— Да шут его знает. — Теперь пожал плечами Жуковский, поправляя капюшон комбинезона. — Что-то в нем не так. Только что, понять не могу. Эти вот мысли. Коммерсант вроде, а…

— Так он же сказал, что химико-биолог.

— И что? В этой области ведь не работал, следовательно, профессиональной деформации личности в химико-биологический уклон быть не могло. Наоборот: склад ума более деловой, денежный, коли бизнесмен успешный.

— Да это ровным счетом ни о чем не говорит, Андрей, — махнул рукой Василий. — Обычный обывательский образ мысли, безо всякой профессиональной или образовательной подоплеки. — Селиверстов повернул «стрекозью» голову и посмотрел сквозь темное стекло шлема на товарища. — Я его ведь знаю, получается, дольше, чем тебя.

Судя по голосу, он усмехался.

— И что ты хочешь этим сказать? Корешишься-то со мной, а не с ним. Следовательно, и меня лучше других знаешь.

— Ну да. Так ведь у тебя «Массандра», — засмеялся Василий.

— А кто ее говном называл? — усмехнулся в ответ Андрей.

— Так я ведь по-доброму. С любовью. Да не обижайся ты, дружище. Я не о подозрениях говорю. Просто пошутил. Ну, его знаю семнадцать лет, тебя меньше. И что это меняет? Да ничего.

— А подозрения твои насчет информатора охотников?

— Да это так, досужие мысли. Скорее всего, ты прав. Нереально это, да им и незачем. Хотя лаз тот, по которому Светлую увели… Непонятный, конечно.

— Вы куда так втопили-то, эй! — окликнул их Волков.

— Не ори. И у руин есть уши, — послышался голос Селиверстова. — Дистанцию лучше держать. На всякий пожарный.

— О чем они, интересно, базарят? — проворчал Степан, обращаясь не то к старательно шагающему рядом по следам Жуковского Ломаке, не то к самому себе.

— Да они все время разговаривают. Не разлей вода. — Костя поправил автомат на плече.

Оружие вселяло в него какое-то спокойствие, уверенность в том, что его желание вернуть Марину может исполниться.

Впередиидущие наконец остановились и стали ждать вторую пару. Степан и Костя нагнали их.

— Так, граждане, мы подходим к «Речному вокзалу». За ним «Площадь Гарина-Михайловского». Вам это понятно? — произнес Селиверстов.

— Да. — Костя кивнул и поежился.

— Где-то там, впереди, логово каннибалов. И если внизу, под землей, действует договор, как-то регламентирующий баланс между общинами метро и царством Аида, то на поверхности монахи-людоеды не скованы никакими соглашениями и вполне могут напасть на потенциальную прямоходящую и говорящую жратву.

— Короче, делаем так. Оружие в готовности. Громко не разговаривать. Сейчас поворачиваем направо, пересекаем железнодорожные пути и движемся к тем сгоревшим вагонам. Там стараемся идти по обломкам и вагонным шасси, на которых нет снега. В этом районе лучше вообще не оставлять следов. Веду я, и все делайте как я. Дальше выходим на Владимирскую улицу и по ней топаем до Саратовской.

— Так это же в обратном направлении, — удивился Ломака.

— Ну мне ли не знать, Костя? Не перебивай. Именно поэтому мы идем по улице и контролируем то направление. Все равно там не пройти не наследив. Особенно после метели, которая все присыпала свежим снежком. Так пусть наша тропка указывает на север, ежели без нее никак. На Саратовской идем по руинам обратно. Потом попетляем по дворам, чтобы следы запутать. Ну и дальше, до Владимирского спуска. Там надеваем снегоступы — и прямо к реке, к пляжу. Ясно?

— Вроде да, — кивнул Волков.

— Угу, — согласился Ломака.

— Ну вот и славно. Пошли.

Из прицепа большого вездехода уже выгрузили два резвых двухместных снегохода и заправили их топливом. Один и Рипазха надели специальные костюмы, бликующие вороненой сталью, с бронепластинами на торсе и специальными сочленениями на ногах, снижающих нагрузку на эти самые ноги. Подобные трубки и шарниры были и на руках, они усиливали манипуляции человека, когда, к примеру, надо было поднять что-то тяжелое. Еще трое рейдеров помогали товарищам проверить надежность узлов костюма и напыляли на броню белую краску, делающую их менее заметными в царстве вечной зимы.

Дьякон взглянул в их сторону и снова забрался в кабину командирского вездехода. Примерно на высоте трехсот метров раскачивался наполненный гелием шар с радиостанцией, удерживаемый кабель-антенной и тремя крепкими тросами, которые уменьшали качку от порывов ветра.

Внутри вездехода за передатчиком сидел Обелиск. Из динамика шел равномерный безжизненный шум с потрескиванием.

— Никак? — вздохнул Дьякон.

— Пока нет, — мотнул головой Обелиск.

— Сканируй дальше.

— Так и делаю, командир.

Дьякон взял бинокль и забрался на крышу вездехода, которая была покрыта солнечной батареей в специальном крепком остеклении. Он снова устремил взор к мутному горизонту и руинам родного города. Когда он побывал здесь в последний раз? За год до войны, кажется. Был отпуск. Зима. Но не такая, как сейчас. Да, тоже суровая сибирская зима. Но там, на горизонте, виднелись испещренные огнями дома. Окна многих квартир были по-новогоднему обрамлены мигающими гирляндами. Шумели локомотивы и грохотали стыки вагонов на сортировочных узлах и железнодорожной станции. Гудели движками и светили фарами машины. Дым котельных и ТЭЦ был особенно резким в суровом холоде. В самом городе вершилась обыденная суета. Все куда-то спешили. Праздничные распродажи, где-то музыка, рекламные плакаты, взъерошенные голуби, клюющие шелуху семечек на автобусных остановках…

Там он родился. Пошел в школу. В спортивную секцию. Вырос. Потом — Рязанское училище. Он перестал быть жителем Новосибирска и посещал родной город только в отпусках, наведываясь к отцу с матерью. И когда был курсантом, и когда стал офицером-десантником, и потом, уже кадровым офицером спецназа ГРУ. В том последнем отпуске он вез домой деньги. Много денег, чтобы помочь отцу, нуждавшемуся в лечении. Ведь пенсии родителям едва хватало, чтобы оплатить коммунальные расходы… Он не успел. И весь праздничный угар новогодних каникул бил его по нервам. Он ненавидел тогда и мельтешащие лица горожан, и толкотню в магазинах на распродажах. Ненавидел гирлянды и музыку из окон квартир. Ненавидел врачей и то, как во всей этой пестрой требухе терялись ничтожность человеческой жизни и народная нищета, заставленная от чьих-нибудь глаз большими рекламными плакатами и вывесками супермаркетов. И тогда к нему пришел странный человек.

«Много грязи вокруг, правда же? — сказал этот человек. — Мы и не осознаем, что нас окружает и какова действительность, пока не напоремся на подводный камень нашего бытия. И если мы по пояс в воде и видим что-то напоминающее райскую беззаботную лагуну, то под водой — те самые острые камни, о которые мы спотыкаемся и наносим себе опасные раны. И тогда на эти кровоточащие раны, как пираньи, плывут четкие и ясные образы настоящей правды жизни. Наш мир подходит к рубежу. Человечество устремилось в тупик. Растет социальная пропасть, и камнем падает цена жизни большинства из нас, составляющих это самое человечество. И такое происходит повсюду. Уже нет иллюзий насчет светлого будущего. Это будущее строят для себя те немногие, которые вышли на жемчужный берег лагуны. Но места на том берегу уже застолблены, и всем остальным суждено так и остаться по пояс в воде. Смотреть на райский берег и оккупировавших его счастливчиков. Смотреть и топтаться по острым камням и терпеть укусы мурен и ядовитых медуз. И добывать этим избранным еду и жемчуг. И защищать их уголок блаженства от неприятностей, которые будут пожирать лишь тех, кто в воде. Но сейчас многие увидели свою судьбу и возненавидели свой мир. Грядут большие перемены. Очень скоро низы не захотят жить по старому, а верхи просто не смогут. Мир катится в феодализм и рабовладельчество, причем мы увидим совершенно новые, небывалые проявления этих диких анахронизмов. Спиральная пружина нашей истории сжимается, но этому сжатию есть предел. Либо пружина сломается, либо она стремительно распрямится и изувечит того, кто ее закручивает. Мы на изломе эпох, если не сказать — эр. Среди понимающих это есть те, кто не видит выхода и пьет от безысходности, закрывает себе глаза телевизором и потребительской требухой. Есть те, кто страшится того, что впереди, и судорожно ищет решение, но не находит, потому что не способен найти. Есть те, кто придумывает химеры и обращается к массам с пугающими пророчествами. А есть те, кто собирает силы, чтобы стать не инструментом, но поводырем грядущих перемен. И нам нужны такие люди, как вы. Сильные и ловкие профессионалы. Честные и преданные долгу. И вы, подполковник Дьяконов, можете из этой прозрачной на вид, но мутной на деле воды взойти на борт боевого корабля, чтобы в нужный момент, наставив пушек жерла на райский берег, спросить с хозяев жизни за все и вынудить их делать то, что нужно братству. Или дать залп. Наша артель нуждается в вас, подполковник».