Заметив, что уже давно едет по противоположной стороне дороги, она нетерпеливо повернула руль. Палома уже много лет не водила машин в странах с левосторонним движением, поэтому ей пришлось прервать воспоминания и внимательнее следить за дорогой.

Пять почтовых ящиков блеснули впереди. На воротах виднелась табличка «Поместье «Голубиный холм» и ниже более мелкими буквами: «Д. Патерсон». Палома почувствовала, как защемило сердце.

Переведя дыхание, она нажала на газ. Машина с ревом промчалась мимо загона для скота и понеслась по дороге, петляющей среди пастбищ, по направлению к видневшимся крышам. Это были три фермерских домика, укрытых от южного ветра зеленым холмом, сплошь покрытым лесом. Не доходя метров двухсот до первого из них, шоссе раздваивалось. Палома выбрала дорогу, ведущую к усадьбе, уютно расположившейся позади садов. Из-за деревьев выглядывала ее бледно-оранжевая крыша.

При мысли о предстоящем у женщины пересохли губы. Ей потребовалось совершить над собой усилие, чтобы побороть желание немедленно повернуть назад, а затем и вовсе убраться как можно дальше от Новой Зеландии. Она нажала на тормоз, и пристяжной ремень врезался в ее грудь. Освобождаясь от него, она взволнованно пробормотала:

— О нет, ты не должна так поступать!

Аллея из густой зелени вела к посыпанному гравием подъезду красивого двухэтажного дома, построенного в стиле колонистов из Джорджии, модном около двадцати лет назад. Выключив двигатель, Палома осталась сидеть в салоне. Ее ладони стали влажными, а по спине стекала неприятная струйка пота. Она быстро вытерла пальцы о носовой платок, взяв себя в руки, глубоко вздохнула и решительно вышла из машины.

Палома знала, кто ждет ее в этом доме. Вопреки советам Ника она написала Джону о цели своего приезда.

— Он смоется, — высказал предположение Ник.

— Только не Джон Патерсон!

Эта мысль была просто абсурдна. Частный сыщик посмотрел на нее пронизывающим взглядом, но все же не задал вопроса, готового слететь с языка, а только проворчал в ответ:

— Тогда он встретит вас в дверях с целой армией адвокатов, размахивающих юридическими документами, и парочкой полицейских.

— Я предусмотрю и этот вариант.

Теперь, глядя на знакомый дом и после стольких лет все еще находясь во власти воспоминаний, связанных с ним, она вдруг подумала: что, если Ник окажется прав?

Только хладнокровие и сила воли были способны заставить ее пройти по тропинке, обсаженной низкой, аккуратно подстриженной живой изгородью, к входной двери с изящным полукруглым окном над ней. Облизнув запекшиеся губы, она позвонила.

К ее удивлению, дверь открыл сам Джон. Взгляд огромных, золотисто-зеленых глаз Паломы скользнул по его лицу, такому знакомому, мучившему ее все эти долгие годы.

На четыре дюйма выше Паломы, худой и гибкий, с отличной фигурой, он, казалось, весь состоял из мышц. Джон загородил дверной проем, внимательно разглядывая ее. Ни глаза цвета аквамарина, изучающие Палому, ни красивый рот не смягчали угловатых, резких черт его лица. Крупный прямой нос придавал ему выражение аристократического высокомерия. Патерсоны жили в этих местах более ста лет, владели огромными землями, и это не могло не отразиться на их внешности и манере поведения.

— Привет, Джон. — Голос Паломы показался ей самой далеким и чужим.

— Палома. — Его глубокий грубоватый голос обладал свойством беспрепятственно проникать в женскую душу, но на сей раз в нем не было оттенка знакомой ленивой чувственности. Наоборот, лишенный всякого выражения, он был бесстрастен, как и лицо, точно высеченное из камня. В нем, как и в ледяных глазах, полностью отсутствовали эмоции. — Входи.

Палома переступила порог, и ужасное предчувствие поразило ее: дом был пуст. Страхи и тревоги, переполнявшие ее в течение последних пяти месяцев, оставили в душе тяжелый осадок. Но она ничему не удивилась, заранее зная, что будет нелегко. Женщина опустила глаза, и длинные ресницы, оттенив лицо, придали ей таинственный вид.

— Входи, — повторил Джон, сторонясь и приглашая ее пройти в хорошо обставленную комнату.

Палома застыла в дверях и, не спуская глаз с хозяина дома, стоявшего напротив, спросила:

— Где они?

В ее голосе явственно послышались нотки нескрываемой тревоги.

— Хочешь выпить? — спросил Джон, направляясь к бару. От большинства крупных людей, имеющих, как правило, осторожную походку, он отличался по-звериному экономными движениями.

— Нет, спасибо. Где они? — Вопреки усилиям, ей не удалось сдержать дрожи в голосе.

— Сядь.

Палома опустилась в удобное кресло с подголовником, и негодование, на миг исказившее ее лицо, опять сменилось сильнейшим волнением.

— Я видел твои фотографии сотни раз. — Нотка сарказма прозвучала в словах Джона. — И мне казалось, что это косметика творит чудеса. Но теперь я вижу, что ошибся. Твоя красота и впрямь совершенна.

— Сейчас речь идет не о моей внешности. — Палома с трудом сдерживалась. Джон хотел разозлить ее, и он не успокоится, пока не добьется своего. Она может потерять самообладание, и тогда победа достанется ему. Палома поймала его пристальный взгляд. — Где дети?

— Прежде всего, — поинтересовался Джон, не изменив интонации, — почему вдруг после стольких лет ты решила, что хочешь их видеть?

— Это не внезапное решение.

Тщательно подбирая слова, Палома сумела скрыть вспышку гнева. Неужели Джон думает, что она вернулась, повинуясь минутному капризу?

— Все эти годы я искала своих детей, но до недавнего времени мне никак не удавалось узнать, кто их удочерил. — Она натянуто улыбнулась, пытаясь подавить наплыв внезапных воспоминаний об одиночестве и боли. — Теперь я должна их видеть.

— Если пообещаешь, что не станешь тревожить покой моих девочек, — сдержанно проговорил Джон, — ты их увидишь.

Палома насмешливо оглядела его.

— Неужели? Но ты постараешься, чтобы они мне не доверяли, я уверена, Так или иначе, но я точно знаю, ты был бы рад до смерти, если бы родная мать твоих детей никогда не возвращалась. Несмотря на новый закон, мне потребовалось пять лет, чтобы узнать, с кем они живут. У тебя много власти, Джон.

— И я воспользуюсь ею, — от этих слов, в которых таилась угроза, Палома оцепенела, — чтобы защитить моих дочерей от кого бы то ни было.

— Я вовсе не хочу обидеть их. — Если она кого и хотела задеть, то это был Джон. — Мне только нужно удостовериться, что они счастливы.

Темные брови Джона сошлись на переносице.

— А отчего им быть несчастными? Их любят, о них заботятся.

— Хочу убедиться в этом. — На мгновение она закрыла глаза. — Это не только твои, но и мои дети. Я не хотела их оставлять, ты же знаешь. Если бы я только могла, то была бы с ними.

Джон не пошевелился, но Палома почувствовала, как он боится нарушить мир и благополучие своей семьи. Она подалась вперед.

— Это необязательно должно произойти здесь, — проговорила она робко. — Мы можем встретиться где-нибудь в парке. Я хочу только поговорить с ними. Я не скажу им, кто я.

— А если ты решишь, что они несчастны, — недоверчивость таилась в словах Джона, — что ты предпримешь?

— Не знаю. Но у меня тоже есть права, Джон. Конечно, ты их настоящий отец, ты всегда был с ними, все десять лет, и я не стану зря вмешиваться. — Горькая улыбка притаилась в уголках ее губ. — Я не хочу этого. Только посмотрю на них.

— Вероятно, ты уже знаешь о смерти Анны, — с трудом выговорил он.

Ресницы Паломы дрогнули.

— Да.

Она знала, как Джон любил жену, и понимала, что ее смерть не могла не отразиться на жизни всей семьи. Снова всколыхнулись воспоминания.

Анна Патерсон… В ней, своей двоюродной сестре, маленькая Палома, которой всегда недоставало ласки и тепла, обрела любовь и участие, каких никогда не получала от своей матери. Анна искренне любила свою кузину, дорожила ею, и та отвечала ей безоглядной и беззаветной преданностью, на какую способны только дети. Ее поражала убежденность Анны в способности людей к развитию и совершенствованию, и, будучи еще одиннадцатилетней девочкой, она мечтала как можно больше походить на свою старшую подругу. Это желание и сейчас казалось ей вполне естественным, хотя она уже давно оставила детскую надежду: Анной нельзя было стать, ею надо было родиться.