Я была растеряна еще больше Мелани, на нас оглядывались прохожие, но я была бессильна ее успокоить. Совершенно бессильна! И расплакалась сама.

— Ты ведь тоже его очень любишь? Да, мама? Ты больше не плачь, я тоже не буду. Я не удержалась, я знаю, что дамам нельзя рыдать на улице, так меня учила бабушка. Больше не плачешь? — Мелани взяла в свои ладошки мое лицо и заглянула мне в глаза. — Не надо. Я знаю, мама, что ты его любишь, я слышала, ты ночью говорила ему «любимый»… Я подслушивала не нарочно! Я просто хотела увидеть ангела любви и услышала случайно. Я знаю, мамочка, что нельзя подглядывать и подслушивать за взрослыми, когда они голые занимаются любовью! Можно вспугнуть ангела, который несет им ребеночка! Но я так хотела увидеть этого ангела! Я знаю, мама, что дети получаются от любви. Это от секса детей не бывает! Когда секс, ангел не прилетает. А когда любовь, ангел любви кладет малюсенького ребеночка в живот и мама его через девять месяцев рожает! Но тогда как же появилась я, если ты не любишь Нестора? Ну скажи, мама! Мамочка!

Может, взять и выложить ей все? — подумала я. Этой маленькой даме, которая знает, что нельзя реветь на улице, а детей приносит ангел любви!

— Мелани, но с чего ты взяла, что я твоя мама, а Нестор — папа, именно Нестор, а не Луи?

— У меня есть фотография твоей свадьбы.

— А почему ты мне ее никогда не показывала?

— Я боялась.

— Чего ты боялась?

— Вдруг у тебя нет такой.

— Думала, что я отниму ее у тебя?

— Ой, мамочка, ну как ты можешь отнять? Нет! Не поэтому.

— А почему?

— Потому что она приносит несчастье. Да. Я показала ее папе в тот день, когда нашла его, и она попала под машину. Ну, она — женщина, которая привезла меня к папе. И умерла бабушка. Потом я показала ее Элис — и у нее сразу заболели свинкой оба ее сына. А они знаешь какие взрослые! Такие не болеют свинкой. Потом было еще много неприятностей, ну много, долго рассказывать. И тогда я все поняла про это фото и спрятала. А потом сдуру вытащила его и показала ее папе в тот день, когда он нашел тебя, а на следующий день папу ранили. И вчера я убиралась в своем комоде, наткнулась на нее и поскорее спрятала. А тут вдруг папа вернулся из больницы, и я решила, что она больше не действует, потому что нашлись все и все зло кончилось. А оно не кончилось! Нестор попал в аварию!

— Глупости какие, Мелани. Какая-то фотография. Выбросила бы давно, если уж так ее боишься.

— Я тоже хотела выбросить. А вдруг будет еще хуже? И потом, жалко… Это же фотография моих родителей…

— Покажи мне ее.

— Нет! Ни за что! Я ее так запрятала!

— Слушай, Мелани, по-моему, у меня есть точно такая же. И даже целая страница, где написано, кто эти люди, — сказала я.

Это было, конечно, крайне неразумно, ведь если я права, то переубедить Мелани в том, что мы с Нестором вовсе не ее родители, будет невозможно. Но ведь каждый человек имеет право знать правду? Я эгоистично имела в виду себя…

— Правда?

— Я не уверена, но мы можем прямо сейчас пойти ко мне и посмотреть. Мой дом совсем рядом. Вон на той улице, так что много времени это не займет.

— Зря ты стеснялась, мамочка, и не позвала меня помочь убраться, — с огорчением заметила она. — Ужас! Как ты могла так запустить? — Она провела пальчиком по пыльному экрану телевизора.

— Я его не смотрю, да и вообще не живу тут. Не обращай внимания. — Я вытащила сумку из шкафа, извлекла из нее затертую журнальную страничку. — Вот, взгляни, и пойдем.

Я затаила дыхание и протянула страничку ей. Но она не взяла ее в руки, видимо тоже испытывая не менее сложную гамму переживаний, просто скользнула взглядом и тут же облегченно заявила без малейшей доли сомнения:

— Что ты, мамочка! Это совсем не ты и не мои папы!

— Мелани, но здесь же черным по белому написано, что это я, Надин Гришо, выхожу замуж за писателя Нестора Мориньяка!

— Ну и что? Это совсем не те молодожены. Те красивее!

— Мелани, но это я и Нестор! Это действительно наша свадьба! А потом мы расстались… — Я не договорила, потому что Мелани вдруг прижала ладони к своему лицу и побледнела.

— Нет, нет! Мелани! Я действительно твоя мама! Твоя фотография просто из другого журнала! Наши свадебные фото были во многих журналах!

— А платье! Там другое платье!

— Правильно, у меня было несколько платьев! Потому что в одном журнале хотели, чтобы невеста Мориньяка была в коротком платье, а в другом — в длинном. В пышном и в узком, в фате и в шляпе… — Я плохо понимала, что несу, но мне было ужасно страшно!

— Завтра я уточню у Нестора, — недоверчиво прошептала Мелани. — Только ты ничего не говори папе, пока я не поговорю с Элис.

— Элис-то зачем посвящать в наши с тобой дела?

— А кого? Частный детектив — очень дорого. Элис — старший инспектор, она сможет провести расследование, надо же знать, кто из них двоих тот, который мой настоящий па… отец.

— И ты готова полюбить папу Нестора только за то, что он настоящий, и разлюбить папу Луи?

— Мамочка, папа и отец — это разные вещи! Пойдем домой, честно говоря, мне у тебя совсем не нравится. Ни одного цветка, никаких картин, пылища. Как ты только могла здесь жить? Я теперь поняла, ты потому и не захотела жить с Нестором, раз тут так плохо. Ты что, не могла навести уют?

— Нестор живет в совсем другом месте. Ты что, считаешь, что я могла полдня жить с вами, а полдня — с Нестором? Между прочим, у него колоссальная роскошная квартира, две ванных, огромная лоджия с видом на Елисейские поля. Можем вечером съездить туда все вместе. Так или иначе придется ехать за его обувью. Заодно польем цветы, я ведь забыла взять телефон его домработницы.

— Прав-да? Он такой богатый?

А, значит, ты хочешь богатого папу? Бедный тебя больше не устраивает? — горько подумала я, хорошо хоть ума хватило не произнести это вслух, потому что Мелани добавила:

— Жалко, что он богатый. Элис может решить, что мне нужен богатый. Но без ее помощи нам не справиться!

И тут зазвонил телефон.

— Папочка! — обрадовалась Мелани. — Я возьму трубку? Как хорошо, что он догадался, где мы можем быть, если не дома! Алло, папочка… — Личико огорченно вытянулось. — А, привет, тетя Элис. Да, мы у мамы. Сейчас я тебе ее дам. Мама, это Элис!

— Привет, Элис! Ты по поводу завтрашнего банкета? Не беспокойся, я ничего не сказала Луи. Сюрприз, как и договаривались. Мелани тоже не…

— Надин, — глухо произнесла она. — Подожди, Надин.

— У тебя что-то случилось? На работе? Дома?

— Случилось, да, подруга… О Боже! — Она перевела дыхание и, кажется, скрипнула зубами. — Спускайтесь. Я через минуту буду у вас. Возьми себя в руки, Надин. Я… Я не могу… Не могу ничего сейчас говорить… — Она кашлянула, прочищая горло. — Да, прости. Это из-за меня. Луи… Он…

Мелани не сводила с меня глаз.

— Что случилось, Элис?! — выдохнула я.

Мелани внимательно посмотрела мне в рот, прошептала:

— Фото, это все фото… — И вдруг, сжав голову руками, пронзительно закричала: — Папочка! Папочка! Это не фото, это я виновата! Только я! Я предала тебя!..

Я уверенно вела полицейскую машину. А этого не могло быть: я не полицейский и не могу водить полицейскую машину. Да и вообще я не могу уверенно водить любую машину, потому что никогда не могла, да еще лет пять не садилась за руль. Я это сделала, потому что об этом попросила Элис.

— Давай поведи ты, — сказала она, вылезая из машины; на ней было цветастое платье, я никогда раньше не видела ее в платье. — Я больше не могу.

И показала мне трясущиеся руки, а из ее глаз ровными ручейками текли слезы. Слезы так течь не могут — как вода из крана. И руки у Элис никак не могут трястись, и плакать старший инспектор полиции тоже не может, как не может носить платье, тем более с красными цветами на голубом поле.