— Эту простыночку мы твоему отцу покажем. Чтобы он другой диагноз поставил.

— Не понял. — Феликс подозрительно сощурился.

— Виталий Викторович как терапевт со стажем и большой практикой мне недавно диагноз поставил — абсолютная невинность. Предлагал полечиться.

— Да, папа у меня большой специалист в таких вопросах, — кивнул Феликс, уголки губ у него задрожали. — От пациенток отбоя нет.

Радмила снова зашлась в приступе хохота. Ей было так весело, так легко, как никогда в жизни. Впрочем, и в постели с мужчиной она никогда до этой ночи не лежала.

И черта с два она теперь мужчину из своей постели выпустит!

Этого мужчину.

«Это я. Там тоже я. И там была я. Как же много стало меня! Слишком много».

Радмила Туманова смотрела на баннеры, что проносились мимо, за стеклом троллейбуса. А еще были постеры, календари и листовки. Со всех них смотрели ее глаза.

В одно прекрасно утро город проснулся, и увидел их. Чудесные аквамариновые глаза феи, сияющие ярче звезд. Прозрачные, полные светлой жизни, искушающих искр и зовущей тайны. Они преследовали, они говорили с каждым о сокровенном.

Феликс Ипатов действительно гений. Он сотворил чудо. Он сделал не просто качественные коллажи, что тиражировались изо дня в день, красивые, но холодные, одинаковые в своей бездушности.

Нет, это были живые картины, яркие, пронзительные, дышащие, завораживающие, которые брали за душу и касались сердца. Они заставляли останавливаться и рассматривать себя, а после радостно вздыхать.

«Пусть мир смотрит в твои глаза».

Громкий рекламный слоган удивительно подходил к этим картинам. Он обещал чудесную сказку, и плевать, что у этой сказки название «ОптикЛайф».

Глаза. Глаза. Глаза.

Когда Радмила смотрела на сказочные картины Феликса со своими сияющими глазами, она не чувствовала радости. Ей казалось, что эти картины забрали частичку ее самой и выставили на всеобщее обозрение.

Она не говорила об этом Феликсу. Он бы не понял, наверное. Она первой увидела все еще на компьютере. Они вместе обсуждали, вместе пили за успешное завершение. И все это время Радмила жалела частичку себя, отданную всем-всем… кроме него.

ОН.

Как же так случилось, что ее жизнь замкнулась на нем? До него у нее был воздух, был свет, была воля. А сейчас остался только он.

Иногда ей становилось страшно от подобных мыслей. Она всегда считала себя разумной и холодной. А теперь сошла с ума и сгорала живьем.

Их отношения нельзя было назвать нормальными. Радмила никогда не знала, когда увидит его. Ее ключи по-прежнему были в его владении. Она могла вернуться с работы и застать Феликса у себя дома, чего-то стряпающим. Она могла проснуться посередине ночи от того, что он устраивался у нее под боком. А могла с вечера заснуть с ним, а проснуться утром — в полном одиночестве, и только Гликерия смотрела с тумбочки голубыми глазами кукольного ангела.

Он редко ей звонил, она ему — никогда. Она никому не говорила о Феликсе и была уверена, что он поступал точно так же. Они обитали в своем собственном мирке, где места хватало только для двоих.

И ей все время казалось, что все это неправильно, ошибка. Не может невзрачная библиотекарша с острыми коленками прельщать гения-созидателя красоты. Прельщать-то нечем. Разве только глазами, но для любви одних глаз мало.

А что требуется для любви?

О-о, если бы она знала ответ на этот вопрос! Тогда бы она не грызла ногти, теряясь в догадках и задыхаясь от предчувствий. И не смотрела бы часами в окно…

Все как всегда — неожиданно и нежданно. Она проснулась в пустой квартире, а на прикроватной тумбочке, у пухлых ножек Гликерии лежит открытка-приглашение, которой вечером здесь не было. И, как и следовало ожидать, никаких признаков Феликса.

Пришел и ушел.

Открытка приглашала на презентацию, которую устраивает фирма «ОптикЛайф» в рамках бурно развернувшейся рекламной кампании.

«Ишь ты, — Радмила помахала открыткой перед личиком Гликерии. — Презентация. Ни больше ни меньше. А я-то им зачем? Глазками своими похлопать? Видимо, мало хлопала перед объективом. — Она с завистью взглянула на восхитительное кукольное платье. — Везет тебе, Гликерия, ты вся из себя красивая. Вон платье у тебя какое. А у меня и платья-то нет, в котором на презентации появиться не стыдно. А в джинсах меня, наверное, не пустят, как глазками ни хлопай. Придется тратить гонорар на ненужные вещи».

И едва она произнесла эти слова, как раздался звонок в дверь. За дверьми стоял по-профессиональному улыбчивый сотрудник фирмы «Доставка на дом» с большой коробкой, обернутой золотой оберточной бумагой.

— Получите и распишитесь. — Улыбка курьера стала шире.

— Что там? — обескураженная Радмила с подозрением посмотрела на исполинскую упаковку.

— Не знаю. — Улыбка сотрудника уже грозила заползти ему за уши.

— Бомба? — предположила она, потирая подбородок.

— Не знаю.

— А почему?

— Не положено.

— Как это не положено — в коробке-то что-то ведь лежит.

— Лежит.

— Что?

— Не знаю.

— Ладно, — сдалась Радмила. — Где расписаться? Здесь? Держите. До свидания. Идите и не знайте дальше. Но, если рванет, я к вам с того света за ответом явлюсь.

Она внесла коробку в комнату. Она весила мало, несмотря на внушительные размеры.

— Гликерия, закрой уши, может бабахнуть. — Радмила решительно дернула атласную ленту-перевязь…

…Даже сначала не поняла, что это такое сложено — шелковое, шелестящее, глубокого цвета морской волны, прохладное и светящееся.

Платье!

— О! — только и могла выдохнуть Радмила.

В эту секунду ожил мобильный телефон. Пришла коротенькая SMS-ка.

От него.

Феликса.

«Надень его».

Радмила почувствовала, как пол качается у нее под ногами. Все это слишком напоминало сказочное приключение. А она никак не тянула на героиню. Особенно сказочную.

— …Смертельный номер: пипа суринамская в новой шкурке!

Радмила задумчиво осмотрела себя в зеркало. Платье сидело как влитое. У Феликса отличный глазомер. И вкус. Платье для принцессы, романтичное, невесомое, шелково-кружевное. Все, что требовалось скрыть, оно скрывало, все, что нужно было продемонстрировать, — открывало.

Тонкий шелк ласкал кожу, вился у ног прохладными волнами. А его цвет… Точная копия ее глаз. Они становились звездами.

— Феликс, Феликс, — пробормотала Радмила, не зная, то ли реветь, то ли смеяться. — Нашел бы ты лучше принцессу. Рядить жаб — занятие неблагодарное. Хотя я все же проквакаю тебе спасибо.

Полчаса до презентации. Феликса нет. Она сидит на софе в этом умопомрачительном платье, с уложенными волосами, с худо-бедно достойным макияжем, новые золотистые босоножки, купленные четыре часа назад, безбожно натирают, зато идеально вписываются в ансамбль. Она готова… готова…

…готова сбежать.

В параллельный мир.

Она уже совсем готова, но тут в двери повернулся ключ.

Фе-е-еликс!!!

Она с места не сдвинулась, когда он отпирал дверь. Сидела статуей и смотрела в окно. Феликс, одетый в пепельно-серый безупречный костюм, в жемчужно-стальном галстуке, ценой в целый остров, с фотоаппаратом через плечо, не задерживаясь, прошел в комнату. Вошел и замер.

Она так и не взглянула в его сторону.

— И не поворачивайся. Замри! — Он привычным жестом скинул фотоаппарат с плеча.

Вспышка. Вторая. Третья.

— А теперь отомри.

Секунда, и она уже в его руках, прижатая к дорогой ткани серого костюма. Его руки скользят по ее оголенной спине, дразня плоть.

— В этом платье твои глаза становятся грозным оружием. Единственный взгляд — и все. Конец. Я, кстати, труп.

Он подтолкнул ее к зеркалу. Неуловимым движением извлек из своего кармана тоненькую золотую цепочку, и крохотный замочек сомкнулся у Радмилы на затылке.

— Боже, — вырвалось у нее, когда она увидела камень.