Дорогая Пенни.

Вынуждена сообщить тебе, что занятия по визуализации, на которые меня сосватала Друзилла, оказались полным бредом. То есть сама идея, может быть, и не полностью безнадежна, но, к со жалению, как это обычно и бывает, все новое и интересное бывает захапано теми людьми, которым просто народу написано гробить любое благое начинание. Честное слово, я пытаюсь быть объективной и корректной, но по сравнению с теми, с кем я познакомилась на этом занятии, сама Друзилла (которая, на мой взгляд, безумнее «Зеленой комнаты» в Национальном театре) выглядит просто воплощением душевного здоровья.

Не успела я переступить порог Муниципального центра организации досуга, как необъятная тетка, лохматая, как давно не стриженный бобтейл (еще к тому же выкрашенный хной), налетела на меня и стала втюхивать — по-другому ее действия не назовешь — какие-то многоразовые холщовые гигиенические салфетки! Пенни, ты только представь себе это! Меня просто мороз по коже дерет! Мало того, что я должна собирать и выставлять отдельно стеклянные банки и бутылки, мало того, что газеты тоже нельзя просто выбрасывать на помойку, а надо складывать в отдельные пачки. Я согласна даже мыть вскрытые консервные банки! Но заботиться о том, как повторно использовать носовые платки, салфетки, тампоны и прокладки, — нет уж, на это я не пойду. Даже если это та цена, которую нужно заплатить, чтобы спасти мир, я отказываюсь ее платить. Пусть такой мир катится к такой-то матери. Это же надо было допереть до такого — холст! Это ведь мешковина, дерюга, правда же? От него такое раздражение по всему телу пойдет. Меня, кстати, всегда занимало, как это девчонки-хиппи носили холщовые рубахи и джинсы, по-моему, даже не надевая под них белья. У них, наверное, задницы и другие деликатные части тела были как минимум из дубленой кожи.

Я чуть было не выскочила оттуда как ужаленная, но потом взяла себя в руки и решила, что раз уж пришла, надо хоть посмотреть, чем они тут занимаются. В конце концов, из-за своего снобизма мы частенько упускаем что-то интересное и необычное. Ну так вот, во-первых, это было так называемое ознакомительное занятие. Знакомились, как я поняла, с нами, а кроме того, предложили всем пришедшим познакомиться друг с другом. Нас усадили в круг и предложили перекидывать друг другу мячик. Та, к кому он попадал, должна была назвать свое имя и быстро перебросить мяч другой. Казалось бы, задание просто элементарное, но не тут-то было. Для многих, сидевших кружком, оказалось не очень просто удержаться в общем ритме и говорить в полный голос. Не понимаю, неужели их в детстве никогда не отправляли в летний лагерь?

Потом стало интереснее. Женщина, которая ведет эти занятия (кстати, американка), предложила нам заняться так называемыми управляемыми грезами. Это оказалось довольно приятным и очень успокаивающим занятием, если, конечно, проникнешься. Нам предложили предста вить себя где-нибудь в лесу в нежаркий летний день. По лесу бежит ручей, вдоль которого тянется тропинка. Ты идешь по тропинке, над тобой шелестят листья, сквозь кроны пробиваются солнечные лучи, в воздухе висит легкий туман, ну и так далее. В общем, действительно, полное спокойствие и умиротворенность. Я, например, расслабилась до того, что чуть не уснула. Я думаю, этой есть самый естественный результат такого упражнения. Уверена, что сон был бы при этом спокойным и безмятежным. Окажись рядом со мной Сэм, он бы наверняка не удержался от каких- нибудь язвительных комментариев, обломав мне этим весь кайф. Я же считаю, что если не выпендриваться и не строить из себя большого интеллектуала, то все эти альтернативные методики могут принести человеку немалую пользу.

Впрочем, всему хорошему скоро приходит конец, и присутствия Сэма для этого не понадобилось. Как только наше сознание, как выразилась американская леди, «поплыло», она предложила нам визуализировать воображаемого ребенка там, где ему и положено быть во время беременности. Вот тут-то я и обломалась. Мою удовлетворенность как ветром сдуло, вместо нее остались лишь злость и растерянность. Мой зеленый лес обернулся все тем же серым Лондоном. Следующей мой ошибкой было то, что я не попыталась вернуть утраченное чувство покоя, а открыла глаза. То, что я увидела, привело меня в ужас: я сидела в кругу жалких дур, которые, как и я, пришли сюда за обещанным чудом (единственное, что отличало меня от большинства из них, так это нормальная прическа). Против собственной воли я их тут же возненавидела. А еще больше я обозлилась на саму себя за то, что оказалась одной из них.

Потом я сказала этой американке, что, по всей видимости, со мной общий подход не срабатывает. Я объяснила ей, что стараюсь, наоборот, как можно меньше думать о детях, потому что стоит моим мыслям коснуться этой темы, как мое настроение необратимо портится. Она ответила, что прекрасно понимает меня и что мне следует хотя бы иногда позволять себе мечтать и, по возможности, сочувствовать своему сегодняшнему состоянию, в котором меня больше всего огорчает отсутствие ребенка. Она сказала, что я борюсь с собственным телом, отвергаю его, считаю его разрушителем всех своих надежд, и это созданное мною самой напряжение, по всей видимости, и препятствует зачатию. Не могу не признать, что в этих словах есть определенная доля здравого смысла. Я даже прониклась некоторой симпатией к этой женщине. Другое дело, что больше я все равно туда не пойду. Мне до сих пор плохо. У меня внутри все просто кричит: ну почему именно я, какого черта именно мне предлагают воображать и придумывать, почему у меня не может быть собственного ребенка? Есть люди куда хуже, чем я, и тем не менее у них есть дети. Это нече стно. Я понимаю, что так говорить нельзя, но однако же я уверена, что была бы гораздо лучшей матерью для своего ребенка, чем по меньшей мере половина тех женщин, которых я вижу в «Сэйнсбери», когда они позволяют своим чадам наваливать груды сладостей в тележки. Это не говоря уже о тех людях, которые, судя по выпускам новостей, обзаводятся детьми исключительно с той целью, чтобы те терроризировали соседей и превращали жизнь окружающих в ад кромешный. Нет, мой разум просто отказывается воспринимать такую несправедливость. Неужели мне так и не суждено перечитать когда-нибудь любимых «Беатрис Поттер» и «Винни-Пуха», не рискуя при этом выглядеть выжившей из ума теткой, спятившей от одиночества?

Вернувшись домой, я обнаружила в почтовом ящике письмо. Мелинда прислала мне фотографии, сделанные в тот раз, когда мы с Сэмом были у них в гостях. Очень хорошо получился тот снимок, где я держу на руках маленького Катберта. Он такой хорошенький и миленький, и мы с ним выглядим просто как родные. Можешь себе представить, Пенни: получить фотографию, где ты похожа на мамашу с ребенком, и при этом знать, что этот младенец не твой! Я чуть было не расплакалась, но, вспомнив о своем решении держать себя в руках и не зацикливаться на проблемах, предпочла заменить слезы некоторым количеством бокалов красного вина.

Впереди еще, кстати, маячит анализ спермы Сэма. Я поначалу было подумала, что все пройдет без проблем, что Сэм человек разумный и не станет устраивать скандалов из-за ерунды. Похоже, я немного поторопилась со столь оптимистичными выводами.