Из последней фразы фермера явно следовало, что, не случись такой беды, Годдард и не подумал бы о благотворительности. Ньюсон понял из заметок, сделанных стратфордским полицейским, что мистер Годдард уже во время первого допроса очень сильно напирал на намерение вписать доход с амбара в декларацию. Несомненно, он рассматривал всю эту замороку с убийством как попытки неизвестного злоумышленника втянуть его в неприятности с Управлением налоговых сборов.

— Я был рад сдать ему амбар, потому что для зерна он мне пока не нужен, ведь вся земля на ферме под паром. Гляньте на мой комбайн, у него в кабине подсолнухи растут. Странное это фермерство, скажу я вам, но сейчас вообще времена пошли странные. Вы знали, что этот чертов отдел по защите окружающей среды заплатил мне за то, чтобы я засеял луга? Нет, объясните мне, на хрена нужен луг рядом с домом? Я ж одуванчиками не питаюсь.

— Луга — важный элемент биологической взаимосвязи, — объяснил Ньюсон. — Где дикие цветы, там и насекомые, а где насекомые, там и птицы.

— А где птицы, там птичий помет, — ответил фермер. — Или вот взять мою живую изгородь. Мне не разрешают ее уничтожить, мать ее! Просто потому, что там ночью ежики спят. Да какая мне, на хрен, разница, где спят эти ежи? Это вам, городским, интересно. Вы ни хрена не знаете о деревенской жизни, но все равно лезете куда не просят.

— Извините, вы путаете нас с людьми, которых хоть отдаленно интересует ваше мнение, — заметила Наташа. Она мучилась похмельем и была не в настроении мириться с причитаниями деревенщины-реакционера.

— Спокойнее, сержант, — сказал Ньюсон.

— Слушай, просто узнай у него то, что нам нужно, и мы сможем убраться с этого идиотского поля.

— Нельзя со мной так разговаривать, милая барышня, — возмутился Годдард.

— Можно, можно, — ответила Наташа. — А еще я могу проверить акцизные диски на двух ржавых драндулетах, которые я видела в вашем сарае. Не поверите, но в наше время транспорт нужно регистрировать.

— Послушайте, мистер Годдард, мы скоро уйдем, — сказал Ньюсон самым примирительным тоном. — Мне просто нужно, чтобы вы подтвердили тот факт, что только один раз видели вашего съемщика издалека.

— Я уже сказал, что ни разу его не видел, но однажды в понедельник утром, после того как убили этого бедолагу, я видел фургон, припаркованный около амбара. Я уже раньше говорил вашим парням, мне показалось, что это «тойота-хайас», но я не уверен, потому что мне велено было держаться оттуда подальше, ну я и держался.

— И вам совсем не было любопытно?

— С чего это вдруг? Парень сказал, что художник. А на искусство мне насрать. Он заплатил. А больше мне ничего не интересно.

— И фургон был там весь день?

— Да! — выдохнул Годдард с видом человека, которого заставляют повторять одно и то же. — Он стоял там весь понедельник и все еще стоял, когда я в тот вечер возвращался домой. Я запомнил, потому что играла музыка…

— Вы уже говорили следователям насчет этой музыки, но не сказали, что это была за музыка. Вы не помните?

— Я ее едва слышал, это ведь так далеко, да еще ветер к вечеру сменился, и я слышал только капельку. Старье какое-то, мы в детстве такое слушали. Знаете, Slade, глэм-рок и все такое. Во всяком случае, мне так показалось.

Инспектор Ньюсон поблагодарил фермера за помощь, и они с Наташей пошли к амбару, уже давно не видевшему зерна.

Убийство произошло здесь почти год назад, но место оставалось почти таким же, как тогда, когда из него вытаскивали изможденное, изувеченное тело Нейла Брэдшоу. То ли из-за лени, то ли из брезгливости Годдард ничего не убрал, и материал, которым убийца заткнул щели в стенах и потолке, был на месте, так же как множество досок, болтов и решеток, установленных с целью превратить амбар в надежную тюрьму.

— Наверное, он сделал все это прямо перед самым уходом, иначе Годдард не смог бы услышать музыку, — сказал Ньюсон.

— Может быть, — ответила Наташа. — Хотя если включить ее погромче, наверное, все равно было бы немного слышно.

— Он включил музыку, чтобы заглушить крики Брэдшоу.

— Именно поэтому, наверное, ты и связал это с делом Бишопа.

— Что-то в этом есть, тебе не кажется?

Они оглядели тихий, пустой амбар. Воздух был спертый и затхлый, пахло соломой и землей.

— Если бы убийца не перестал платить за аренду, полагаю, труп все еще был бы здесь, — заметил Ньюсон. В отчете было написано, что Годдард зашел в сарай только после того, как напрасно прождал деньги пару недель. — Полагаю, наш убийца прекрасно знал, за какое время человек может умереть от жажды, и, убедившись, что его жертва мертва, решил не тратить больше деньги на аренду.

Пол амбара теперь был голый, но фотографии с места преступления показывали, что некогда он был усыпан пыточными орудиями: клещами, зажимами, пинцетами и тисками. Результаты осмотра тела показали, что эти инструменты применялись для того, чтобы издеваться над гениталиями и сосками жертвы.

— Значит, он умер не от пыток?

— Нет.

— Но ему, видимо, было больно.

— Да уж.

Результаты вскрытия были ужасны. Убийца начал мучить жертву обеими руками, стискивая и тыча пальцами в соски и пах жертвы. На сильное стискивание правой и левой рукой особенно указывали многочисленные ссадины на груди.

— Он его лапал? — спросила Наташа.

— В основном да, — ответил Ньюсон, — и не очень-то нежно. Он оставил там многочисленные ссадины, глубоко погружая большие пальцы в грудные мышцы. Брэдшоу был очень крупный. У него были самые настоящие груди, и убийца очень серьезно с ними поработал.

Наташа поморщилась:

— Когда мне было пятнадцать, у меня был мальчик, который слишком сильно меня лапал.

Ньюсон сжал зубы и с трудом сглотнул.

— Он останавливался, когда я просила, но только после того, как я просила несколько раз, — сказала Наташа. — Много лет спустя до меня дошло, что ему нравилось причинять мне боль.

— И почему ты ему это позволяла?

— Ничего я не позволяла, я его бросила.

— Сразу же?

— Ну… Не помню. Через месяц.

— Через месяц? Ты позволяла ему причинять тебе боль целый месяц, прежде чем послать его?

— Может быть, меньше… А может, больше.

Наташа смутилась. Ньюсон не стал развивать тему.

— После этого убийца начал использовать свои орудия, — продолжил Ньюсон, и у него внутри все сжалось от одной только мысли.

— Черт, — сказала Наташа, не придумав никакого более содержательного ответа.

— Потом Брэдшоу подвергся содомии. Патологоанатом уверен, что это делалось ручкой столярного молотка, лежавшего рядом с клещами.

— Мило.

— Затем он надел на свою жертву трусики.

— Что? Кружевные какие-нибудь?

— Нет, просто белые женские трусики фирмы «Маркс энд Спенсер». И еще короткую гофрированную клетчатую юбку.

— То есть подозреваемый размозжил Брэдшоу яйца, а потом надел на него трусы и юбку? Ты думаешь, он хотел превратить его в девочку? Этакая извращенная операция по смене пола?

— Не знаю. Это не объясняет, зачем убийца издевался над его сосками.

— И как же он его прикончил? — спросила Наташа. — Извини, я знаю, что должна была все это выяснить сама, но вчера я напилась с девчонками. Я была на собрании клуба «Все мужики — ублюдки».

— Не все, а только те, с кем вы по каким-то причинам общаетесь.

— Нет, здесь ты ошибаешься. Существует научное доказательство того, что все мужики — ублюдки. Все, кроме тебя, конечно. Ты исключение.

Ньюсон подумал, что исключение было сделано потому, что он коротышка, тихий по своей натуре и определенно не представляет, по мнению Наташи, никакой угрозы, начисто обделен сексуальной привлекательностью или вообще нисколько ей не симпатичен.

— Я польщен, — сказал он.

Далее Ньюсон рассказал, что, вдоволь поиздевавшись над Брэдшоу, убийца положил еду и воду на маленькую полочку, которую прибил к стене на высоте около восьми с половиной футов над землей. Затем убийца поставил под полочкой стул. Вставая на стул, Нейл Брэдшоу никак не мог дотянуться до еды и воды, причем ему не хватало каких-то одного-двух дюймов.