Искупление не завершается односторонним актом Божиим. И обожение также есть двусторонний акт: Бог — дающий; человек — воспринимающий. Бог не действует насильственно, и спасение не приходит автоматически за «заслуги» Христа. Благодать, спасение, обожение — все, исходящее от Бога, есть чистый дар, но, чтобы воспринять сие, мы проходим трудный подвиг истощания в покаянии, иначе не раскрывается в нас способность ассимиляции Божественной формы бытия. Возможно, что мы не достигаем глубин истощания в течение нашей жизни в этом теле, но в умирании нашем нам может быть дано и сие.

Я повторяюсь: никто из человеков не достигал в исчерпывающей полноте Христово истощание, но верующим в Него непременно дается опыт бытийный Его страстей, иначе было бы невозможно верить и знать Его ТАК, как познали миллионы людей за истекшие два тысячелетия. Я говорю о необходимости «аналогии» в жизни нашей с жизнью Самого Иисуса. Он Сам говорил об этом таким образом: «Я — свет миру» (Ин. 8:12); в другой раз, обращаясь к ученикам и, быть может, к народу: «Вы — свет мира» (Мф. 5:14). Господь проводил аналогию между Собою, Светом безначальным, и нами, то есть уверовавшими в Него, светом отраженным. Нет полного тожества, но аналогия непременно должна быть.

Самоуничижение — истощание до опыта ада предстоит христианину, «желающему жить благочестиво» (2Тим. 3:12). Это есть образ бытия, открывшегося нам в Троичном Боге любви.

Любовь, мудрость, всеведение, творческая сила могут являться атрибутами только Персонального Бога. Союз с Ним — до преизбытка жизни (ср.: Ин. 10:10).

Наш опыт в Эссексе не является подражанием кому бы то ни было. Строим мы свою жизнь в реально данных условиях, исключающих для православных хранение в полноте внешних форм, созданных в последние века. Быть может, кто-нибудь назовет результаты творчества наших ближайших отцов «классическим монашеством», но я лично испытываю большее влечение к первым векам зарождения великой аскетической культуры нашей Церкви. В границах Поместных церквей (Греция, Россия, Болгария, Афон, Сербия, Румыния и др.) по инерции удерживаются еще привычные установления, но повсюду, даже на Святой Горе, входят понемногу изменения, вызванные отличиями новых поколений от старых. Перемены замечаются во всех планах. Современники наши не обладают выдержкой, ни физической, ни психической, которая сравняла бы их с отцами. Замечается приход, скорее, образованных людей, развитых интеллектуально, но воспитавшихся в условиях едва ли не совсем безмолитвенных, и которые лишены духовных опытов, свойственных младенцам, детям, юношам и так далее. Скорым темпом изменились и продолжают изменяться социальные и экономические структуры государств. Некоторые западные монастыри перешли уже к индустриальным производствам, не требующим грандиозной организации, но все же далеко не всем доступным материально. И многое подобное. В мои цели не входит детальный разбор всех трансформаций как внешних, политических, так и внутренних, психических, приводящих к необходимости найти разрешение этих жизненных проблем.

Мое знакомство с наиболее классическим монашеством (говорю об Афоне) дало мне смелость не остановиться перед внешними трудностями нашего века, но так, чтобы свято и крепко пребыть в том, что непреходяще в нашей аскетической культуре. Постольку, поскольку оказалось возможным, и мы не отбрасываем установившихся форм в одежде, в соблюдении наиболее важных литургических традиций, богослужебных уставов, но главное внимание обращено на воспитание приходящих в плане богословия, разумения аскетических принципов, дарованных человечеству воистину Духом Святым. Мы ищем путей углубить наше покаяние, достигнуть через плач подлинной молитвы, доходящей до Всевышнего, использовать плоды монашеского послушания. Мы почитаем все, к чему через тяжелый подвиг пришли предыдущие роды, храня заповедь Божию: «Чти отца твоего и матерь твою» (Мф. 15:4), то есть почитай их не только как живые лица, но и приобретенные ими через долгий путь познания. Сие так сильно соблюдается в научном воспитании, где строение дальнейшей культуры является обогащением предшествовавшего знания. Невозможно нам обогащать данное свыше Откровение, не надеемся мы углубить опыт апостолов и отцов, но идти вслед за ними до последней нашей силы — мы стремимся. Задача всех поколений христиан — не умалить дара Божиего человечеству через воплощение Логоса и сошествие Святого Духа. Так мы понимаем наше положение.

У нас нет специального монастырского установления. Мы все время стараемся быть в напряженном внимании и реагировать на все обстоятельства соответствующим образом. Когда нас спрашивают, почему мы не имеем зафиксированных уставов, то мы отвечаем: «В наше время мы не можем предвидеть, какие изменения во всех отношениях могут произойти завтра. Всякая форма историческая — условна. Не подлежит никакому изменению лишь положенный в основание пути ко спасению образ жизни, показанный нам Христом, усвоенный дивными древними отцами». Дорога нам свобода, «которую даровал нам Христос» (Гал. 5:1). Но бесформенность бывает двух родов: одна стоит «ниже формы», другая — выше всякой формы. Это подобно вопросу о власти. Есть анархия страшная, преступная, но есть и иная, божественная, превышаюшая всякий внешний закон (ср.: 1Кор. 15:24). Там, где дышит дух любви, там не остается места для законных установлений. Умаление любви, появление преступлений против этой любви ставит пред необходимостью полагать пределы преступности. Апостол Павел пишет к галатам: «Для чего же закон? Он дан после (падения) по причине преступлений…» (Гал. 3:19). Закон дан Богом. «Закон свят» (Рим. 7:12). Живущих во грехе закон руководил к познанию греха. Закон, в этом смысле, является руководителем к праведности, но только до известных пределов, ибо ветхозаветный «ЗАКОН НИЧЕГО НЕ ДОВЕЛ ДО СОВЕРШЕНСТВА» (Евр. 7:19), хотя и был дан Богом. Для нас, христиан, всесовершеннейший канон истины — заповеди Христа. Все иные законы суть следствия преступлений, праведникам же он не положен. «Закон положен не для праведника, но для беззаконных и непокорливых, нечестивых и грешников, развратных и оскверненных, для отцеубийц и матереубийц, для блудников, мужеложников, клеветников, скотоложников, человекохищников, лжецов, клятвопреступников и для всего, что противно здравому учению, по славному благовестию (Евангелию) блаженного Бога, которое (Евангелие) мне вверено» (1Тим. 1:911). Мы стремимся не забывать слова Господа: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев (закона Моисеева), то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5:20).

Всякая внешняя форма — ниже замысла Божия о человеке. Отцы, основоположники монашества, вели своих учеников к совершенству через уставы и формы, никогда не упуская из виду, что «суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы» (Мк. 2:27—Ш). Сказанное о субботе относится ко всякого рода учреждениям, уставам и подобным им внешним формам организации, особенно когда они абсолютизируются в сознании людей.

Институции необходимы вначале. Продолженные до пределов жизни, они становятся препятствием для духовного возрастания до полной реализации ОБРАЗА БОЖИЯ, до уподобления Христу.

Даже в нашей Православной Церкви практически иногда возможно наблюдать, что человек умален пред «субботой». Пока живы были отцы, должное применение уставов гарантировалось ими. В массах еще не преодолено примитивное сознание. Сколько времени понадобится человечеству, чтобы перешагнуть эту ограду, чтобы войти в Царство свободы «чад божиих» (см.: Флп. 2:15), для которых единственный закон их вечного бытия состоит в неизменном пребывании в ЛЮБВИ ОТЧЕЙ (ср.:Ин. 15:10)!

Ни Гефсиманская молитва, ни Голгофа Христа не кончатся, доколе существует сей мир. Так, апостол Павел «в плоти своей восполнял недостаток скорбей Христовых за Тело Его, которое есть Церковь» (Кол. 1:24). Христос страдал и страдает не только в той плоти, которую воспринял и носил во время земной жизни Своей, но и в плоти всех верных Ему тех, кто последовал Ему. Так будет, доколе не очистится внутрь нас место для пребывания в нас одного Христа: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2:20).