Маша, кстати, собирает коллекцию разных писем и документов, на которых японцы по-всякому перевирают ее фамилию. А фамилия у нее самая обычная — Григорьева. Но не для японского слуха, разумеется. Вот, например, шикарный коллекционный экземпляр — счет за телефон на имя Марии Урибори. А вот абсолютно бесценное извещение о посылке, присланной для Ригорио Марио, испанца, не иначе! А недавно у Маши появился новый преподаватель, очень продвинутый: в Европе стажировался. Стал он делать перекличку, всех по именам называет, не по фамилиям. «Ева Мария есть?» — спрашивает. Все молчат. Он опять: «Ева Мария?» Кто-то ему отвечает: «У нас такой студентки нету». Он: «Как нету? Вот же в списке — двойное имя, я знаю, у европейцев такое бывает: Гуригори Ева Мария». Тут-то счастливая Григорь-Ева Маша [48]и пополнила свою коллекцию.

А однажды мы с Машей пошли погулять по Йодобаси-камере. Это огромный универмаг электротоваров в центре Осаки. Универмаг-мир. Там можно ползать целый день. Пить, есть и спать, приобрести все что угодно, начиная от электророяля и астрономического телескопа и заканчивая дистанционно управляемой мышкой для вашего котенка. Идем мы с Машей по Йодобаси, смотрим, а там объявлен детский конкурс на лучшего раскрашенного тигра: дают тебе контурный рисунок тигриной морды и ты его раскрашиваешь. Сидят за малюсеньким круглым столиком детки от двух до пяти, трудятся. Потом эти шедевры на стенку вывешивают. А внизу каждого листочка есть графа, куда надо вписать имя и возраст художника. Мы с Машей тоже сели рисовать и сотворили два истинных шедевра, подписались честно: «иностранки Мария и Галина». И в возрасте не соврали. Так до сих пор с почетом на универмаговской стене и висим.

Встретили там еще нашу преподавательницу по грамматике — Ацуту-сэнсэя. С мужем. А муж у нее, оказывается, европеец!!! Ха-ха! Впрочем, неудивительно — ведь это как раз Ацута некогда нам рассказывала о правилах японского заказывания еды в кафе, где барышня должна брать что-то более легкое, чем ее молодой человек. Видать, это правило Ацуте еще тогда совсем не нравилось. Вот она от него и отделалась таким радикальным способом!

Пошли дожди. Потом дожди ушли. А осень осталась. И вода в прудах уже осенняя — прозрачная, темная, бездонная. Клены начинают краснеть. Дальние силуэты гор четки и темно-сини, а закаты теплы и чисты и небо бледно-лимонно. Лотосы отцвели и стоят в прудах лесом сухих и огромных конусовых коробочек-семян. И посреди раскрывается один запоздавший белый цветок. Последний из могикан.

Еще тут сейчас цветет цветок-часы. Он светло-зеленый и похож на циферблат со стрелкой. Что-то из серии вьюнков, по-моему. И созрели съедобные каштаны: у них совсем другие листья — не звезда на черешке, как у наших, а самостоятельные крупные листочки. А скорлупки такие колючие, убиться можно. Куда там нашим! Просто сплошной беспросветный пучок булавок. Еж на черенке. Не дотронешься!

В собачье-кошачье-одежных магазинах появилась зимняя новинка — пушистые комбинезоны с капюшонами и заячьими ушами.

Птицы еще не собрались, но они полетят, дай срок. И осенний запах мокрой земли и опалой листвы совсем как у нас. Неужели все осени одинаковы? Почему-то хочется в это верить…

Сакураи взял меня в Тайвань. А я-то думала, что это просто треп. Ничего себе! Если бы кто-то мне сказал, что я поеду к черту на рога с человеком, которого вижу второй раз в жизни (ведь когда меня Сакураи тогда в кафе в Тайвань звал, именно так и было) — посмеялась бы! Но судьба обожает шутки.

И потому первый, кого я вижу в порту, — тихо давящегося от смеха Сакураи.

— Сэнсэй, вы чего?

— А ты вот на Ямаучи нашего (это начальник из научно-исследовательского института Гангодзи) погляди.

— Да Ямаучи как Ямаучи — хороший человек, веселый.

— А ты сзади погляди…

— Чего?

— Сзади, говорю.

Сзади у Ямаучи штаны велюровые. Точнее, спереди они тоже, конечно, велюровые, только это не очень интересно. А вот сзади на штанах аккуратно и симметрично отпечатаны две мокрые пятерни. Видать, руки ходил мыть, бедняга…

Компания наша — особенная: все с приветом, как их отрекомендовал Сакураи. На самом деле, очень смешное общество. В своем роде трансформер. Команда быстрого реагирования на проблемы архитектурных памятников. Архитекторы в лице Сакураи, Косиды и меня (так называемые кошки сами по себе), реставраторы дерева — в лице уже знакомого вам велюрового господина Ямаучи и смешной хрупкой барышни. Я ее вспомнила: когда мы с сэнсэем к Ямаучи в институт Гангодзи ходили, она там гроб X века реставрировала. Очень субтильное создание. Пальцы тоненькие, глаза беспомощные. Только курит, как сапожник, одна из всех. Далее — реставратор старинных документов и бумажных ширм господин Саката — мирный, немного толстенький человечек средних лет. «Очень добрый и славный», как сказал мне Сакураи, что впоследствии оказалось истинной правдой. Потом, пожилая тетенька книжный реставратор, я с ней не очень общалась. Далее компания реставраторов храмовой живописи — сэнсэй из Киотского университета с незапоминаемой фамилией. Такой себе старикан с усами, седоватый, веселый. С ним ехали две девчонки-студентки. У одной на заднице висела сумочка с пушистой меховой крышечкой. Я иногда эту крышечку тихонько пальцем трогала, а Косида делал мне за это страшные глаза.

Присмотревшись к ситуации, мы с Косидой пошли к студенточкам знакомиться.

— Привет, — говорит Косида, — у вас сэнсэй злой?

— Ага, злой, такой злой, мы сперва просто плакали, а теперь немного привыкли…

— Слушай, Косида, — говорю я тихо, — по-моему, этот их сэнсэй вовсе злым не выглядит.

— А чего ты решила, что он злой?

— Так они же сами сказали!

— Тю, так это порядок такой. Мы должны были спросить, злой ли у них сэнсэй, а они ответить, что очень злой.

Н-да, ну и порядки! А про Сакураи мне, спрашивается, что говорить? То же самое при случае отвечать придется?

Кроме прочих сэнсэев, с нами отправился в путешествие еще бородатый лысый тощий и нервный химик по краскам, он же фотограф живописи. И одна из самых забавных особ — барышня из Токио. Тоже из живописцев. Она с нами не ехала — уже в Тайване ждала. Звали ее Хироми Мурамацу. Очень смешная — в мелких кудряшках, черной кружевной кофточке и шляпке с опущенными полями. «Эти осакцы так странно говорят [49], — сказала она мне доверительно, — я их не очень понимаю! Как ты-то?» — «Да я привыкла уж…»

— Они вечером пить пойдут, — сообщил автору этих строк Сакураи, — иди с ними и очаруй токийскую барышню. Она суперовая, можешь мне поверить.

— А зачем мне ее очаровывать?

— Тю, смешная, так ведь ты в Токио потом небось поедешь?

— Конечно поеду.

— Ну и с кем-то же там водку тебе надо будет пить или как?

В тайваньском порту до меня долетают несколько китайских фраз. Их звучание так меня поражает, что я останавливаюсь как вкопанная, и глаза мои выражают лишь вселенскую пустоту.

— Что с тобой? — спрашивает Сакураи.

— Со мной ничего. Просто вот услышишь такое, японский сразу родным покажется! — Хохот присутствующих заглушает конец реплики…

Тайвань — это крупный остров в тропической зоне, расположен он между японским островом Окинава и Китаем, но поближе к последнему. История политической принадлежности острова сложна и запутана. Были там, по-моему, и времена, когда Тайвань являлся частью Японии, а теперь тоже не понять — отдельное это государство или часть Китая. И вправду, в тайваньских городах есть что-то японское. Такая же немного скворечниковая структура застройки, обилие рекламы. Но на этом сходство заканчивается. По ощущениям Тайвань мне показался намного ближе, например, к Индии. Жарко и довольно грязно. Но без вони и безобразий на улицах. Люди мягкие, приветливые и не вороватые. Женщины в основном толстые. На дорогах полно мотороллеров, раскрашенных в самые безумные цвета, украшенных мехом и игрушками. Как будто это не техника, а домашние животные. Ездят на них по двое и по трое, а иногда и целыми семьями, усадив перед рулем пару детей. У нас от такого зрелища любого гаишника тут же на месте кондратий хватил бы.