Джеллис с трудом проглотила ком в горле, присела на краешек дивана, обняла его и притянула к себе его голову.

— Я тоже люблю тебя. — «Но еще не все сказано. Не все решено». — А ты все вспомнил? — тихо спросила она. — Ты помнишь, как просил меня выйти за тебя замуж? Что мы испытывали друг к другу?

— Да. Я все помню. И мне так больно. Больно, что четыре месяца жизни безвозвратно утеряны. Что тебе приходилось как-то справляться одной. Что все мои поступки приносили тебе боль.

Нежно коснувшись пальцами его лица и грустно глядя на него, она тихо сказала:

— Я любила тебя, Себастьен. Так сильно любила…

— Любила? — спросил он, оборачиваясь к ней.

— И сейчас люблю. Для меня просто видеть тебя, чувствовать, что ты рядом, входить в комнату, в которой ты, — все равно, что заново влюбляться в тебя. Каждый раз заново. Но тогда у меня не было страха. Он появился сейчас. Теперь, после той аварии, во мне появилось ощущение хрупкости всей нашей жизни.

— Но не из-за Дэвида? — удивленно спросил Себастьен. — Ты утратила одного любимого, но не боялась потерять другого?

— Нет, — порывисто возразила она. — Я не боялась. Мне казалось, наши жизни были словно заколдованы. Это звучит глупо, но я так чувствовала.

— Но теперь?

— Теперь не так, — мрачно ответила она. — Теперь я ценю каждый миг, наслаждаюсь им. Ты оставил меня совсем без защиты, Себастьен. Без тебя я пропаду. Меня это страшит. А эту прошедшую неделю, — тихо продолжала она, — эти несколько дней во Франции… Я хотела тебя и почти ненавидела. Мне было так тяжело, я так устала, так измучилась. Мы пережили с тобой величайшую любовь в мире, и мне казалось несправедливым, что она закончится потому, что ты не помнишь, как мы любили друг друга. Эти последние четыре месяца изменили нас обоих, но я не стала меньше любить тебя, просто переживаю за тебя. Я страстно мечтаю вернуть все как было. Но у нас впереди долгая жизнь, не так ли?

— Да. И мне нужна ты, — глухо произнес он. Он посадил ее к себе на колени и прижал крепко-крепко. Джеллис положила голову ему на плечо, прижалась к нему, а Себастьен обвел взглядом комнату — поглядел на елку, на детскую коляску, на огонь в камине. «Я едва не потерял все это». Из радиоприемника доносилась веселая песня, но они почти не слышали ее и лишь отметили, когда она закончилась. — Какое спокойное в этом году Рождество, — пробормотал Себастьен. — Только мы втроем.

— Да. Только мы втроем. — Джеллис подняла голову и посмотрела на него, на это дорогое лицо, посмотрела в его зеленые с карими искорками глаза, в которых было столько любви и печали, и улыбнулась робкой, застенчивой улыбкой. — Я люблю тебя, — хрипло прошептала она.

— А я тебя.

— А завтра… — Она замолчала и, потрясенная, широко раскрыла глаза. — Мы же не купили индейку!

— Что?

— Мы не купили индейку! — настойчиво повторила она.

Себастьен поглядел на нее, потом взглянул на часы.

— Когда закрываются магазины?

— Не знаю. — Она торопливо выбежала в холл, схватила ботинки и начала натягивать их.

— Что ты делаешь? — из-за спины раздался голос Себастьена. — Я схожу.

— Нет, ты не пойдешь, ты останешься дома и будешь отдыхать. — Она взяла пальто, быстро и крепко поцеловала Себастьена в губы и выбежала. На ходу закуталась в пальто и, смеясь, быстро побежала в деревню. Едва переводя дух, она домчалась до мясника, когда тот уже собирался закрывать лавку.

— Я забыла про индейку! — сказала она.

— А я для вас ее приготовил. И как раз собирался завезти вам, — улыбнулся он в ответ. — Она тяжелая, Джеллис, и… застегните-ка пальто.

— Да, спасибо. — И к удивлению обоих она потянулась к нему и поцеловала его в щеку. — Счастливого Рождества.

У мясника немного закружилась голова, и он машинально ответил:

— Счастливого Рождества. — И потом улыбнулся. Ему было необыкновенно приятно, что эта женщина так счастлива, так полна жизни. «Как бы я хотел сейчас быть моложе, стройнее», — глуповато подумал он. Он грустно покачал головой, проследил, как она широко распахнула двери магазина и как ее великолепная коса взметнулась у нее за спиной, и подумал, почему она так поздно вспомнила об индейке. «Но я же видел этого француза, так что чего уж тут гадать…»

Смеясь, с разгоряченными щеками, через двадцать минут Джеллис уже вернулась домой. Парадная дверь распахнулась, и она увидела в проеме освещенного янтарным светом Себастьена. Он ждал ее. Она почувствовала, что ей стало жарко, что ее любят, что она — какая-то особенная. Она выбралась из машины, неся тяжелый пакет в руках.

— Мне кажется, мясник подумал, что я сошла с ума, — засмеялась Джеллис, закрывая дверь.

— Нет, я думаю, он нашел тебя очаровательной, — поправил ее Себастьен и бросил покупку рядом с вешалкой.

— Глупости, — счастливо выдохнула она.

— Иди сюда, — тихо приказал он.

И у нее внутри снова все сжалось от любовного томления. Сбросив пальто и уронив его на пол, Джеллис подошла к Себастьену и бросилась в его распростертые объятия.

— Что? — тихо спросила она.

— А вот что, — хрипло ответил он и дотронулся губами до уголков ее рта и стал покрывать его поцелуями. — Целых четыре месяца я не мог делать этого. И четыре месяца не знал, что хочу этого. — Он поднял ее на руки, понес в гостиную, нежно положил на диван и наклонился, чтобы снять с нее ботинки.

— Но сейчас ты это понял, да?

— Да, — с усилием выговорил он и опустился перед ней на колени. — Теперь я все знаю. — Он протянул руку и провел пальцами по ее лицу, глубоко заглянул в прекрасные глаза любимой. — Я сидел здесь, ждал и все думал, думал. Мне так много надо передумать, все расставить на свои места. У меня в голове все еще перепутано, я не уверен ни в чем, боюсь размышлять, боюсь, что все это вдруг уйдет от меня. Мне кажется, весь мир ворвался ко мне в душу, в мое сердце. Я все время вспоминаю, как спрашивал тебя, каким я был, как все было, чтобы ты показала мне, заставила бы меня вспомнить… Как же я мог все забыть, Джеллис? Такое не должно забываться никогда.

— Не знаю, — нежно успокоила она его и прижала ладонь к его щеке. — Но теперь все кончено. — Она приблизила глаза к его губам и нежно, хрипловато попросила: — Поцелуй меня. Как всегда целовал. — И от одной только мысли об этом у нее заболело сердце, участилось дыхание, а сердце пустилось вскачь.

Карие глаза Себастьена потемнели, страстные губы раскрылись. Они не сводили друг с друга глаз, любуясь дорогими чертами.

— Я так люблю тебя, Джеллис. Ты одна — целый мой мир. А теперь улыбнись мне, — прерывисто скомандовал он и сел рядом с ней, медленно притягивая к себе. — Так много времени потрачено впустую.

— Я не могу, — закрыв глаза, Джеллис коснулась его губ и почувствовала знакомый толчок в груди, когда он нежно дотронулся до ее языка своим. — Медленно поцелуй меня, — пробормотала она. — Давай займемся любовью и будем говорить по-французски. Ты всегда ласкал меня и что-то приговаривал по-французски.

— Потому что этот язык создан для любви.

— Да. Поедем домой.

— Во Францию?

— Да. Я соскучилась по моим друзьям.

— Ты не хочешь больше оставаться в Англии после того, как снова вернулась здесь к жизни?

— Не хочу. Я люблю Англию, но теперь Франция — мой дом.

— Хорошо. Мы поедем домой после Рождества. Я свяжусь с Жераром, поручу ему отыскать для нас квартиру побольше или дом, и няню. А теперь хватит, мы и так слишком много болтаем.

Он приподнялся и притянул ее к себе, потом лег сверху и наклонился для поцелуя. Медленного, глубокого поцелуя, который начинался в уголках ее губ, а потом становился все более настойчивым, требовательным. От этого поцелуя у нее неистово заколотилось сердце. Голова стала неимоверно тяжелой, в сознании у нее все затуманилось, чувства как бы растворились, оставались лишь обнаженные нервы и возбужденная плоть. И вскоре одних поцелуев стало недостаточно.

— Сколько еще дней? — хрипло спросил он.