— Н-да. Толково, конечно.

— Толково. — Бронислав задумчиво закивал. — А знаешь, в такие моменты, когда делать особо нечего и голова просто по инерции начинает думать о бытии нашем, о всяких там материях, не могу я отделаться от ощущения, что весь наш мир, современный имею в виду, весь наш уклад жизни, общий уклад, не только Архиона… наша возня, политика, цели — все это лишь крохотное отражение былой цивилизации в маленьком осколке разбитого мира. Как в этих зеркалах. Отражение былого величия и сопутствующей грязи в первобытной мгле, в которую мы сами себя загнали.

— Что тебя на философию потянуло? — Рябой ухмыльнулся.

— А почему бы и нет? Я же говорю, в минуты досуга задумываюсь. По инерции. И до дурноты все это… Знаешь, ничто и ничему человека не учит. Вот ведь люди порознь жили когда-то. Каждый со своим укладом. Может, так оно и надо? Не могут быть все люди одинаковыми. Да и не должны, наверное. Равными — возможно, но не одинаковыми. Ну, потом договаривались. Искали пути, чтобы в мире жить и при этом быть готовыми напасть или отразить. Наконец и у тех и у других главные решили: а на фига все это? Ну вот мы, главные, будем собираться вместе. Саммиты всякие… да клубы по интересам — это на самом деле. Оргии типа наших собраний в том поезде, в туннеле. Так и у них было. Игры в преферанс. Только вот колоды карт — это люди. Простые. Подданные. И фишки игральные, жетоны там, тоже люди. И вот играют большие люди в свои игры. А маленькие — разменный материал. Но кто-то из маленьких вдруг дергается, и начинают крутиться какие-то шестеренки. Кто может контролировать зеркала? Зеркала — это важная часть быта общины. Как раньше телефон, телеграф, телевизор. Конечно, не кто попало у зеркал этих. Кто-то важный и властный наверняка. А почему нам сливает? Да для поддержания мира. И еще. Возможно, если кто-то затевает у них бузу против такого уклада жизни, то его и сливают нам. Как тебе такой вариант? Двух зайцев, так сказать, одним камнем.

— Логично. Умно. Я как-то даже не задумывался.

— А я вот задумывался. А ты говоришь, философия.

— Ну а какая разница? — зевнул Рябой. — Этот уклад жизни и нас ведь устраивает. Или ты стал жалеть нашу добычу?

— Нет. Не жалею я людей, а презираю. Вот за то, что так живут, презираю. За то, что ничего лучше придумать не смогли за тысячи лет. За то, что мир разрушили. За то, что не сопротивляются. За недочеловекость. Все ведь знают простую истину, с которой не хотят спорить. Если не давать тварям периодически жертву, твари начнут охотиться сами и станет хуже. Ну а сколько этих тварей, кто знает?

— Мало? — пожал плечами Рябой.

— А ты думаешь, много? Ну я-то не знаю, сколько их. Но ведь если подумать… Они жрут одного человека в девять месяцев. Сколько их, по-твоему? Ну не может быть много. А вот взяли бы люди, да и собрались вместе, да и избавили бы себя от общей угрозы. Так нет, сидит каждый в своей норе. Одни думают, сегодня не меня схватили, чтобы к твари отвести, и хорошо, поживу еще спокойно. Другие, как мы, решили: схватим кого-нибудь чужого и отдадим твари, чтобы она в нас кормильца видела и не угрожала. И всех это устраивает. А кого не устраивает, тот «Массандру» жрет и уже доволен всем. И что? Я этих мразей жалеть должен? Да пошли они все на хер. Ничтожества. Презираю. И того крота презираю. Шкура, предатель и мразь.

— Так что же это, Бронислав, получается? Ты и себя презираешь?

Старший охотник приоткрыл скрипучую дверку печи и подкинул хвороста.

Подвал наполнился мрачным и неестественным в замершем мире огненным светом.

— Ну, если на то пошло, и себя тоже, — произнес Бронислав после долгой паузы.

— Отчего же? У тебя такой авторитет. Опыт…

— А жена моя? Нет ее. Не уберег. Самое дорогое не уберег.

— А дочурка? Сабринка-то?

— Дочурка? — Бронислав стал нервно тереть подбородок. — А что дочурка… Такое детство у нее должно было быть? Такая жизнь? Не уберег я, Рябой. Не уберег. От людей не уберег семью. Вот и люди не уберегли. Себя, близких, весь мир. От самих себя и не уберегли. Ненавижу людей. Презираю их. Пусть жрет их тварь. Пусть жрет!.. Знаешь, я когда-то давно слышал, что в одном зоопарке стояла клетка и на ней было написано: «Самый опасный и страшный хищник на земле». И в клетке не было тигра, льва, крокодила или там ядовитой змеи. Не медведь гризли. Не варан и не баран. Не скунс или сумасшедший хомячок. Не безумный кролик из игры компьютерной.

— А что там было? Тварь?

— Тварь? — Бронислав усмехнулся. — Нет, дружище. Там стояло зеркало. Каждый человек подходил и видел свое отражение.

Рябой задумчиво покачал головой. Видно, слова Бронислава произвели на него впечатление. И наверное, он представил это зеркало в клетке. Возможно, и отражение свое представил, потому как дернул головой, словно отгоняя липкие и тягостные мысли.

— Слушай, Броник, меня одна вещь беспокоит.

— Какая?

— Снегоходец этот… по следу которого мы шли.

— И чего?

— Как чего. Он же на том берегу. Тот берег у тварей. А ну как баланс нарушит?

— Он в Затон укатил. И вроде дальше следы так и шли, на запад или северо-запад. Ну, где раньше северо-запад был. Затон вроде как пригород. Так что не особо интересно тварям, ежели там кто появится. Главное, участок между мостами. Горский микрорайон, ну и основная территория, от площади Маркса до кирпичного завода. Вот если бы туда сунулся, то я думаю, что воины уже бы давно на нашем берегу рыскали.

— А ну как опять сунется? Ну, если он не наш, не с Новосиба, и понятия о местных делах не имеет?

— Ну, тогда ему шандец там и настанет. А нам надо будет быстрее к алтарю девку вести, чтобы успокоить мамашу. Дескать, мы все еще в деле, заботимся, не повернули против нее.

— Ну хорошо, если все обойдется.

— А я смотрю, Рябой, что теперь ты кипишить начинаешь, — тихо засмеялся Бронислав.

— Просто мыслишка тревожная имеется, и все, — пожал тот плечами.

— Ну вот я тебе и объяснил, что да к чему. Ты вроде как спать хотел? Передумал?

— Да нет.

— Ну вот и спи. Хорош уже мне мозги шлифовать.

— Еще кто кому шлифовал, — хмыкнул Рябой. — Это ведь ты со своими зеркалами…

— Все, спи, — отрезал старший охотник.

— Ну что, думаю, в такую вьюгу смысла идти дальше пока нет, надо привал организовывать. — Мелиш в очередной раз провел перчаткой по фаре снегохода, убирая налипший снег. — Что думаешь, Рипазха?

— Думаю, как повезло мне с таким чертовски сообразительным напарником, — ухмыльнулся рейдер.

— Что есть, то есть, — засмеялся в ответ Мелиш.

— Все это хорошо. Только надо местечко подобрать поукромнее.

— Согласен. Ну, ты днем был здесь, лучше ориентируешься.

— Смеешься, что ли? Если б даже я тут жил, то хрен бы сейчас понял, где что. В этой метели сам черт заблудится и перебздит от страха.

— Позади нас, это что было? — Мелиш махнул рукой. — Стадион?

— Нет, — ответил Рипазха, мотнув головой. — Ипподром. Если верить карте, что Дьяк дал. И кстати, я в этом районе не был. В основном реку и набережную на той стороне исследовал. Если в городе есть река, именно там надо в первую очередь искать признаки жизнедеятельности уцелевших людей. Или на льду, или на берегу.

— Это я знаю, конечно. Ну а там, впереди, завод вроде?

— Да черт его знает. Наверное. Ну, может, где-нибудь приткнемся, пока не утихнет? Некоторые строения вроде целы, и места должно быть много. Большие стены-то.

— Сомневаюсь, что есть пригодные для укрытия здания. От эпицентра там километров десять. Если полмегатонны… или вся мегатонна… Для такого города заряд серьезный должен был быть. Думаю, снесло капитально. Либо крыши нет, либо половины стен.

— Ну так давай подкатим да посмотрим? Тут рукой подать до них.

— Да я вот думаю, может, есть смысл в базовый лагерь вернуться, к аэропорту?

— Ага, молодец, — покачал головой Мелиш. — Эдак мы весь топливный запас искатаем без толку. Будем шарахаться туда-сюда… Сам говорил: десять верст до эпицентра. А до лагеря, значит, все двенадцать.