Отец мог продать своего сына. Хотя тот не становился полноценным рабом, paterfamilias мог требовать, чтобы сын был продан ему обратно. В таком случае он получал снова власть над ним и мог продать его вторично. Закон двенадцати таблиц разрешал повторять эту продажу до трех раз, но заявлял, что после троекратной продажи сын освобождался от власти отца.

Даже Плутарх писал, что в Риме жены точно так же, как и дети, не могли являться в суд даже в качестве свидетелей. Из всей семьи один только отец имел эту привилегию. За то он нес и ответственность за преступления, совершенные кем-либо из его домочадцев.

Но авторитет отца не был произволом. Он основывался на верованиях, которые коренились в глубине душ, и в этих же самых верованиях он находил и себе ограничение. Так, например, отец имел право изгнать сына из семьи, но он в то же время знал, что, если поступить таким образом, род может прекратиться и маны его предков подвергнутся вечному забвению. Он имел право усыновить чужого, но религия запрещала это делать, если у него был родной сын. Он мог прогнать свою жену, но при этом ему приходилось решаться порвать религиозную связь, которую брак устанавливал между ним и его женой. Таким образом, религия налагала на отца столько же обязанностей, сколько давала ему прав.

— Вам известно, о чем объявил Август несколько часов назад? — вечером того же дня, когда Ханна вернулась, её встретил Люций. — Совет отцов расширяется. В Риме появился новый paterfamilias. Peste Romana.

У Ханны не было сил, чтобы выслушивать и это.

— Гракх единственный, кто не знает, что речь идёт о вас и думает на одного из Совета Отцов. Paterfamilias очень сложно скрыться. Нас не так уж много в городе, да что там, в мире, и новые лица, несомненно, привлекают внимание. Он думает, что Римская Чума — это Фиорентин, но низшие сената пускают слухи, что убийца принадлежит нашей фамилии.

В коридоре она остановилась у двери в башню:

— И?

— Они выдумывают, что отец наш направлял Римскую Чуму, расчищал себе дорогу к власти. Желание осквернить связь между отцом и Нонианом даже после смерти одной из сторон мне претит… Я думаю, иллюстрий будет подкидывать трупы с записками на каждое совещание, выдавая их за творения ваших рук.

На осмысливание предложения ушло несколько секунд.

— Заходи.

Они закрылись внутри донжона. Люций сел на кровать, Ханна подперла стенку плечом:

— Нониан хочет убить тебя посредству Гракха, прочитай это в моей голове.

Лемур внимательно оглядел её лицо:

— Мы знали, что Габриэль станет ведущим. Он умен.

— Ты так же знал о…

— Я знаю очень много. Та запись была сделана, когда вы в первый раз вышли из комы в этом замке. Вы вспоминали так много, но не записали и половины. Не беспокойтесь, я не собираюсь рассказывать вам ничего из того, что послушал. Хотя бы потому, что мне это не выгодно, а я ещё не вызываю в вас негативных эмоций.

— Ну, если ты не считаешь раздражение негативной эмоцией…

— Я ассоциируюсь у вас с ребёнком.

Ханна приподняла брови.

— Вы постоянно называете меня «мальчишкой». Не то, чтобы мне было…

— Ты ребёнок.

В данный момент от лемура можно было ожидать чего угодно, но он просто пожал плечами и вздохнул, уставившись на собственные руки:

— А с кем отожествляете себя вы? Обо мне не беспокойтесь, я достаточно силен, даже если это незаметно. Езжайте, куда хотели.

Подобраться к машине на стоянке оказалось нереально. Десятки автомобилей разной степени вычищенности блистали под светом луны, почти полностью покрывая лужайку. Разве что проход у башни и ворот оставался свободным. Ханна залезла на ступеньку близстоящего джипа и таки высмотрела свой шевроле. Он был окружен автомобилями покрупнее.

Средство передвижения неожиданно пикнуло.

На парадное крыльцо сзади вышла высокая девушка и стуча каблуками направилась к машине. Ханна свела брови на переносице, когда незнакомка залезла в джип с водительской стороны и открыла дверь, явно приглашая внутрь. В салоне горел слабый свет. У девушки была длинная стрижка, беленькие волосы, ровный пробор. Две родинки на правой щеке. И это отсутствующее выражение лица, будто время остановилось.

Ханна быстро сказала адрес и хлопнула дверцей. «Падший ангел» перевёл взгляд на дорогу и джип с визгом вылетел за ворота. У Ханны не было слов. В обтягивающих черных брюках, футболке и кожаной куртке с заклёпками, старший сын Максимильяна выглядел в десять раз женственней, чем смотрелась бы Ханна в юбке. Он даже подвёл глаза и накрасил губы нежно-розовой помадой с блёстками! Выявить в нем мужчину было возможно разве, что по кадыку и немного большим, чем у женщин, кистям. Но смазливое лицо лемура казалось таким совершенством, что искать изъяны где-то ниже или выше было просто верхом безумия. Ханна словила себя на мысли, что не может отвести от парня глаз.

— Ээ, — она поправила напульсники. — Там будет много людей. Мужчин. И коли ты так разоделся, грех этим не воспользоваться. Мы растусуемся, как только пройдём охрану. Я пойду в закрытые комнаты, где меня знают, а ты останешься в общей зале.

Бледнолицый молчал рыба, изредка поглядывая в боковое зеркало. Одна большая рука на руле, другая на коробке передач. Странно, что он не носил украшений.

— Там будет много психически неуравновешенных, — сказала. — Не лезь им в голову без надобности.

Как бы то ни было, а доехали они менее чем через три часа. Подпольный клуб в здании общественной столовой, смежной с игровым комплексом, работал круглосуточно. Направляясь к заднему входу, Ханна сняла шарф. Приметив шрам, охранники быстро расступились. Пришлось притянуть лемура за талию и некоторое время изображать обходительность — главный зал и фойе принадлежали обычному казино, запрещенному законом. Всех клиентов здесь знали в лицо и Ханна была очень рада, что в таких кругах год или два отсутствия ничего не значили.

Они сделали ремонт. Бетонные стены подсвечивались неоновыми лампами, столики чуть больше обычного, чтобы при любом случае можно было разложить бумаги или несколько кейсов. Все клиенты были на удивление хорошо одеты, никак хозяин сменился. Офисные костюмы без пиджаков пришли на смену грязным нарядам рок-любителей. Вместо бандан значились дорогие укладки. Только вот толку от такого театра, если повсеместно несло алкоголем, потом и спермой. Все были под кайфом в этот вечер. Толпа у барной стойки, охрана, люди за столиками, танцовщицы в клетках, выделывающие упомрачительные виражи бёдрами. Лишь где-то по углам, рядом с задними комнатами, в одну из которых Ханна поспешно просочилась, веяло пороховой гарью и одеколоном. Кожа буквально пропиталась табачным зловонием, пока она пролезала через толпу.

Лемур проводил её странным неодобрительный взглядом, а на фразу «Тусуйся здесь», изобразил чуть ли не оскорбленную честь.

— Привет, киска, иди к дяде на коленки…

Прошло более часа, прежде чем один из местных информаторов раскололся и начал торговаться. Полетели фотокарточки, личные дела, клички. Несколько минут они играли в «угадайку». Расслабившийся мозг, вкусивший водки с колой напрягать было только в радость. Под общий гогот неприемлемые объекты закреплялись на стенку и получали меткое попадание дротика в физиономию. Кто-то начал стрелять. Осталось три варианта и всего два часа до рассвета. Ханна откланялась.

На выходе представитель охраны затормозил её и показал пальцем на один из мониторов сверху. На нём светловолосая девушка сидела на коленях у лысого мужика в чёрной майке. Ханна толкнула дверь и направилась в их сторону…

— …киса, это ты с… пришла?

Кривые пальцы с мозолями теребили дешевую Marlboro. На носу очки, волосы и шея были предусмотрительно прикрыты. Совсем не изменился.

— … как стёклышко, — руки мужика с вытатуированными буквами на фалангах поднялись вверх по спине лемура. — Только уж больно сильно даёт по печёнкам и оружие…. Сучонка могла избить любого до потери сознания… за трупом тут же приезжали и заметали следы, так что на следующий день человека забывали подчистую…. до сих пор загадка. Мы даже ставки делали, когда-то. Я всё продул. Девка твоя не из ОПГ и не сама по себе. Крыша у неё есть, сечёшь? Да такая, что никто рыпаться в её присутствии не станет…