Потом он перестал смеяться, ослабив свою хватку (слегка), и его лицо оказалось перед моим.

— Я уже чуть больше месяца постоянно наблюдаю за твоей светлой стороной, — прошептал он, и у меня зашипело в животе.

— Митч… — прошептала я в ответ.

Он прервал меня, сказав:

— Нам нужно покормить детей. Итак, возвращаясь к предыдущему вопросу: я покупаю дом, ты и дети выбираете его вместе со мной, согласна?

Я смотрела в его добрые, чувственные глаза, с которыми просыпалась каждое утро больше месяца, глаза, с которыми хотела просыпаться каждый день до конца своей жизни. Я была с ним согласна еще тогда, я была с ним согласна с тех пор, как впервые сказала ему об этом несколько недель назад, и, если бы это было в моей силе я была бы с ним, пока не испустила бы свой последний вздох на этой земле.

— Детка, ты согласна? — подсказал он.

— Да, — тихо произнесла я.

— Хорошо, — прошептал он, я улыбнулась, а потом он спросил: — Готова?

— Да, — повторила я.

— Двигаемся, — пробормотал он, коснувшись губами моих губ, затем отпустил меня и пошел в ванную.

Я повернулась и закончила перекладывать вещи в ящиках, уже не плача.

А перекладывала вещи с улыбкой.

* * *

Хотя все успокоилось и... ну, просто успокоилось огромным и значительным образом, над нашими солнечными днями в прямом и переносном смысле висело одно облако, и это облако был Билли.

Митч был прав, Билле было все равно, где она живет и что делает, лишь бы люди вокруг нее, которых она сильно любила, были счастливы. Ей не нужно было наполняться энергией, так как ее тефлоновое покрытие восхищения всем миром было непобедимо.

Но с Билли что-то было не так.

Он лип то ко мне, то к Митчу, или к нам обоим, как клей. Он часто просил Митча подбросить ему мяч (и Митч это делал). Он каждый вечер просил Митча или меня помочь ему с уроками. Он попросил меня научить его управляться со стиральной машиной. Он мыл посуду. Он помогал готовить ужин. Он постоянно убирался в их комнате. Он вытаскивал пылесос и пылесосил весь дом. Он провел инвентаризацию всех запасов продуктов и записал все необходимое в список покупок. Если мы были в магазине, он бросался через проход за продуктами, и мне не приходилось толкать тележку по проходу, чтобы подойти к нужному товару. Если Билле начинала уставать и капризничала, он старался ее отвлечь и занять. Если я уставала, он предлагал почитать ей перед сном.

Если мы оставались с ним, а Митча не было рядом, он все время спрашивал о Митче. «Но где же он? Чем он занимается? Когда вернется домой? Не кажется ли мне, что гамбургеры Митча были самыми лучшими? Разве не круто, что Митч может умножать цифры в уме, а не на бумажке?»

После нашего первого свидания он четыре раза за день спрашивал, когда они с Билле смогут еще раз поехать к Пенни на ночь. Потом две недели спустя, когда мы с Митчем провели еще одну ночь наедине, а Сью Эллен присматривала за детьми, он, вернувшись домой на следующий день, дважды спросил, когда они снова смогут поехать к Сью Эллен.

А потом три дня назад у нас с Митчем произошел несущественный спор во внедорожнике, о чем именно, я даже не помню. Дети были с нами, и я почувствовала, как атмосфера внутри салона резко изменилась, отчего мне даже стало как-то не по себе. Оглянулась на заднее сиденье, Билли смотрел в боковое окно, его профиль был напряженным и жестким, зубы сжаты, руки сжаты в кулаки, плечи напряжены, а губы дрожали. Он выглядел испуганным и почти готов был заплакать.

Меня это так встревожило, я тут же перестала перебрасываться короткими фразами с Митчем, взглянув на него, кивнув головой на заднее сиденье. Митч взглянул в зеркало заднего вида, потом перевел взгляд на дорогу, его челюсть так напряглась, что стала биться жилка.

Позже в постели Митч притянул меня к себе и заявил:

— Ты злишься, я злюсь, мы готовы все высказать друг другу, но не перед детьми, а с глазу на глаз.

— Ты заметил, — прошептала я.

— Ага, заметил.

Я сказала ему то, как мне показалось, он уже и так знал, учитывая, что он был очень проницательным полицейским:

— С ним что-то не так, Митч, с ним что-то происходит не очень хорошее.

— Когда ты столько времени прожил в ужасных условиях, дорогая, а потом получил что-то очень хорошее, то прикладываешь все силы, чтобы это сохранить. И ты это прекрасно знаешь.

Я действительно это узнала на своей шкуре.

Поэтому молча кивнула.

— Он ужасно боится, — тихо продолжал Митч.

Я прикусила губу.

— Ага, — согласилась я, а потом спросила: — Может, нам стоит поговорить с ним на эту тему?

Митч изучающе смотрел на меня, раздумывая.

Потом сказал:

— Не знаю. Мне кажется, если мы попробуем завести разговор на эту тему, то он будет еще больше нервничать. Мы должны продолжать в том же духе, делать то, что делаем изо дня в день, чтобы он чувствовал себя хорошо и стабильно, тогда скорее всего он перестанет бояться.

— Я поговорю об этой проблеме с Бобби на работе, — заявила я ему, настала его очередь кивнуть.

— Я уже говорил об этом со Слимом, — сообщил он, чем удивил меня. — Слим обратил на это внимание, когда мы играли в бейсбол, хотя это было трудно не заметить.

Брок — напарник Митча имел прозвище Слим.

Брок был хорош в этом вопросе, потому у него было двое сыновей. И скорее всего у Брока имелся опыт в воспитании детей.

— И что он сказал?

— Сказал, что если мы попытаемся завести разговор на эту тему, то Бад может еще больше закрыться и нервничать. Если мы будем вести себя, как всегда, то он может перестать бояться и успокоиться, — сказал Митч с усмешкой.

— Отлично, — пробормотала я, и Митч крепко сжал мою руку.

— Давай решим так, мы дадим ему две недели. Если он не успокоиться, мы опять с тобой поговорим и тогда решим, кто будет с ним разговаривать. Согласна?

Я улыбнулась и прошептала:

— Но, если ты готов, освободи меня от этого, я не буду протестовать.

Его голова склонилась на подушку, а губы дрогнули.

— Это еще почему?

Я прижалась к нему всем телом и сказала:

— Потому что мне так уютно.

— Милая, ты не можешь спать на мне, — заметил он.

— А кто говорит про спать? — Спросила я, и его глаза вспыхнули.

Затем его руки зашевелились. Потом зашевелились мои руки.

Наши губы и языки тоже задвигались. А затем задвигались другие части тела в движениях.

К тому времени, как мы разъединились, я уже чувствовала себя намного спокойнее, фактически, пребывая почти в коматозном состоянии. Но все равно я вылезла из кровати, привела себя в порядок, надела ночнушку и трусики, Митч натянул пижамные штаны. Разумеется, мы раздевались догола, но не спали голыми. Не хотели, чтобы заявилась Билле, если вдруг заболеет, а мы появились бы перед ней в чем мать родила.

Меня беспокоил этот вопрос. У меня были запланированы занятия по воспитанию приемных детей, Служба опеки над детьми больше не приходила, хотя Митч сообщил им о ситуации с моей квартирой, сказав, что скорее всего они наведуются ко мне еще раз, когда мы переедим назад в мою квартиру.

Я не знала, как они отнесутся, что каждую ночь я сплю с парнем и детьми, находящимися в соседней комнате. Несмотря на то, что этот парень был очень хорошим парнем, хорошим детективом Митчеллом Джеймсом Лоусоном. Мне не нужна была ни одна причина, чтобы Служба опеки разрушила все то хорошее и стабильное, что мы предоставляли детям.

Поэтому, свернувшись калачиком рядом с Митчем, я сонно выкладывала ему все свои опасения по поводу Службы опеки.

На что Митч, которому совсем не хотелось спать, ответил:

— Если кто-то попытается отобрать у тебя детей, Мара, он будет иметь дело со мной.

Я моргнула в темноте, глядя на его грудь, затем приподняла голову и посмотрела в темноте в его лицо.

— Прошу прощения?

— Тебе и так есть, о чем беспокоиться, не беспокойся о Службе опеки. Не знаю, как они относятся к этому дерьму, если узнают, что ты живешь с парнем, но, если попытаются забрать детей, я устрою им такой фейерверк, какого они никогда не видели. Так что не беспокойся об этом.

— И как ты это сделаешь?

— Не беспокойся об этом.

— Митч…

Я тут же замолчала, когда он перекатился со мной, и теперь всем телом лежал на мне. Всем своим прекрасным телом, обхватив с двух сторон меня за голову, запустив пальцы в волосы, и в темноте его лицо приблизилось к моему. Хотя я не могла отчетливо его видеть, я определенно чувствовала напряженность всего его тело.

— Тебя просто некому было научить этому, я научился у своих родителей. Родители делают все, чтобы защитить своих детей. Все. Всем, что у них есть. Родители выматываются, истощая свои силы. Иногда они страдают и их сердца истекают кровью. Они частенько отказывают сами себе, работая на износ. Они делают все, что в их силах. Это сейчас у мамы с отцом есть достаток, но пока я рос, мы жили не богато, у нас было немного, но я никогда этого не чувствовал. Я даже не понимал, черт возьми, пока не стал сам зарабатывать на жизнь и не вспомнил свое детство. Я ни в чем не нуждался, хотя редко что просил. Они делали все, постоянно работали. Они учили меня жизненным урокам, позволив получить свою долю «шишек и тумаков», но они научили не дотрагиваться до настоящего дерьма. Бад и Билле уже получили свою долю «шишек и тумаков». С них хватит, Мара, и если уж мне придется об этом позаботиться, то я сам позабочусь об этом.

Я тяжело дышала, потому что он давил на меня всем своим весом, но не только от его слов, а от гораздо большего, что он сказал.

— Я... я не знаю, что сказать, — прохрипела я. Он услышал мой хрип и уперся на руку, согнутую в локте на кровати, передвинув свой торс с меня.

— Мне нечего сказать, — сказал он. — Я просто изложил все, как есть.

— Митч…

Он остановил меня, прикоснувшись своими губами к моим, прошептав:

— Давай спать, детка.

— Думаю, что…

— Не думай, — прорычал он, и к нему вернулась прежняя напряженность. — Послушай. Четыре года я наблюдал за тобой, такой хорошенькой, мне нравилось смотреть, как твоя задница двигается в обтягивающих юбках. Но через пять минут ты полностью сотрясла мой мир, когда я увидел тебя с двумя детьми в том месте, где они пережидали, когда ты за ними приедешь. Не прошло и двух часов, как к нам в ресторане подошла женщина, сказав, что у нас прекрасная семья. Я даже не понял ее слов, потому что у нас тогда не было отношений, а теперь я понимаю, что она имела в виду. И она была права. И я также понял, что у меня имеется кое-что. Я должен уберечь этих детей от новых падений, «шишек и тумаков», и я должен уберечь свою женщину от новых падений, и я готов изнурять себя, истекать кровью, отказывать себе, чтобы это сделать.