— Моя! Моя! Спасибо! Одну минуту, я закрою дверь.

Я протянула руку, чтобы сделать это, но в моей прихожей было так тесно, что я невольно приблизилась к Луи почти вплотную и как бы даже приобняла его этой, протянутой к замку рукой. Луи был совсем рядом. Я ощутила аромат трубочного табака, и очень слабый запах какого-то цветочного одеколона или просто мыла, и то, как его грудная клетка напряглась под мундиром. От неловкости я втянула голову в плечи и смотрела в пол. Замок щелкнул, а я вдруг почувствовала поцелуй на своих волосах. Я вскинулась:

— Вы?…

— Да. — Его глаза были темными и глубокими, а рот медленно приоткрылся в виноватую улыбку, приподняв усы и изогнув эту саму мучительную для меня полосочку между ними и усами. — Простите, я не знаю, как это вышло.

Я чувствовала, как он весь дрожит, да и меня саму трясло не меньше.

— Я сейчас уйду… — Губы Луи двигались, и эта тонкая полосочка вместе с ними. — Пожалуйста, забудем об этом, мада…

Договорить ему я не дала, потому что привстала на цыпочки и прижалась ртом к его губам, стараясь коснуться языком этой полосочки. Она была восхитительно нежной, теплой и чуть горьковатой на вкус. Пикантно горьковатой, как от трубочного табака.

— Вы курите трубку? — переведя дыхание, глупо спросила я, едва справляясь со своей дрожью.

— Трубку? — тоже едва справляясь с собой, повторил он. — Да, правда, трубку.

— Еще, — сказала я.

— Да, да, еще! — И выронил фуражку и сумку.

Я закрыла глаза и опять почувствовала его губы, но не только губы! Мои руки сами собой гладили Луи по упругой шее, по жестким стриженным на затылке волосам, его руки прижались к моей спине, моя грудь — к его груди. И это было так хорошо! Я испытывала ощущение огромного светлого приближающегося счастья! Мои совершенно самостоятельные руки переместились на его воротник и деловито принялись развязывать галстук, расстегивать мундир и рубашку. Губ мы не разнимали, и я не открывала глаз. Его руки тоже сделались смелее, вытянули из юбки мою блузку, ласково забрались под нее, приближаясь к застежке бюстгальтера. И от этого предчувствие счастья во мне неудержимо росло — я испытывала потрясающую радость от каждого его прикосновения, каждого вздоха. Да, да, испытывать радость — это и значит «балдеть»…

Боже! Я вздрогнула. Отстранилась. Открыла глаза. Он смотрел на меня как на чудо, смущенно покусывая губы. Лучше бы он не делал этого! Зачем он шевелит губами? Или нарочно, зная, что меня сводит с ума эта полосочка кожи над его ртом под блестящими волосками? Конечно, я просто «балдею», «тащусь», «кайфую» от его усов… Господи, мне же это совсем не нужно!

— Может быть… — неуверенно начал Луи, вероятно догадавшись, что я тоже не уверена, правильно ли мы делаем.

— Может быть, — согласилась я, все же не решаясь разжать объятия.

И тут взволнованно заголосил телефон.

— Извините. — Я бросилась в комнату к аппарату, как к верному другу.

— Слушай, такой сюжет! Просто с ума сойти какой! — Нестор ржал во все горло. — Мне только что звонил шантажист!

— Шантажист?

— Ну! И угрожал, что если я до двенадцати ночи не выкуплю у него свою рукопись за пятьдесят тысяч, то завтра же во всех газетах будет напечатано, что никакого Нестора Мориньяка не существует, а все написала баба! Леокадия де Орфез! — Нестор просто закатывался. — Нет, ну ты представляешь: пятьдесят тысяч! Вот кретин!

— Подожди, Нестор. Какой-то человек нашел мою рукопись и решил, что она твоя? Да не смейся ты! Объясни толком.

— Что тут объяснять? У тебя же наверняка на титуле написано: «Леокадия де Орфез тире Н. Мориньяк», или «Н. Мориньяк» в скобках. Ясно же, что просто «Н.», а не «Надин» полностью! И название как для детектива: «Капли отцовской крови», и, оказывается, труп на первой странице! Чей хоть? Обманутого мужа или героя-любовника? — Он с удовольствием хохотнул. — Кстати, дорогая, раньше ты никогда не писала про кровь и убийство! Что это на тебя накатило?

— Да просто идиотское название! Я дала нормальное: «Нежность памяти», а они прочли краткое содержание в заявке — там речь о бастарде королевской крови — и придумали свое. Дескать, для публики так привлекательнее! А «Нежность памяти» напоминает название книги Аполлинера «Нежный, как память». — Мы с Нестором оба любим Аполлинера. — Ладно, неважно! Ты мне лучше, скажи…

Я хотела расспросить, чем закончились переговоры с шантажистом, но Нестор с хохотом перебил:

— Так труп-то чей? Мужа или любовника?

— Ничей! Герцога де Гиза! Я его не убивала! Это исторический факт для фона! Я тут ни при чем!

— Для исторического фона? Дабы показать жестокость нравов эпохи? — продолжал веселиться мастер детективного жанра. — Профессионально, весьма профессионально!

— Нестор, о чем ты договорился с шантажистом? — не выдержала я. — И прекрати ржать!

— Спросите, может быть, тот оставил какие-то координаты? — прошептал Луи за моей спиной.

От его голоса меня обдало жаром. Все это время я заставляла себя не думать о его присутствии.

— Надеюсь, ты объяснил ему ошибку? — не решившись обернуться, деловито продолжила я. — Он вернет мою рукопись?

— Я не стал разочаровывать этого проницательного идиота и предложил ему сотню, — как бы посерьезнел Нестор.

— Ты предложил сотню? — переспросила я, спиной чувствуя профессиональный интерес Луи.

— Надин, я ведь сразу догадался, что это и есть твоя сгинувшая распечатка, зачем ей валяться неизвестно где? Но горе-шантажист обиделся и повесил трубку.

— Повесил трубку, не оставив никаких координат? — уточнила я и смело посмотрела в глаза Луи: мол, видите, следую вашему совету, инспектор.

— Он обязательно перезвонит и будет торговаться! — одними губами произнес тот. — Поверьте, еще не все потеряно!

Его губы шевелились, как и усы, и полосочка под ними. Но, странное дело, сейчас это никак не волновало меня. Или потому, что сейчас это были рот и усы серьезного инспектора полиции, а вовсе не трепетного, сгорающего от страсти, нежного парня по имени Луи, сказочного молодого короля?…

— Знаешь, Надин, я так думаю, если этот идиот попытается шантажировать, то оно и к лучшему. Поверь мне, как более опытному, — многозначительно заверил меня теперь уже эксперт от книжного рынка. — Скандал вокруг имени автора всегда прибавляет популярности, и ты ее уже вполне заслуживаешь, не говоря обо мне, так что даже хорошо, что твой роман попал в руки такого кретина. Кстати, у тебя взяли дискету без распечатки?

— Взяли, конечно. У них там тоже свои планы и сроки. А я — проверенный автор, все сдаю вовремя. Зачем им портить отношения со мной?

— Ну, а что я говорил? Это, кажется, твой десятый опус?

— Ну да, десятый.

— Посоветуйте ему не занимать телефон, — прошептал Луи, заглядывая мне в глаза. — Шантажист наверняка…

— Шантажист наверняка будет перезванивать, Нестор! — выпалила я, с ужасом понимая, что сейчас в глаза мне заглянул вовсе не инспектор, а молодой король. — Давай не будем занимать телефон!

— Думаешь? — хмыкнул муж. — Давай. Это даже забавно. Только чур это мой сюжет!

Молодой король смотрел на меня, а я чувствовала себя полной идиоткой с пересохшими от напряжения губами…

— Твой, твой! В восемнадцатом веке не было телефонов!

— Пока! — Гудки.

Я повесила трубку и только сейчас поняла, что она безобразно воняет луком. А теперь — и моя правая рука. Я не знала куда ее девать и спрятала за спину. Господи, ведь мое ухо и щека теперь тоже, наверное, в луке! Как же мне целоваться?…

— Может быть, похлопотать о прослушке телефона вашего мужа? — деловито предложил инспектор Виньо, вовсе не напоминая больше Луи, молодого сказочного короля.

Значит, целоваться мы не будем, с облегчением поняла я.

— Спасибо, инспектор, но, думаю, не стоит. Мой роман уже в издательстве. Пусть шантажирует, кто хочет. Мориньяк считает, что любой скандал способствует популярности.

— Но вы-то сами как считаете, мадам?