании неминуемого наказания.

— Тебе страшно? — услышал он голос Брук.

Ну и вопрос!

— Да, страшно.

— Очень страшно?

— Очень, — пауза, — страшно, — пауза, — мать твою.

— Хорошо, — был ее ответ.

Шея у Брюса теперь уже болела по-настоящему.

— Пожалуйста, Брук, скажи мне, чего тебе надо.

Брук убрала ногу у него из-под носа и опустилась на пол. Ее рука коснулась его подбородка и приподняла голову Брюса так, чтобы он снова мог смотреть ей в глаза. Что теперь?

— Я… хочу, — она гипнотизировала Брюса взглядом, ее рука у него под подбородком слегка подрагивала, — роль в твоем следующем фильме.

Брюсу понадобилось несколько секунд, чтобы переварить полученную информацию. Он поверил Брук, только когда поймал крупным планом ее взволнованный взгляд.

— Убери пистолет, — сказал он для проверки.

Брук положила пистолет назад в сумочку. Дрожащая рука выдавала ее волнение.

От изумления Брюс не мог вымолвить ни слова. Хотя, по правде, не совсем.

— Ну ты и сука! — заорал он.

Теперь испугалась Брук. Брюс только начинал входить во вкус, и, очевидно, если дать ему волю, произойдет настоящее извержение вулкана. Нужно срочно все ему объяснить.

— Послушай, твои фильмы возбуждают и пугают. Теперь скажи, что сделала с тобой я? Только честно? И все это в течение получаса — завела, а потом испугала.

— Памела Андерсон меня возбуждает, Пэт Бучанан пугает. Но я не собираюсь никого из них снимать в своих фильмах. — Брюс не мог поверить, что он еще и дискутирует с этой возмутительной женщиной. — Ты заставила меня целовать тебе ноги! Под дулом пистолета! По-хорошему, я должен сейчас в полицию звонить!

— Я написала тебе пятьдесят писем. Пятьдесят! Ты их видел? Ты их читал?

— Знаешь, сколько актрис и моделей мне пишут? У меня нет времени на подобную ерунду. Этим занимаются другие люди.

— Да, я догадалась. Потому и решила сделать то, что сделала. Я всего лишь безмозглая модель. Кто всерьез меня воспримет как актрису?

Брюса вдруг осенило, что его водили за нос последние пять часов.

— Ты с самого начала все спланировала?

— Нет. Мне пришло это в голову, когда мы смотрели «Обыкновенных американцев». Я, кстати, видела его уже пять раз и сказала, что не видела, чтобы произвести на тебя впечатление.

— Да уж, ты произвела впечатление! Дуры ненормальной. Нужно просто выкинуть тебя за дверь.

— Я смогла завести тебя и напугать. Признайся, так и было! Дай мне шанс.

Брюс взглянул на нее: босая, тяжело дышит, а в глазах страх — явно опасается последствий собственной дерзости. Но ведь все так и было: она действительно возбудила и напугала его — чертовски привлекательная и ужасная одновременно.

— А если я скажу, что ты для этого должна со мной переспать?

— Нет, — ответила Брук, — в целях получения работы я ни с кем не сплю.

— Жаль…

Брюс не был бесчестным человеком. Подав Брук надежду, он в некотором роде обязал себя. К тому же не очень хотелось выглядеть дешевкой.

— Ну, хорошо, пожалуй, я позволю тебе прийти на пробы. Хотя, скорее всего, ты не такая хорошая актриса, как о себе думаешь. Пусть твой агент позвонит мне на следующей неделе. Можешь не сомневаться: я тебя не забуду.