– Рубашку. Сними ее.

– Но я не надела…

– Я знаю.

Охваченная нерешительностью, она только чуть поежилась, и он сам разжал объятия и начал расстегивать пуговицы на ее груди. Он не торопился, хотя и был охвачен возбуждением, и его дыхание участилось. Не обращая внимания на ее слабые протесты и неискренние попытки остановить его, он расстегнул последнюю пуговицу.

Гита вцепилась в свою рубашку, удерживая ее полы на груди. Он мягко попробовал разнять ее руки.

Глядя в его глаза и дерзко, и испуганно, она спросила нетвердым голосом:

– Утонченный, элегантный Генри намерен предаться любви у дровяного сарая?

– Почему бы и нет? У каждого из нас есть свои фантазии. – Его голос звучал скучающе.

– Новые фантазии?

– Да. – Не отрывая взгляда от ее лица, он взялся за полы ее рубашки и широко распахнул их на груди Гиты.

Затем опустил взгляд ниже, а она, с безумно колотящимся сердцем, чувствуя прохладу на обнаженных сосках, судорожно вздохнула. И тут неожиданно с дороги раздался чей-то голос:

– Генри!

Все его тело словно застыло. Откинув назад голову, он закрыл глаза, глубоко втянул в себя воздух и медленно выдохнул.

– Генри!

Аккуратно прикрыв ее обнаженную грудь полами рубашки, он повернулся и пошел прочь.

Вся, дрожа, прислонившись к стенке сарая, Гита заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть и торопливо принялась застегивать пуговицы. Мучаясь от напряжения, раздражения и страсти, раздирающей ее изнутри, она никак не могла взять в толк, как же она позволила себе то, что только что произошло между ними. Легко можно было представить, как развивались бы события, не окликни его кто-то посторонний. И при этой мысли она снова почувствовала волнение. Не было бы ни возражений, ни отказа с ее стороны – Гита знала это твердо. Потому что она тоже его хотела.

Поежившись, не понимая, что творится в ее душе, Гита побрела прочь. Поднялась к деревьям, растущим на холме, и пошла дальше. Увидев поваленное дерево, она опустилась на него так, словно силы разом покинули ее, и спрятала лицо в ладонях. Она ощущала себя усталой, липкой и не совсем здоровой.

Когда Генри оказался рядом, она сразу это поняла. Ни звуком, ни каким-либо другим образом он не дал о себе знать, но она сразу почувствовала его присутствие.

– Кто это был? – спросила Гита, не в силах сдержать любопытство. Он не ответил, и она повернула голову: он стоял, опершись плечами о ствол дерева, в нескольких метрах от нее. – Вы напугали меня, – прошептала она. – Обычно встречаешь человека, он тебе нравится, потом вы знакомитесь поближе, все это происходит постепенно, медленно. Не так, как сейчас. Не так неистово. Я не знаю, как мне вести себя с вами, Генри.

Он криво улыбнулся.

– Я не уверен, что сам знаю, как мне себя вести.

– Не понимаю…

Он подошел к ней и уселся рядом на поваленное дерево.

– Вы стали чем-то вроде наваждения, мисс Джеймс. С того самого момента, когда Люсинда сказала мне, кто вы такая, я словно… словно околдован. Смотрю на ваше лицо на рекламных щитах, на экране телевизора и называю себя круглым дураком. Потом я как-то увидел вас в книжном магазине…

– Но вы же не смотрели…

– Смотрел.

– Но вы сказали…

– Да. А потом я увидел вас в студии и понял, что мне не удастся избавиться от своих чувств к вам.

– Но я совсем не такая, какой кажусь на рекламных плакатах, – напомнила она в растерянности.

– Нет, вы возбуждающая и агрессивная…

– Я совсем не агрессивна, – возразила она. Генри приподнял одну бровь, и она покраснела. – Во всяком случае, обычно! Просто последние несколько месяцев, оказались для меня слишком стрессовыми. – И я совсем не та женщина, какую видят в рекламном телевизионном ролике…

– Передо мною вы, – сказал он негромко, – а вовсе не «та женщина».

– Нет, не я! Я совсем не такая!

– В самом деле? Тогда почему ваши глаза обещают то, что отрицает ваше тело?

– Они ничего не обещают! – воскликнула Гита.

– Нет, обещают. Я смотрю на вас, и я вас хочу. Это очень просто. Это очень сложно. И даже если не смотрю, я все равно вас хочу. Так же, как вы меня. Вы ведь хотите, не так ли? – спросил он мягко.

– Я не знаю… Я не очень хорошо себя чувствую.

– Из-за меня?

– Нет… Наверное, я что-нибудь съела. Я чувствую себя… больной и разбитой. – Наклонив голову, она с трудом сглотнула и уткнулась лбом в колени.

– Обычно я произвожу на женщин совершенно иной эффект, – протянул он, и она слабо усмехнулась.

– Да уж, – согласилась она. – Скорее всего, не такой. Та девушка в студии, потом Дженни…

Он дотронулся до ее лба и нахмурился.

– Вставайте, я отведу вас домой.

Он помог ей подняться на ноги и обнял одной рукой для поддержки.

– Вы можете идти?

Она понятия не имела. И он выглядел не слишком озабоченным. Скорее отстраненным и вежливым.

– Мы идем не туда, куда надо, – запротестовала она несколько минут спустя.

– Все правильно, – сказал он.

Сильно занервничав, она остановилась и посмотрела на него.

– Я вовсе не хочу идти к вам домой.

– Но ведь именно там мы исполним свои желания.

– Я не могу иметь с вами никаких отношений, – слабо воспротивилась она. – Я не имею права, пока не закончится мой контракт с «Верлейн». В договоре есть пункты…

– Но кто об этом узнает?

– Я.

Глядя сверху вниз на ее обеспокоенное лицо, он протянул руку и провел кончиками пальцев по ее носику, по ее губам.

– Насколько я понимаю, в договоре есть пункты о недопустимости разглашения близких отношений, о необходимости быть сдержанной, не давать повода для сплетен, но нет такого пункта, который запрещал бы вам иметь связь с мужчиной. Я немного знаю о контрактах, Гита, и могу быть очень осторожным. Идем.

В его власти над ней было что-то гипнотическое; больше она не протестовала, а позволила ему отвести себя к поместью. Но всю дорогу продолжала размышлять об этой власти, и тревога не покидала ее.

Мельком она глянула на его профиль, в надежде уловить какое-нибудь более мягкое, нежное выражение в его лице, но ничего не обнаружила. Он казался почти суровым. Неприступным. Совсем не так, как должен выглядеть влюбленный мужчина. Отведя от него глаза, она стала смотреть на дорогу, на усадьбу, видневшуюся вдалеке. С расстояния она казалась настоящими руинами. Старыми развалинами. А вблизи старинное поместье выглядело по-своему привлекательным.

Все еще ощущая дурноту, она прошептала, пораженная:

– Как давно оно было построено?

– Строительство начали еще в 1241 году, – произнес он небрежно. – Думаю, его так и не закончили, хотя, насколько мне известно, первоначальный владелец получил право на возведение зубчатой стены вокруг дома в 1291-м.

– Зубчатая стена, ну да, конечно, – слабо кивнула она, и он улыбнулся.

– Но, как видишь, ее так и не возвели, а если и возвели, то она, скорее всего, развалилась. В семнадцатом веке здание было перестроено, с тех самых пор мы его постоянно достраиваем и перестраиваем.

Ну конечно, почему бы им этого не делать? Он же принадлежит к совершенно иному миру, не так ли? Богат ли он? Впрочем, это не имело для нее никакого значения.

– Сколько лет живет здесь твое семейство?

– Начиная с тысяча семьсот какого-то.

Она подозревала, что на самом деле он знает точную дату. Может быть, это некая игра? И отсутствие хвастовства. И нарочитая небрежность.

– Моя семья жила в своем доме около семи лет, – пробормотала она. – У нашего дома тоже не было зубчатой стены. Впрочем, я думаю, что и прав на ее возведение у нас тоже не было.

Он остановился, посмотрел на нее и усмехнулся. Гита кисло улыбнулась в ответ.

– Но у вашего дома наверняка не обваливались сточные желоба, не крошилась кирпичная кладка, да и водопроводная система вряд ли была настолько плоха, чтобы доводить до слез цивилизованного человека, не так ли?

– Да, такого там не было, – согласилась она.