Первыми на место наткнулись серферы. Вслед за ними приехали длинноногие и большеротые девочки, любительницы загорать без лифчиков, а там, где есть такие девочки, не могли не начаться танцы.

В 1990-х Казантип превратился в рейв-фест континентального масштаба. Три круглосуточно работающие танцпола. Сто пятьдесят тысяч красивых и молодых посетителей. Главная вечеринка в пустом и громадном ядерном реакторе.

Украинские продавцы допингов паковали чемоданы и, плюнув на богатенькую киевскую клиентуру, приезжали сюда, а уезжали уже миллионерами.

Летом-98, еще до дефолта, Олег неведомым мне способом заработал кучу денег и купил квартиру. Туда он первый раз в жизни пустил пожить более или менее постоянную подружку.

Едва въехав, подружка начала ныть, что хочет в Казантип. Он не возражал съездить… против того, чтобы съездить на Средиземное море или Южный полюс, он тоже не возражал.

Отстояв в многочасовой очереди, подружка принесла в их квартиру железнодорожные билеты на поезд до Феодосии. Поезд отходил в пять утра. Накануне вечером они сообразили, что вещи не собраны, и бросились паковаться: ее джинсы, его футболки, сигареты, плавки…

Был июль, стояла духота. Они выскочили из дому купить «коки». На этом сборы были вроде бы окончены, можно было выпить по бутылке холодного пива.

Когда совсем ночью они приползли домой, было ясно, что если они сейчас уснут, то к едрене-фене проспят поезд. Чтобы не отключиться, подружка лежала в ванной с холодной водой, что-то читала. Может быть, телефонный справочник.

Олег более или менее протрезвел только к украинской границе. Он лежал на верхней полке, а под ним очкастый ребенок вслух разгадывал умные кроссворды.

На подъезде к Харькову, первому большому украинскому городу, по вагонам стали ходить менятели валют. Железный пол грохотал под их шагами. Курортники волновались и вытаскивали из лифчиков рубли и доллары.

Украинские деньги и назывались гривны. Сориентироваться в курсе не получалось. Олег все равно поменял на пробу $20, купил у украинских старушек вареной картошки, потом прикинул, сколько это будет в рублях, и решил, что дешевле было бы сходить в ресторан где-нибудь на Невском.

Воздух в вагоне был расплавленным. На какой-то станции Олег приобрел русскоязычную газету и весь день читал ее от начала к концу и от конца к началу.

Подружка злилась на него и один раз спросила:

— Да что с тобой, параноик?

Он не стал отвечать. Он закрыл глаза, полежал и побрел сполоснуть лицо в мокрый чугунный туалет. Глядя в зеркало, подумал, что, может быть, чтобы прийти в себя, стоит уговорить девушку сделать в уборной секс… а может быть, не стоит.

Таксисты на вокзале в Феодосии выглядели так, будто прикидывают: угостить вас коксом или ткнуть ножом? Девушка пыталась договориться с ними, бегала и суетилась. Олег сидел на газоне и курил. У него болела голова. На хрена они сюда приперлись?

Цену поездки до Казантипа водители называли в непонятных гривнах. Сошлись на $15.

Всю дорогу Олегу хотелось то ли пива, то ли кофе. Еще хотелось свернуть подружке шею. Он в уме считал свои деньги и прикидывал, сколько же здесь стоит хорошенько напиться.

Потом они приехали.

— Что это?

— Это Щелкино.

— Отличное место. А где Казантип?

— Это и есть Казантип.

— Да?

Щелкино выглядело так, как только и может выглядеть место с таким названием. Часов до двух они искали, где остановиться. То есть они шли по улице, а к ним подходили аборигены и за рукав тянули с собой, обещали роскошное жилье и даром, а потом каждый раз оказывалось, что им предлагают поселиться в картонной коробке без крыши и стоит это, как номер в «Рэдиссон-САС».

Дольше всех их таскала за собой тетечка в домашнем халате, из-под которого торчала ночная сорочка.

Олег не мог понять: на каком языке она разговаривает? На русском? Или на украинском? Язык был смутно знакомый и очень нежный. Например, проходя мимо обнесенной забором здоровенной виллы в строительных лесах, тетечка без запинки проговорила:

— Дачка дочки Кучмы, сучки.

Кончилось дело тем, что за два доллара в сутки с человека они купили беленную штукатуркой пристройку. Одна кровать — зато большая. Холодильник и плита на улице.

Бросив вещи, они пошли смотреть море. Оно отыскалось быстро. Обрыв… а за ним поверхность, похожая на жеваный мармелад.

— Миленький горизонтик.

— Горизонтик?

С того места, где они стояли, пляж виден не был. Зато были слышны бухающие басы. К самому пляжу от пансионата «RIGA» вела лестница, состоящая, как он позже сосчитал, из 97 ступеней.

Олег сел прямо на землю и опять закурил.

Знакомо ли вам состояние, когда с утра ты просыпаешься оттого, что понимаешь: пора снова ложиться спать? Когда ты выбираешься из серых простыней и пододеяльников… идешь на кухню… не зажигаешь свет, потому что смотреть все равно не на что… закуриваешь сигарету, неподвижно сидишь… а через полчаса вытираешь с подбородка слезы и идешь умываться… знакомо?

Когда ты сутками смотришь телевизор, лишь бы не смотреть по сторонам, когда ты боишься отвлечься и подумать о том, что же остается, когда все кончается?…

До главной казантиповской вечеринки оставалась еще почти неделя. В ожидании события, нон-стопом работало несколько танцполов. Подружке было интересно ходить на танцульки. Олег ходил с ней, но интересно ему не было.

Серферы кувыркались в прибое. Девушки с голыми сисечками, как и положено, пускали слюнки. Вообще-то, нудизм на Украине наказуем, просто никто не хотел об этом вспоминать.

Они просыпались рано. Оргазм — маленькая смерть… а потом они шли загорать. Вода была холодная, и Олег просто лежал на солнце с закрытыми глазами. После предыдущей бессонной ночи по поверхности пляжа были набросаны сотни спящих туловищ. Выглядели они ничейными.

Непрекращающийся алкоголь, вспышки света, некрасивые танцы, убитые наркотиками негритянки с розовыми ногтями, разговоры про то, что ночью собеседник видел во сне облезлого тюленя-людоеда… к чему такое снится?., все это достало его еще в Петербурге. Он уехал почти с Белого моря почти на Черное, но ничего не изменилось.

Один раз Олег спросил у подружки, нравятся ли ей голые мужчины. Она ответила, что голый человек не может быть эротичным. То, что нравится в мужчинах лично ей, куплено в дорогих магазинах, а под одеждой — все одинаковые. Олег над этим подумал.

По пляжу ходили украинские подростки, предлагавшие купить креветок в газетных кулечках. Самцы были смешные, соленые, а у жирных желтых самок на лице были две икринки глаз и множество икринок на брюшке.

Когда наступала совсем жара, они одевались и шли в город. Вернее, к тому скоплению лачуг, которое считалось здесь городом. Каждый раз проходили мимо двух магазинов, на одном из которых было написано: «Сыру с Ирой», а на втором: «Магазин 24 часа: рыба, водка, торты, а также продовольствие».

На обед они покупали местного вина. Подружка могла выпить бутылку или даже две, а Олегу украинский алкоголь не нравился.

За два дня до главной party он прозевал момент, когда нужно было валить с пляжа, и сгорел так, как не сгорал, наверное, никогда в жизни. К вечеру у Олега даже поднялась температура. Ощущение было таким, словно тело обернули в колючее шерстяное одеяло.

Совсем худо ему стало к полуночи. На окне их патио висела деревенская занавеска, а из-за занавески слышалась модная музыка.

Подружке хотелось пойти на танцы, но она не стала его бросать, осталась дома, просто сидела за столом, пила пахнущий черешней портвейн и, чтобы Олег не умер от тишины, вслух читала ему бразильский роман про любовь.

Ему было настолько плохо, что он даже не мог сам перевернуться на другой бок, и подружка помогала ему. Потом она допила вино, легла рядом и уснула. Он лежал и в темноте слушал играющую на пляже музыку.