После этих слов, разумеется, снова раздались одобрительные возгласы, некоторые офицеры застучали по столу ложками, и полковнику пришлось призвать к молчанию.

— Однако раньше среди нас никогда не было настоящего поэта, и к тому же поэта известного. И вообще, должен сказать, я поэзией не увлекаюсь. Если честно, по-моему, все, что было сочинено после Теннисона, — абсолютная чушь. Совершеннейший вздор. Однако, признаюсь, для присутствующего здесь нашего собрата офицера я готов сделать исключение. «Да здравствует Англия» меня очень тронула. Помню, когда я прочитал ее впервые, у меня слезы на глаза навернулись.

— Но, сэр, — дерзко вмешался Аберкромби, — от иприта тоже слезы бывают!

Раздался громкий смех, и полковник тоже расхохотался.

— Черт возьми, капитан, а ведь вы правы. Чертовски правы. Лично я считаю, что в основном поэзия и естьядовитый газ. Ну, короче, — продолжил полковник, — вы здесь. Молодец и все такое, и поскольку ходят слухи, что сражаетесь вы даже лучше, чем пишете, позвольте сказать, Аберкромби, что мы счастливы принять вас в свои ряды. Более того, судя по болтовне, которую я слышал от разных дам из вспомогательной службы, от женщин-водителей и медсестер, а они такие болтушки, — (после этих слов снова раздался смех), — так вот, они тожеужасно счастливы принять вас в свои ряды! А? Как вам такое? Повезло тебе, Аберкромби! Черт возьми, даже моя благоверная написала, чтобы я непременно заставил тебя расписаться на одной из твоих чертовых книг!

— С радостью подчинюсь воле ее светлости, сэр! — ответил Аберкромби, слегка поклонившись. Снова раздался смех, и кто-то крикнул, что стоит держать своих девушек подальше от Аберкромби, не то он их всех уведет.

Полковник призвал к тишине и продолжил уже серьезно.

— Итак, Аберкромби, мне известно, — сказал он, — что, как и многие сидящие за этим столом, вы прибыли к нам после того, как ваш отряд сильно потрепало и его пришлось расформировать. Много подразделений отправилось в тартарары, и многие из нас видели, как наши приятели и отличные товарищи отправились туда же.

Аберкромби кивнул. Видно, вспомнил о погибших товарищах, рука его дрогнула, и он опрокинул кубок, который, к счастью, всего несколько секунд назад осушил до дна.

— Но печальная кончина Лондонского полка, известного как «Артистс Райфлз», — сказал полковник, — обернулась приобретением для пятого Восточно-Ланкаширского полка. Ну, вот и все. Молодец. Для меня честь служить с вами, вы все молодцы.

В этот момент кто-то застучал по столу, раздались продолжительные аплодисменты. Все взгляды были устремлены на Аберкромби, который смотрел на нетронутый сыр у себя на тарелке и смущенно улыбался, словно хотел сказать, что зря они подняли вокруг него такую шумиху.

Когда аплодисменты стихли, полковник продолжил речь, которая, к удивлению собравшихся, еще не закончилась.

— Итак, полагаю, ни для кого не секрет, что дела здесь поганые, — сказал он. — Нам в помощь пригнали стрелков, и вы все видели множество орудий, которые притащили с собой чертовски шумные ребята из Королевской артиллерии. Что ж, если вскоре состоится очередное масштабное наступление, а я не думаю, что выдам большую тайну, если скажу вам, что шансы на это чертовски велики; так вот, лучшего состава бойцов для этого дела я и представить себе не могу. Давайте сегодня веселиться, потому что завтра мы отправляемся обратно на фронт. Джентльмены, за короля!

Все встали и подняли бокалы за Георга V, и вскоре после этого вечеринка закончилась. Лето выдалось влажное, и большинство из присутствовавших на ужине офицеров уже много недель спали в сырых постелях. Они не могли дождаться, когда доберутся до своих квартир в последнюю ночь перед возвращением на фронт, хотя в основном их удобства сводились к набитому соломой матрасу на полу в разрушенном коттедже. Аберкромби только сегодня прибыл из Англии и, соответственно, не так жаждал сна, поэтому решил выкурить последнюю сигару на улице. Именно здесь Стэмфорду наконец удалось заговорить с ним.

— Привет, Алан, — сказал он.

— Не называйте меня Аланом, лейтенант. Обращайтесь ко мне: капитан Аберкромби.

— Конечно. Извините, капитан. Я просто… Ну, я пытался поговорить с вами на вокзале Виктория и затем снова на пароме и сегодня, пока мы ехали в этих бесконечных поездах. Мне даже показалось, что вы меня игнорируете.

— Не говорите ерунды. Я не игнорирую собратьев офицеров. Если вы хотите поговорить со мной, вам достаточно представиться по форме и объяснить, что вам нужно.

— Я пытался поймать ваш взгляд, но…

— Поймать взгляд? Черт знает что! — рявкнул Аберкромби. — Вы что, хористка? Здесь армия, а не ипподром. Если хотите поговорить со мной, встаньте по стойке «смирно», представьтесь по форме и объясните, что вам нужно.

Как только Стэмфорд заговорил с ним, Аберкромби пошел прочь от развалин домов по направлению к околице. Он двигался довольно быстро, и молодому человеку пришлось догонять его чуть ли не бегом. Деревушка была так мала, что они успели пройти ее почти до конца.

— Вы так изменились, — жалобно сказал Стэмфорд, когда они миновали последний дом, рядом с которым развалились на лавке два офицера и курили трубки. — Я думал, мы друзья.

Аберкромби ничего не ответил. Вместо этого он с преувеличенным энтузиазмом помахал рукой курильщикам.

— Решил показать молодому человеку настоящий фейерверк, — крикнул он. — Мне кажется, сегодня залпы будут что надо.

— Каждая ночь — как ночь Гая Фокса, верно? — ответил один из офицеров.

Они посмеялись, и Аберкромби со Стэмфордом скрылись в темноте. Когда Аберкромби решил, что они уже достаточно удалились и теперь их никто не подслушает, он с яростью обрушился на своего преследователя:

— А теперь послушай меня, тупой мальчишка! Я нетвой друг. Я старший по званию, это тебе понятно? Я тебя знать не знаю…

— Но мы…

— Выпивали вместе, — решительно прервал его Аберкромби. — Мы выпивали вместе с другими офицерами в последний вечер перед отправлением. Мы выпивали в баре гостиницы. Вотчто мы делали. И это неудивительно, если учесть, что нам предстояло служить в одном батальоне. Однако это не означает, что вы можете так фамильярно обращаться к старшему по званию. Это понятно?

— Фамильярно?

— И это совершенно не дает вам права следовать за мной с задумчивым взглядом, словно глупая девица.

— Капитан Аберкромби, двое суток назад вы имели меня с полуночи и до рассвета…

Аберкромби залепил Стэмфорду пощечину.

— А теперь послушай меня!

Внезапная вспышка орудийного залпа озарила их лица. Лицо Аберкромби было искажено и яростью и страхом, а у Стэмфорда по щекам текли слезы.

— Даже если в Лондоне что-то и случилось, это осталось в Лондоне.Это понятно? За то, чем мы, по твоим словам, там занимались, сажают в тюрьму и отправляют на каторжные работы. Если об этом поползут хотя бы слухи, мне конец.

— Я никогда никому не скажу, клянусь…

— Приятель, у тебя лицо — словно открытая книга! Каждый дюйм твоего тела кричит,что ты педик, и ты пялишься на меня так, словно влюблен.

— Я действительно влюблен!

— Не говори ерунды. Мы познакомились три дня назад.

— Я любил тебя еще до нашей встречи.

— Послушай, Стэмфорд, — сказал Аберкромби несколько мягче, — ты здесь самый младший по званию, а я опытный капитан и вроде как герой. Мы можем быть только товарищами, как и подобает офицерам-однополчанам, но никак не друзьями.

— Но… я люблю тебя, Алан. И мне страшно. Мне нужна помощь, я не такой храбрый, как ты…

— Я не храбрый! Я же говорил тебе!

— Но твои стихи!

— Я уже сказал, что не пишу стихи. Больше не пишу — Аберкромби отвернулся. — Пожалуйста, запомните мои слова, лейтенант. И спокойной вам ночи.

Аберкромби отправился обратно к деревне, оставив Стэмфорда плакать в одиночестве.

Учитывая его звание и титул, виконту предоставили собственную комнату в доме, где раньше жил деревенский священник и который словно по волшебству остался стоять, в то время как церковь, находившаяся по соседству, была разрушена до основания. Аберкромби зажег газовую лампу, которую ему предусмотрительно принес новый денщик, и, достав из маленькой кожаной нотной папки бумагу, ручку и чернила, начал писать письмо. Письмо матери погибшего товарища, с которой он состоял в переписке со дня кончины ее сына. В своих письмах Аберкромби рассказывал ей, до чего жизнерадостным и мудрым был ее мальчик, насколько он был храбр и как вдохновлял своих товарищей. Просто «золотой мальчик», и именно таким его нужно запомнить, «золотым мальчиком», который сиял словно солнце и дарил свет счастья всем, кто его знал, и особенно самому Аберкромби. В ответ мать мальчика рассказывала Аберкромби о том, что и в детстве ее сынок был солнечным мальчиком и дарил счастье своим родителям и всем, кто его знал. Она писала о том, как многого от него ждали и какие великие и отчаянные были у него мечты. Она рассказывала, как часто ее мальчик упоминал в своих письмах Аберкромби и что ее с мужем очень утешает то, что двое друзей были вместе, когда их сын погиб.