Поняв, что до сих пор держит в руке одну из сумок, Кельвин поставил ее на полированный мраморный пол.

— Может, пройдем в комнату, присядем? — предложил он.

— Не-а. Я-а уезжаю, меня ждет машина.

— Что? Прямо сейчас?

— Даже скорее, если получится.

— Ты спланировала все это с самого начала? — спросил Кельвин.

— Конечно.

— С самого начала? Три года назад?

— Ага-а.

— То есть ты вообще никогда меня не любила?

— Еще чего!

Кельвин вдруг ясно вспомнил период ухаживания. Бокал шампанского, пролитый на него на показе Версаче, благодаря которому он впервые заговорил с ней…

«Мне так жаль, боже! Я-а вас забрызгала? Какая ж я-а неловкая!»

Неужели она это подстроила? В то время она казалась обезоруживающе откровенной и честной, она так спокойно вытирала его салфеткой и, ничуть не смутившись, хихикала, как все аристократки с Юга, которых учат этому с колыбели. Такое невозможно сыграть. Однако выходило, что все-таки сыграла.

— Ну а как насчет Бискайского залива? Ты и тогда меня не любила?

— Ты что, с ума сошел?

Закат в тот вечер был просто потрясающий, они оказались одни, и она сказала, что любит его. Именно тогда он сделал ей предложение.

— Пожалуйста, Кельвин, — сказала Дакота почти скучающим тоном. — Не стоит выглядеть таким разочарованным. В конце концов, дорогой, ты меня никогда не любил.

Вообще-то это была правда, хотя он не подозревал, что ей это известно. Он на самом деле никого и никогда не любил, но она ему ужасно нравилась.

— Ну конечно, я тебя любил! Зачем же я на тебе женился?

— По той же причине, по которой я-а вышла за тебя замуж, мой сладкий. Чтоб получить кое-что, чего у тебя не было. Ты хотел жену. Ты уже достаточно долго был холостяком. Ты хотел красивую жену. Чтоб детей иметь, на премьеры вместе ходить, чтоб твои родители были счастливы. Чтоб избавиться раз и навсегда от слухов о том, что ты голубой.

Кельвин слушал открыв рот. Она формулировала его мысли лучше, чем это удавалось ему самому. Все так и было: в сорок два года, помешанный на работе и лопающийся от богатства, он решил, что остроумная, шикарная, умная спутница детородного возраста удачно дополнит его тщательно спланированную жизнь. На церемонии бракосочетания, когда им читали отрывок из «Пророка» о двух столпах, Кельвин подумал, что эти строки пришлись к теме, ведь больше всего от своей спутницы жизни он ждал поддержки, которая даст ему возможность беспрепятственно продолжать завоевание мира. Теперь же оказалось, что вместо поддерживающего столпа он заполучил пушечное ядро, которое разрушило его жизнь до основания.

Воспоминания о свадьбе натолкнули его еще на одну мысль.

— Ты понимаешь, что журнал «Хелло!» потребует вернуть им деньги?

На лице Дакоты появилось выражение безграничного превосходства.

— Я-а всегда презирала твою банальность и нечистоплотность, Кельвин. Слава богу, мне больше не придется терпеть это. Увидимся в Калифорнии!

Красивая, статная «светловолосая бомба», как отзывались о ней газетчики, повернулась на четырехдюймовых каблуках и положила ладонь на ручку двери.

— Ты не получишь половины! — крикнул Кельвин. — Даже в Калифорнии!

Дакота повернулась и снова взглянула на него:

— Я получу половину, Кельвин. Из меня сделали дурочку. Меня соблазнили твое очарование и мужественность. Меня соблазнил мужчина, грязный британец, который затем надругался надо мной и использовал меня неестественным образом.

— Ты ведь не заявишь такое?

— Заявлю, Кельвин, дорогой! Я-а скажу, что ты требовал от меня неестественных дел, а когда я-а отказалась, ты меня избил!

— Ты не можешь так поступить! Это будет твое слово против моего!

— Вот именно! Слово милой заплаканной баптистки с Юга против слова самого известного ублюдка в мире! Самодовольного, ухмыляющегося мистера Негодяя из самого крупного телешоу. Любой член жюри присяжных в Америке поверит, что ты пытался засунуть свою мерзкую английскую рапиру туда, куда ни одна христианская жена не позволит ее засунуть.

— Это возмутительно! Это грабеж, самый обыкновенный грабеж. Ты пытаешься меня ограбить.

— Ой, да ладно тебе, Кельвин, ты и сам вор. Не притворяйся, всем ведь известно, что «Номер один» — это тот же «Х-фактор», но с другими судьями. Более мерзкими судьями. Гораздо более мерзкими судьями. Ты украл эту идею! А теперь я обворую тебя.

Если Дакота хотела еще больше разозлить Кельвина, то ей это определенно удалось. Она попала в самое больное место, заговорила о единственной ложке дегтя в огромной бочке его славы и богатства. Всем было понятно, что идея шоу Кельвина «Номер один», самого последнего в серии невероятно популярных телевизионных программ, занимающихся поисками талантов, была почти без изменений позаимствована у предшествующих шоу. Кельвин никогда не отрицал этого, как и того, что свой имидж грубого, резкого английского судьи он позаимствовал у Саймона Ковелла. Не отрицал он и того, что превзошел сам себя, чтобы воссоздать элементы, сформировавшие успешную судейскую команду. Он отыскал помешанную на детях звезду реалити-ТВ, прославившуюся благодаря своей неблагополучной семье. Он нашел приятного на вид профессионала из области поп-культуры, который искал возможности показаться на телевидении. Он усердно воссоздал все элементы, которые были так успешны в шоу «Х-фактор», и до того в этом преуспел, что шоу «Номер один» в конце концов затмило первоначальную модель. Именно это Кельвин никогда не уставал объяснять людям. Дело не в том, что он сделал что-то новое, он просто сделал это лучше.

— В конце концов, ничто не ново, — говорил Кельвин. — Я не содрал ничего, что не было бы содрано раньше. Шоу «Х-фактор» — это просто «Поп-идол», а «Поп-идол» — просто «Поп-звёзды», а это шоу, кстати, появилось в Новой Зеландии, а вообще все уходит корнями в «Новые лица» и «Новые возможности»…

— Да какая разница, Кельвин!

— Еще какая! Разница есть! Если хочешь, грабь меня, но я не позволю тебе меня оскорблять. Мое шоу так популярно потому, что я — лучший в своем деле! Почему больше не слышно о шоу «Х-фактор»? Из-за меня. Теперь я король, потому что я делаю все по-своему!

— Ладно. Значит, ты лучше предыдущего парня грубишь, издеваешься и выглядишь полным дерьмом перед камерами. Отлично, Кельвин, поз-драв-ля-ю!

— Дело далеко не только в этом, и тебе это известно, — рявкнул Кельвин. — Я лучший в том, что делаю за кадром. У меня есть подход. Я понимаю процесс. Когда дело доходит до манипулирования публикой, я просто чертов Геббельс. Я делаю вымысел правдой. Никто не видит всего так, как вижу я.

— Геббельс, да?

— Да, Геббельс.

— Твоя мамочка, наверное, гордится тобой.

Дакота снова повернулась на каблуках, чтобы уйти, но Кельвин схватил ее за руку.

— Ладно, дорогуша! — сказал он. — А как тебе такая мысль? Ты хочешь половину всего, что я заработал?

— Да, Кельвин. Хочу и получу.

— А что, если я дам тебе возможность получить все?

Дакота оперлась на дверь:

— Слушаю…

— Ты говоришь, что шоу «Номер один» — просто сворованная идея. Что я просто очередной везучий хам-англичанин. А я говорю, что я вкладываю в шоу свой уникальный талант. Я говорю, что важно то, что я делаю за кадром…

— Я знаю, Кельвин. Ты никогда не устаешь говорить мне об этом.

— Ну так вот, сейчас мы проводим предварительный набор на новый сезон шоу «Номер один». Валяй, назови имя. Назови кого угодно, и я гарантирую, что этот человек победит в конкурсе. Если у меня получится, ты уходишь ни с чем. Если я проиграю, тебе достанется все.

Дакота задумалась; она была явно удивлена. Предложение было самонадеянное, куда более самонадеянное, чем она могла ожидать.

— Я могу выбрать кого угодно?

— Да, любого англичанина или ирландца… и не педофила. Даже я не смог бы раскрутить Гари Глиттера!

— Это твое единственное условие?

— Да. Назови любого, только не педофила, и в этом году он станет победителем шоу «Номер один».