И еще особая статья — мальчишки. Иногда в шествии попадались группы мальчишек 8-11 лет. Среди них были и обычные пацаны — тощие и вертлявые, и редкостные экземпляры — крупные и толстенькие. Впрочем, как везде. Одни были в свернутых из тряпок зеленых штанах, а другие в белых костюмах и рыжих длинных париках с лысинкой на макушке — ребята изображали водяных-каппа. Да, мальчишки, наверное, везде одинаковы — во все времена и во всех мирах. Хоть IX век, хоть XXI, хоть Япония, хоть Египет, хоть Сибирь, а глаза, мысли, ужимки и пакости в голове у этих маленьких бандитов всегда одни и те же. Еще была процессия важных мужей с огромными, в рост человека, красными бумажными зонтиками. Они закрывали ими маленьких (лет пяти), шикарно одетых «принцев». «Принцы» растерянно зыркали по сторонам в поисках мам и не хотели на остановках садиться на заботливо подставляемые им скамеечки. Они хотели дергать кисточки на костюмах своих проводников и, несмотря на все уговоры, не соглашались махать рукой толпе плебеев, то есть нам. В конце парада ехал на колесах большой корабль с золоченой носовой фигурой. Солнце отражалось от нее и слепило глаза. На фоне этого золотого огня сидели в корабле двое пацанов в белом со знакомым уже выражением счастья на лицах. Между ними периодически высовывалась разодетая принцессой девчонка и махала всем рукой.
Зрители тоже достойны уважения. Особенно стая оголтелых фотографов со штативами, которая резво бежала перед первой «Ся», периодически разворачивалась, устанавливала свои треноги, яростно щелкала и бежала дальше вперед. Так, наверное, снимают цунами или извержение вулкана — с риском для жизни рыся впереди смертельной красоты. Да еще особо пронырливые зрители где только не устраивались — сидели даже на фонарях и на козырьках второго этажа над магазинами. А некоторые забрались на огромную стеклянную стену универмага за рекламу «Бенеттона». Представьте себе картину — здоровенная колесница на фоне многоэтажной рекламы «Бенеттона», перед которой на уровне третьего этажа прыгают люди и машут веерами…
На обратном пути мы с Машей зашли еще в храм Нисихонгандзи. Он занимает целый квартал в центре Киото. Гигантская площадь, покрытая отражающими солнце блестящими голубями. Перед храмом на площади сидят голуби. В храме старые цепи, соломка татами, курящиеся палочки и косые солнечные зайцы. Пространство между деревянных опор — отдельный душистый мир, где, как в готическом соборе, явственно присутствует тяга вверх. Только как она возникает, при плоском-то потолке, мне абсолютно непонятно.
У самой станции метро мы наткнулись на детское шествие Гиона. Как история повторяется второй раз в виде фарса, так и тут повторилось в уменьшенном масштабе грандиозное шествие мацури. Первая низкая широкая повозка везла девчонок лет десяти. Они выбивали на громадных барабанах все тот же характерный ритм Гиона. За ними малыши пыхтя катили маленькие, почти игрушечные колеснички, в которых вместо людей сидели плюшевые мишки и обезьянки. И последний штрих — в тупичке грустно стояла настоящая «Ся», которую уже начали размонтировать. Ковры и шест сняли, и была видна вся массивная деревянная каркасная конструкция, стянутая толстыми узорными веревками. И лестница внутри.
Для того чтобы попасть на Гион, я нагло прогуляла «музыкальный японский» у Кадзи. Но он не обиделся, сказал, что даже и не ждал меня. Было ему абсолютно понятно, куда я вместо лекции направлюсь. А вот если бы я пришла к нему и Гион пропустила, он бы во мне разочаровался.
Поглядеть на Гион приехала и «токийская семейка», как их Маша назвала. Это Настя и ее муж Ярослав. Я с Настей вообще-то второй раз вижусь — мы познакомились в самолете по дороге в Японию. Она по такой же программе, как я, приехала, только в Токио. Но это не важно. Потому что впечатление от Насти и Ярослава такое, как будто тысячу лет их знаешь. Архетипы все одинаковые, цитаты в голове одни и те же, интересы тоже. Мы после того самолета с Настей по электронной почте переписывались. А теперь к ней Ярослав прилетел, и они прибыли на Гион смотреть. На следующий день мы встретились и отправились вместе бродить по Киото.
Сначала посетили храм Нивадзи. Он большой и с пагодой. Очень красивые росписи на фусума, всяческие мостики-переходики и пруды. Потом пошли в храм Мёсиндзи. Там есть здоровый квадратный павильон с нарисованным на потолке большим закрученным драконом. Раньше зверь был разноцветный, а теперь пооблез и стал желто-коричневый. Куда ни пойдешь — дракон на тебя смотрит. Начнешь по периметру зал обходить — он вроде как за тобой разворачивается. Лапы и голова ракурс меняют. Я на кафедру вылезла — повыше, так он вообще на меня пикировать стал. И был там еще садик каменный и мшистый, и пруд с лотосами — они уже зацветали и пахли, как кувшинки. Да лотосы в общем-то кувшинки и есть, только ногастые — из воды на метр-полтора торчат. На огромных круглых листьях собираются водяные капли. Цветы большие и плоские, белые или красные. Внутри у них конусообразная, расширяющаяся кверху серединка. В ней дырочки, а в дырочках зреют семена. Это что-то вроде кувшинчика у кувшинки. Когда лотос отцветает, остается только эта серединка с семенами. Хочу себе такую достать со временем. В землю возле ручья вставлена бамбуковая трубка — если приложить к ней ухо, можно услышать, как на фоне ровного гула крови в ушах, где-то глубоко под землей капля за каплей капает в неизвестность вода… И еще — низкий каменный мостик. Если на него встать, то приплывают огромные цветные карпы. Их можно гладить. А если подставить палец, то они его схватят. Рты у них круглые и смешно вытягиваются вперед. Когда хватают палец, ощущение очень забавное. Вроде не остро, но чувствуется твердая основа. Зубов, конечно, у карпов нет. Но самому большому товарищу (сантиметров семьдесят в длину) я палец в рот засунуть все-таки не решилась.
Потом Настя сказала, что вечером в храме Фусими Инари (это тот, что с воротами и лисами) будет праздник фонарей. И мы поехали туда. Весь храм был завешен множеством красных длинненьких фонарей, они как бы прорисовывали формы здания. Из ворот-торий фонари тоже висели. А в центральных павильонах по периметру стояли большие белые бумажные фонари с картинками. Их рисовали всякие люди, наверное и художники, и дети. Потому что все фонарные рисунки разные, кто во что горазд: и мастерские, и неуклюжие, и стариннояпонские, и под Европу. Вместе получилось удивительное зрелище. А на холме над храмом горели огромные ворота-тории, выложенные из тех же красных фонариков.
Потом мы купили пива. В магазинчике у храма нам дали вместе с пивом по вееру. На бамбуковом каркасе — оранжевая японская бумага с лисенком Инари. Мы шли вдоль темной реки, махали лисьими веерами и пили пиво. Смотрели на холм с горящими воротами. Ничего особенного вроде, но возникает такое знакомое уже и любимое ощущение сна и полного счастья здесь и сейчас…
На обратном пути у станции Киото я увидела старушку, раздающую котят. Котята — маленькие и носатые, спали в ящике. На каждом был надет люминесцентный ошейник. Все ошейники были разного цвета и светили в полумраке, как светлячки. На самой границе этого призрачного света проступали из полутьмы тоненькие кошачьи усики. Старушка с двумя длинными косами в сочетании с темным широкоскулым лицом была похожа на индианку. На ящике с котятами надпись: «Дорогие люди, у котят нет своего дома, их ждут болезни и голод, если вы их не возьмете». Пустая угроза — у ящика уже толчется с десяток желающих осчастливить себя молодым усатым домашним деспотом.
И еще в тот день я нашла в Киото на улице маленького желтенького игрушечного медвежонка. Японского — сшитого из ткани кимоно. Назвала его Котик.
А вскоре мне удалось попасть в клуб хайку. Я вообще-то туда хотела. Абстрактно. Но получилось, что вышел случай. В электричке подвернулась болтливая старушка. Ужасно симпатичная. Вот она сказала, что едет в Киото на занятия клуба хайку. Я, конечно, заинтересовалась. Тогда она меня на следующее воскресенье пригласила вместе поехать. И я решила — поеду. Значит, такая у меня судьба. И бабушка очень уж симпатичная попалась. Зовут ее Акико-сан. И вот мы поехали. Клуб собирается на третьем этаже модной гостиницы в «васицу» — японской комнате с татами, сёдзи, низким столиком и подушками вместо стульев. Собралось человек семнадцать жизнерадостных старушек и трое старичков. Сначала они все расселись вокруг стола и хорошенько вдарили по припасенной заранее еде. Потом пришла сэнсэйка — как потом выяснилось, ей уже 50 лет. Но выглядит лет на 40, максимум. Изящная барышня в брючках, с кудряшками и тонким лицом, которое, кажется, сошло со старинных «эга» — тушевых картинок, прорисованных рядом с каллиграфическими хайку.