— Нет, последнее время не совершаю. Догадываюсь, что ты не слишком религиозна.

— Ну… скажем так, что мне, чтобы тащиться пешком через всю страну, потребовалась бы более веская причина.

— Что-нибудь более веское… Ты хочешь сказать, что тебе нужен знак. Очевидное, явное чудо?

— Что-то в этом роде.

Он ничего не сказал, только улыбнулся.

— О чем ты?

— Понимаешь, насчет чудес… Верующему они не нужны, а сомневающемуся никакого чуда недостаточно.

— О, я могу представить несколько чудес, которые меня вполне убедили бы.

— Может быть, чудеса случаются, просто ты их не замечаешь.

Он совсем сбил ее с толку.

— Да брось! Федеральный агент при значке верит в чудеса?

Он пожал плечами, но все-таки объяснился.

— Скажем, ты собираешься перейти улицу и вдруг, без всяких причин, уже собираясь шагнуть на мостовую, останавливаешься. И в тот же миг, за ту долю секунды, на которую ты задержалась, мимо проносится автобус или тяжелый грузовик — в нескольких дюймах от твоего лица, по тому самому месту, где ты оказалась бы, если бы что-то не заставило тебя остановиться. Что-то спасло тебе жизнь. И, знаешь, ты вполне можешь сказать кому-то: «Я просто чудом осталась жива». Для меня это так и есть. Чудо.

— Ты называешь это чудом. А я — случайностью.

— Легко верить, когда чудо очевидно. Настоящее испытание веры — когда знака нет.

Она никак не могла опомниться: эта его черта оказалась для нее неожиданностью. Тесс не понимала, как к этому относиться, хотя в целом была предрасположена не слишком восторгаться подобным образом мыслей.

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

Она рассматривала его, усваивая новость.

— Ладно, тогда скажи мне, как вера — я говорю о настоящих верующих, таких как ты, — как она совмещается с жизнью сыщика?

— Что ты имеешь в виду?

Тесс заподозрила, что он уже понял, что она имеет в виду, что он уже слышал этот вопрос.

— Сыщик не должен верить никому и ничему. Он ничего не принимает на веру. Ты имеешь дело с фактами, с доказательствами. «При отсутствии оснований для сомнения» и все такое.

— Да.

Он был совершенно спокоен.

— И как это уживается с твоей верой?

— Я верю в Бога, а не в человека.

— Что, так просто?

— Именно так просто.

Его спокойствие было несокрушимо. Тесс покачала головой, на ее губах возникла легкая, чуть виноватая улыбка.

— Знаешь, я всегда считала, что хорошо разбираюсь в людях, но с тобой начисто ошиблась. Никак не думала, что ты можешь оказаться… в общем, верующим. Тебя так воспитали?

— Нет, родители мои были не слишком религиозны. Это случилось позже.

Она ждала продолжения, но он молчал, и Тесс вдруг ощутила неловкость.

— Послушай, прости, я, кажется, лезу в душу. Нельзя так засыпать человека вопросами.

— Нет, дело не в этом. Просто… Мой отец умер, когда я был почти ребенком, и мне тогда тяжело пришлось, и не на кого было опереться, кроме нашего приходского священника. Он помог мне пройти через это, и с тех пор я вроде как застрял. Только и всего.

Что бы он ни говорил, Тесс чувствовала, что разговор тяжел для него и ему не хочется вдаваться в подробности. Это она понимала.

— Понятно.

— А у тебя как? Как я понял, тебя тоже не воспитывали в вере?

— Пожалуй, нет. Не знаю. Наверно, в доме все было пропитано наукой, археологией, и то, что я видела вокруг себя, мешало принять идею Бога. А потом я узнала, что Эйнштейн тоже ни во что такое не верил, ну я и решила, если этот самый умный человек на земле…

— Не тушуйся, — усмехнулся он, — у меня самого есть друзья-атеисты.

Она бросила на него быстрый взгляд, убедилась, что он смеется, и сказала:

— Приятно слышать!

Это было не совсем правдой. Она считала себя скорее агностиком, чем атеисткой.

— Большинство моих знакомых видят в этом признак душевной пустоты… если не морального банкротства.

Они вернулись в гостиную, где работал телевизор. Показывали серию «Смолвилля»: приключения супермена в ранней юности. Не глядя на экран, Рейли, чтобы перевести разговор на другую тему, сказал:

— Я хочу спросить тебя еще об одном. Насчет Венса.

— Конечно. Что именно?

— Знаешь, когда ты рассказывала о том, что с ним случилось, о кладбище, о том подвале… я никак не мог разобраться, как ты к нему относишься.

Она помрачнела.

— Когда я с ним познакомилась, давным-давно, он был очень славным парнем — нормальным, понимаешь? И то, что случилось с его женой и ребенком… Это ведь страшно.

Рейли с беспокойством взглянул на нее.

— Он тебе небезразличен.

Тесс вспомнила, как ощутила смутное сочувствие к этому человеку.

— В каком-то смысле… да.

— Несмотря на налет, обезглавленного охранника, стрельбу… угрозы Ким и твоей матери?

Тесс почувствовала себя словно раздетой. Он заставлял ее осознать тревожные, противоречивые чувства, в которых она сама толком не разобралась.

— Я понимаю, что могу показаться чокнутой, но, как ни странно, — видимо, отчасти это так. То, о чем он рассказал, что перевернуло все его мысли, заставляет его вести себя по-другому. Его надо лечить, а не охотиться за ним. Ему нужно помочь.

— Для этого его сначала нужно поймать. Слушай, Тесс, я просто хочу, чтобы ты помнила: что бы ни довело его до такого состояния, сейчас он опасен.

Тесс припомнилось спокойное лицо Венса, болтающего с ее матерью на этом диванчике. Что-то в ее восприятии, в ее отношении к нему переменилось.

— Очень странно, но… я не уверена, что это были не пустые угрозы.

— Поверь мне. Ты не все знаешь.

Она недоверчиво склонила голову, ожидая нового поворота:

— Чего я не знаю?

— Были еще погибшие. Он опасен, и точка. Понимаешь?

Его уверенный тон не оставлял места для сомнений, и она сбилась.

— Еще погибшие? Кто?

Он ответил не сразу. Не потому, что не хотел отвечать. Что-то его отвлекло. Взгляд стал рассеянным, словно он смотрел сквозь нее. Тесс вдруг поняла, что собеседник сейчас ее не видит, и обернулась, проследив его взгляд. Его загипнотизировал телевизор. На экране юный Кларк Кент собирался в очередной раз спасать мир. Тесс усмехнулась:

— Ты что, не видел этот эпизод?

Но он уже направлялся к двери.

— Мне пора.

— Пора? Куда пора?

— Просто надо идти.

Через секунду он скрылся за дверью, оставив ее любоваться мальчишкой, способным видеть сквозь каменную стену и одним прыжком перемахивать высотные здания.

Что совершенно ничего не объясняло.

ГЛАВА 45

«Понтиак» Рейли пробирался на юг по еще заполненной вечерним движением скоростной трассе Ван Вик. Над головой с ревом проносились на посадку огромные реактивные лайнеры. До аэропорта оставалось не больше мили.

Его напарник Апаро тер глаза, щурясь от врывавшегося в окно холодного весеннего ветра.

— Опять забыл название?

Рейли был занят: он отыскивал среди несущихся навстречу дорожных указателей единственный нужный. Наконец он увидел то, что искал, и кивнул в его сторону.

— Вот оно.

Напарник тоже увидел: зеленый плакат справа отмечал поворот к Седьмому грузовому аэровокзалу. Под крупной надписью, среди логотипов авиалиний виднелся тот, что заинтересовал Рейли.

«Грузоперевозки Алиталия».

Вскоре после теракта 11 сентября Конгресс принял «Акт об авиационной и транспортной безопасности». Согласно этому акту, ответственность за личный досмотр и досмотр багажа возлагалась на вновь созданное агентство — Администрацию транспортной безопасности. Все и всё, пересекающее границы США, подвергалось отныне более строгому досмотру. По всей стране установили аппараты компьютерной томографии, распознающие взрывчатые материалы внутри пассажиров и в багаже. Поначалу и пассажиры подвергались кратковременному рентгеновскому просвечиванию, но эту практику пришлось прекратить, так как она вызвала ропот — не столько из-за боязни облучения, сколько потому, что от сканеров не укрывалось ничего: они выставляли на обозрение все личные тайны.