— Так посади ее за побои, жалко же Моник.

— Легко сказать «посади»! Думаешь, Моник напишет заявление на мать? Ха! Вся в синяках, а говорит, что с лестницы упала. Любит она свою мать!

— Ладно, дорогая, хватит болтать, поехали, — сказал Луи и шагнул к моей машине. — Я с ней поговорю, с Моник.

— Не придумывай, Луи, — возразила я. — Ты на бюллетене. Мне не нужно неприятностей из-за тебя.

— Ты о чем, Элис? Какие неприятности?

— Такие! — говорю я. — Ты что, не понимаешь, что с твоим ранением ты не вернешься к оперативной работе?

— Понимаю, не дурак, — говорит он. — Я теперь с дырявыми легкими не гожусь даже для архива.

— Будешь преподавать!

— Обязательно, — говорит он и лезет за руль в нашу с ним машину. — Давай, напарник, садись, поехали! Заодно потренируюсь в педагогике.

Я, конечно, еще с ним поспорила, но Луи — ни в какую. Думаю, ладно, хочется ему прокатиться с «сиреной», истосковался ведь по работе в больнице. Да и опасности-то в общем никакой: ну, пьяная, вздорная, драчливая баба. Проспалась после вчерашнего, а у Моник небось сегодня как на грех выходной, вот она ее и метелит — требует денег на опохмелку. Пригрожу ей «пушкой», как обычно, и все дела!

Приезжаем. Поднимаемся на этаж, ор уже на лестнице слышно! Соседка выглядывает. Довольная. Улыбается, кивает, знает меня. Я давлю звонок в квартиру.

— Откройте! Полиция!

— Мы не вызывали! — орет из-за двери Кики. — Проваливайте!

— Соседи жалуются, — говорю я.

— Хотелось бы побеседовать, — говорит Луи.

Кики продолжает орать и гнать нас, но тут слышно еще один голос вроде «ненавижу, пусти!» и возню. Я опять жму звонок.

— Надоело! — вопит Моник, распахивает дверь и несется мимо нас по лестнице вверх. Лицо разбито, волосы растрепаны, и орет: — Надоело! Я так больше жить не могу! Не желаю! Не хочу! Все! Будь ты проклята!

Кики выскакивает за ней следом на лестницу.

— Стерва! Да сдохни ты! Родила на свою голову! — А в руках здоровый кухонный нож!

Святые Небеса! Я тянусь к пистолету, но Луи уже подставил Кики подножку, та падает на ступени, роняет нож, он летит в пролет, а она катится к нашим ногам по лестнице. Луи перепрыгивает через нее и бежит вверх за Моник. Все очень быстро! Но я успеваю приставить к боку Кики пистолет, командую:

— Руки за спину! — Достаю «браслеты», защелкиваю один на ней, другой — на перилах, и бегу догонять Луи.

На верхней площадке никого нет, но чердачная дверь настежь. Я — туда. Тоже никого. Выбираюсь на крышу через слуховое окно. А они на самом краю! Крыша старая, покатая, черепица, и от ограждения только воспоминания. Моник на высоченных каблуках с платформой — как только она в них бежала и до сих пор не слетела с крыши! — она всегда носит сабо на высоченных каблуках. Она же очень маленького роста.

Луи стоит за ней, может быть, в полуметре, и, должно быть, уговаривает не бросаться. Я замерла, боюсь пошелохнуться, чтобы не напугать. Прислушиваюсь, но он говорит тихо-тихо. Смотрю, она вроде кивает. Только бы начала к нему спиной отступать! Оглядываюсь вокруг, может, найду веревку или шест какой? Вдруг внизу как взвоет «сигнализация»! Должно быть, на улице у кого-то в машине сработала. Будь ты проклята, думаю, хватаясь за окно, я из-за тебя чуть равновесие не потеряла.

Я-то не потеряла, а Моник зашаталась, раскинула руки! Все, мелькает у меня в голове, все, сейчас рухнет! Только бы Луи случайно не стянула! А он вдруг ее за рубашку — хвать! Луи ведь очень ловкий. И резко опрокидывается на крышу, на спину! Грохот такой, как будто проламывается черепица! Или мне показалось, что грохот…

Ох, думаю, только бы не сползли вниз по этой черепице, надо же скорее переворачиваться им на живот, но боюсь советовать вслух и начинаю осторожно подбираться к ним.

Вдруг Моник как заржет! Скатилась с него, стоит на четырех костях и ржет, как ненормальная! Я кричу:

— Ты цел, Луи?!

— Да, все хорошо! Только ради Бога не лезь сюда! — Поворачивается на бок, тянет за руку Моник, и они ползком подбираются к моему слуховому окну.

Забираемся на чердак, а девчонка встать не может — не держат ноги, только ржет и в глазах — слезы. Луи подхватывает ее на руки и несет. А она ржет и ржет!

— Ну ты меня и напугал! — говорю ему я. — Какого лешего ты полез за ней без страховки? Вызвали бы спасателей, пожарных!

— Ага, — усмехнулся он. — Она прямо бы так стояла на краю и ждала, когда они приедут… — И вдруг зашатался, бледнея лицом. А мы на лестнице! И девчонка у него на руках ржет!

— Ох, Луи! Только не падай! — кричу я и пытаюсь его удержать. — Брось ее!

— Ты с ума сошла? — шепчет он и медленно садится на ступени. — Он же такой ловкий, Луи… А эта идиотка все ржет!

— Тебе нехорошо?! — кричу я, потому что у меня в ушах уже звон от ее ржания! — Ты посиди, Луи! Я вызову «скорую»! А ты вставай! — Я хватаю Моник за руку и тяну, я так ее ненавидела! — Вставай! Хватит истерик! Все, проваливай! Он тебя спас!

Моник цепляется за меня, за перила, начинает вставать, но по-прежнему хохочет, правда, хохочет тише. А Луи начинает заваливаться на спину, закрывая глаза. И все медленно! Как в замедленной съемке! Эта дура — медленно встает, а он — медленно валится и медленно закрывает глаза… И солнце лупит из лестничного окна, и такая в его лучах пылища! И лестница, на которой сидит Луи, до ужаса грязная! А у него белая рубашка и такое же белое лицо…

Я бросаю девчонку, хватаю его за плечи — только бы не упал совсем в эту пылищу! А он вдруг такой тяжелый и так страшно хрипло дышит. Я кричу:

— Луи! Не надо, Луи! — Опускаюсь на колени, только бы самой удержаться на этой проклятой лестнице и эта дура прекратила бы ржать! — Пожалуйста, Луи, открой глаза! Луи! Что с тобой? Луи! Пожалуйста!

Я обнимаю его за спину, прижимаю к себе, чтобы удержать голову в вертикальном положении, заглядываю в лицо. Он силится приоткрыть глаза, дыхание жуткое! Я совершенно не могу понять, что произошло! Он пытается что-то сказать, приоткрывает рот. И я вдруг вижу кровь на уголке его рта. Совсем немного! Одна капля! Надо чем-то убрать, она испачкает рубашку! Но капля моментально растет, превращается в струйку, Луи хрипит, откидываясь на мое плечо. Мне страшно, что я не удержу его, он ужасно тяжелый. Или это из-за крови? Ее все больше! Вижу, что девчонка подхватывает его с другой стороны, наконец-то поняла, что мне нужна помощь! И она уже не ржет, только стонет. Или это стонет Луи? А кровь, пульсируя, хлещет на меня из его рта…

Это мне в больнице дали платье. Там у них полно всяких брошенных вещей. Рваных или как это — в пятнах. Видишь, на подоле зеленка? Они там дезинфицируют и хранят. Всегда ведь нужно кого-нибудь переодеть. Скажем, когда привозят клошаров. А их тряпки, я думаю, сжигают…

— Знаешь, Нестор, совершенно невообразимое платье! Но Элис было все равно — ее форма была залита кровью. Ей казалось, что на нее вытекла вся кровь Луи! Но этого же ничего не должно было быть! Если бы он досрочно не выписался из больницы… Что бы решил один день? Кому, зачем было нужно, чтобы Луи истек кровью?

— Надин, значит, там нужно. Он ведь спас эту самую Моник. Откроешь еще одну бутылку?

— Открою, конечно, открою. Только, знаешь, не Моник он спасал. А Мелани! И это тоже мистика…

— Мелани? А тебе не кажется, что мистики многовато? Хватило бы и того, что мы с ним похожи и у нас одна группа крови!

— Кстати, у Мелани кровь той же самой группы, — заметила я, наливая вино из новой бутылки и чувствуя, что мне страстно хочется напиться.

— Правильно, она его дочь.

— Все гораздо сложнее. Это ужасно, Нестор, но я хочу напиться!

— Напейся, мудрое решение! Только расскажи мне сначала про Мелани, я был уверен, что она его дочь, только с женой были какие-то проблемы или она рано умерла. Мелани странная… Хотя, говорят, в детстве я тоже был не как все. Просто я сразу понял, кто я и чего я стою. — Нестор усмехнулся, глядя мимо меня. — Я вчера сказал, что она — гений. А эта кроха отвечает: «Да. Я знаю». И она права! Кем была ее мать?