Он дернул на себя дверную ручку, вошел в дом и затворил дверь изнутри.

— Что еще, Джеллис? Что еще?

И глядя в глубокие карие глаза, дрожащая, загипнотизированная, уверенная, что соседка рассказала ему все, она прошептала:

— То, что у тебя есть сын.

— Что?

— Что? — эхом отозвалась Джеллис.

— Что ты сказала? — хрипло спросил Себастьен.

— То, что у тебя сын, — прошептала она. Широко открыв потемневшие глаза, она отступила на шаг назад.

— Сын? — недоверчиво переспросил Себастьен. Он застыл в глубоком потрясении и бессмысленно повторил: — Сын?

— Да. Мне пришлось… — И словно в подтверждение ее слов, раздался слабый плач, перешедший в яростный крик. Беспомощно взмахнув рукой, Джеллис поспешила в комнату. Ей казалось, будто ноги у нее стали ватными. Она почти ничего не соображала и лишь понимала, что Себастьен идет за ней, и шаги его звучали тяжело и грозно. Она подбежала к колыбельке. Подняв своего шумного сынишку — их сынишку, она, словно защищая, прижала его к груди.

— Тише, тише, — машинально принялась успокаивать она ребенка. — Все в порядке, я здесь. Он голоден, — невразумительно пробормотала она, все еще стоя спиной к Себастьену.

— А сколько… — как во сне спросил он. — Я хочу сказать, сколько ребенку?..

— Мальчику? — перебила она. Голос ее зазвучал более уверенно, она постепенно справлялась со своим замешательством. — Немногим больше четырех месяцев.

— Четырех месяцев? А я?..

— Знал?

— Да.

— А как ты?..

— Назвала его? — отрывисто спросила она. — Себастьен. Мне очень жаль. Я не знала, как тебе сказать. Не знала, должна ли была вообще говорить тебе. Нет, — честно призналась она, — я не хотела тебе говорить.

— На всякий случай, если я захочу приехать домой? — угрюмо спросил он.

— Да. — Она с вызовом поглядела на него. — Он хочет есть.

— Не знаю, что и сказать. Я не понимаю, ничего не могу понять. Боже праведный, Джеллис, это мой сын? — Вцепившись в спинку стула, он смотрел на кроватку, на синее стеганое покрывало. Потом медленно перевел взгляд на младенца в руках Джеллис. Подняв на нее глаза, он стал смотреть ей в лицо.

— Не смотри на меня так… О Боже, не смотри на меня так.

Джеллис отвела взгляд и повторила:

— Мне надо покормить его.

— Да.

— А ты… Я хочу сказать, мне надо… О, Себастьен. Извини, — беспомощно всхлипнула она. — Но что еще я могла сделать?

— Не знаю. — Мрачно засмеявшись, он все так же ошеломленно произнес: — Я приехал сюда, сам не зная, чего ждать. Я был зол, ничему не верил, а теперь вот… О Боже! Сын.

— Да. — Джеллис не знала, что ей еще сказать, пошла на кухню и принялась неловко отливать молоко в бутылочку. Себастьен пришел вслед за ней и стоял рядом. Она поставила молоко в микроволновую печь. Молчание затягивалось, становилось более напряженным, и даже ребенок не издавал ни звука.

Джеллис выключила микроволновую печь и вынула оттуда молоко.

— Послушай, давай я подержу его, пока ты готовишь.

Она нерешительно посмотрела на Себастьена.

— Ради Бога, я вовсе не собираюсь похищать его, — разозлился он.

— Я знаю. Извини.

Себастьен взял у нее ребенка и стал разглядывать удивленное маленькое личико, пушистые темные волосенки и большие карие глаза.

— О Боже! — беспомощно воскликнул он. Потом, более удобно взяв сынишку, он посмотрел на жену. — Я не могу… Не знаю…

— Я понимаю, — кивнула Джеллис. Она сварила кашу для малыша. Потом, закрутив пробку на бутылочке, поставила ее в кувшин с холодной водой остудить. Придвинула табурет и села, протягивая руки к ребенку. И словно во сне, Себастьен медленно передал ей мальчика и стал наблюдать, как она повязала вокруг шейки ребенка нагрудник и начала кормить его. Когда тарелка опустела, она вытерла младенцу ротик, взяла бутылочку и пошла в гостиную.

Ей по-прежнему было не по себе. Не зная, что сказать, она опустилась в кресло. Проверив, не слишком ли горячее молоко, она сунула соску в жадно раскрытый ротик ребенка. Все, что она так естественно проделывала множество раз, сейчас ей казалось незнакомым, непривычным. Она не сводила глаз с бутылочки, ощущая боковым зрением, что Себастьен встал напротив нее. И тогда она решительно сосредоточила взгляд на маленьком кулачке ребенка и трепетной рукой трогала его до тех пор, пока мальчик не сжал своими пухлыми пальчиками ее руку. «Себастьен здесь, — повторяла она про себя. — Он здесь».

— Ты говоришь, я знал? — мрачно переспросил он. — До того, как я попал в аварию?

— Да.

— И бросил тебя, зная, что у нас есть ребенок? Завел интрижку с…

— Да.

Обессилено сев на краешек дивана, он потрясенно, не веря своим глазам, уставился на нее.

— О Боже! — Он всматривался в ее лицо до тех пор, пока она не посмотрела на него. — Ты ведь должна меня ненавидеть.

Она усмехнулась.

— Не знаю. Я пыталась…

— А мы хотели его, Джеллис?

— Нет. Это произошло случайно. Я болела, принимала антибиотики и не сообразила, что из-за них противозачаточные таблетки не подействуют. Ты не хотел детей, — буднично добавила она, — и я подумала, что ты, наверное, из-за этого бросил меня. Не хотел никакой ответственности… и все же…

— Да?

— Ты так прекрасно относился к нему. Ты любил…

— Боже мой, — вздохнул Себастьен. И через несколько мгновений взволнованно спросил: — А я сделал какие-нибудь финансовые распоряжения относительно тебя и ребенка?

Она заколебалась, потом покачала головой.

Он резко поднялся, подошел к окну и повернулся спиной к ней. Джеллис с невыразимой жалостью смотрела на него.

— А я присутствовал при родах ребенка?

— Да. Ты его принимал.

Он быстро обернулся и тупо спросил:

— Я… что?

— Ты принял его. Он появился слишком рано и… стремительно. У нас даже не было времени, чтобы добраться до больницы.

Она устроила ребенка поудобнее. Тот запротестовал, и она слабо улыбнулась ему. Потом подняла глаза на Себастьена, чтобы разделить этот забавный эпизод с ним. Тот смотрел на них с такой мукой, что у нее даже перехватило дыхание.

— О, Себастьен, не надо, — умоляюще произнесла она.

— Я чувствую себя так, словно меня обманули, — понуро сказал он. — А каким я был? Бесполезным?

— Нет. Ты был великолепным. И мне казалось, что ты был так рад, так гордился…

— А теперь я ничего не помню, — тяжело произнес он. — Такие мгновения должны быть чем-то особенным, их надо бы помнить и лелеять в душе, я должен был бы рыдать. Но почему? — взорвался он. — Почему, Боже ты мой, я бросил вас? Почему имел связь с кем-то другим? Просил ее выйти за меня замуж, хотя уже был женат на тебе?

— Не знаю, — беспомощно произнесла Джеллис.

— А я был с ним нетерпелив? Сердился?

— Нет. Ты всегда вставал, когда его надо было покормить, приносил его мне… Лежал рядом с ним на кровати.

— А сколько ему было, когда я уехал?

— Три недели. Мне очень жаль, если ты чувствуешь себя обманутым, но мне казалось, что будет лучше, если я тебе ничего не скажу. Ты казался совсем другим. Жестоким.

— Да, — спокойно согласился он. Выжидающе глядя на него, она спросила:

— А почему ты приехал?

— Потому что я не мог оставаться, — просто ответил он. — Я поехал в Прованс, где у меня были рестораны. И видел Натали.

Джеллис слегка напряглась.

— Ну и что?

— И она рассказала мне то же, что и ты. Что я просил ее выйти за меня замуж. Что она не знала о тебе и ребенке. Что мы были с нею безумно счастливы, любили друг друга и что раньше встречались…

— Раньше? — прошептала Джеллис.

— Да. В Провансе, до того, как я встретил тебя. — И с невеселым смехом он продолжал: — И, никого не предупредив, ничего никому не сказав, я продал рестораны, не сообщив ей об этом, и уехал. И послал ей записку, — тихо добавил он. — А у тебя сохранилась записка, которую я отправил тебе?