Шла Холодная война. Атомные ракетоносцы несли свою океанскую службу с предельным напряжением. А за все преимущества атомного реактора приходилось расплачиваться именно здесь — в губе Андреева. Отдалённые последствия лучевых болезней, радиоактивного заражения природы казались в разгар ядерного противостояния меньшим злом, чем серия атомных ударов по плану «Дропшот». А что делать с отработанным ураном — разберёмся как-нибудь потом, когда время будет… По всей вероятности, точно так же рассуждала и супротивная сторона, поскольку проблема утилизации атомных подводных лодок и их реакторов не решена и в ВМС США.
Итак, год от года хранилище в губе Андреева полнилось, потом его и вовсе закрыли. Лишний раз туда старались не заглядывать. Шли годы. Менялись вахты в необитаемой бухте. Зарастала бетонка, ведущая к зловещему зданию № 5. Прошло двадцать лет со дня ввода в строй хранилища в 1962 году. Последнее время матросы, охранявшие объект, толковали меж собой, что в здании происходит нечто странное: что-то звенит, с грохотом падает… Однажды на стене нижнего этажа, где находилась правая ванна бассейна, появилась огромная сосулька. Кто мог подумать, что это пробился сквозь бетон «коготь» ядерного монстра, заточённого в здании № 5? Матрос, бесстрашно справивший малую нужду на сосульку, отскочил от неё как ошпаренный: счётчик Гейгера, висевший на шее, грозно защёлкал. Матрос немедленно доложил об утечке радиоактивности начальству.
Из Североморска прибыла комиссия из флотских специалистов. Они-то и установили, что потёк сварной стык одной из ванн биозащитного бассейна. Незадолго до беды строители рванули аммоналом неподалёку скальный грунт. Сотрясения почвы оказалось достаточным, чтобы лопнул шов. Утечка охлаждающей воды, в которую были погружены чехлы с отработанными сборками, воды, ставшей радиоактивной с гамма-фоном до полутора рентгена в час, поначалу казалась небольшой — до 30 литров в сутки. Но уже через месяц-другой в ручей, бежавший окрест, стало выливаться из повреждённой оболочки до 100 литров в день. Вода в нём «зафонила»: 3 x 10 в минус седьмой степени кюри на литр. Не исключался и более мощный — залповый — выход охлаждающей воды из бассейна. Тогда в здание № 5 было бы просто не войти. Уровень излучения поднялся бы в сотни раз.
Так в феврале 1982 года Северный флот был поставлен перед угрозой серьёзной экологической катастрофы, если не сказать большего. К сентябрю радиоактивной воды из бассейна убегало уже около 30 тонн в сутки. Возникла опасность оголения верхних частей хранящихся сборок. Если бы речь шла только о радиоактивном заражении местности, это было бы полбеды. Но внимательный осмотр здания № 5 показал, что на дне бассейна образовался завал из сорвавшихся с цепей чехлов. Цепи, на которых они висели, ржавели, обрывались под солидной тяжестью, и на дне образовалась целая баррикада.
— А в ней могла образоваться критическая масса?
— Могла… — раздумчиво отвечает мой собеседник. — Ещё как могла со всеми вытекающими последствиями в виде цепной реакции и неминуемого тогда ядерного взрыва. И где — в заливе, на другом берегу которого стояла целая флотилия атомных подводных лодок…
Тогда ещё мир не знал слова «Чернобыль», как не знал он и названия губы Андреева. Но Чернобыльская авария — ничто по сравнению с тем, что могло разыграться на берегу глухоманного фиорда. Ядерный взрыв вблизи границы с Норвегией и Финляндией мог нанести непоправимый ущерб этим странам. О жителях Кольского полуострова и говорить не приходится.
Не было и нет на планете Земля более насыщенного ядерными материалами места, чем Кольский полуостров: тут и флотилии атомных подводных лодок, и атомные ледоколы, и ядерные арсеналы, хранилища и могильники радиоактивных отходов… Историки говорят, что в древние времена здесь процветала цивилизация гипербореев. Она погибла, считают они, в результате какого-то чудовищного катаклизма, возможно — сверхмощного ядерного взрыва. История повторяется. Или же собиралась повториться в конце двадцатого века нашей цивилизации…
Она бы и повторилась, если бы в России не было таких офицеров, как капитан 1-го ранга Владимир Булыгин… Именно ему предложили возглавить аварийно-восстановительные работы. К тому времени Владимир Константинович был одним из самых опытных радиохимиков в советском флоте. За спиной выпускника Бакинского военно-морского училища были уже и дезактивационные работы на первом советском атомном подводном ракетоносце К-19 после серьёзной аварии с ядерным реактором, и десятки перезарядок активных зон на подводных атомоходах, и создание уникальных установок для очистки радиоактивной воды…
— Мне сказали: эта работа займёт 15 лет. Я ответил: или мы сделаем это за год, или ищите себе другого руководителя.
Для начала решили заделать трещину. Но как её обнаружить? Предложили спустить в бассейн водолаза, который бы и нашёл место лопнувшего стыка и заделал бы его. Я сказал: «Если так, то дайте мне ножницы для стрижки овец и я сам обрежу водолазу шланги — чтоб не мучился потом парень от схваченных доз». Водолаза отменили.
Работы в Андреевой губе шли в два этапа: в 1983–1984 годах и в 1989 году. Всего надо было выгрузить более 1000 чехлов (7000 урановых сборок). И не просто выгрузить, а перегрузить, упрятать лучевую смерть в более надёжное хранилище, чем бассейн с водой. Такое место нашли неподалёку от здания № 5 — в полузаглублённой ёмкости для сбора жидких радиоактивных отходов. В своё время её не успели пустить в дело, теперь она пригодилась как нельзя кстати. Самое главное — чехлы в ней разнесены на достаточное расстояние, так что цепную реакцию вызвать довольно сложно.
Булыгин вовсе не походил на супермена, которому всё нипочём. Широкоплечий и улыбчивый, с манерами, скорее, преподавателя словесности, нежели наставника из учебного центра атомщиков, ликвидатора ядерных завалов. Не могу представить себе этого седоватого, в очках, человека, хватающего голыми руками урановую сборку.
Это была самая настоящая Зона, ставшая явью из романа братьев-фантастов Стругацких. Как это ни грустно, но мы и в самом деле родились, чтоб сказку сделать былью.
Булыгина можно было бы назвать сталкером. Но роль его в Зоне была гораздо сложнее, чем назначение гида-проводника. Он не приспосабливался к Зоне, а переделывал её, уничтожал в ней те злые силы, которые зародились и вызрели в бетонном подполье.
— Работали так, — рассказывает Булыгин, — сменная бригада поднималась в технологический зал и укрывалась за штабелем бетонных плит и свинцовым щитком с оконцем, как в рентгеновском кабинете. Оттуда поднимали тельферным краном чехол из бассейна. Потом выбегал такелажник и быстро — на всё про всё 60 секунд — пытался перецепить поднятый чехол с урановыми сборками в захват перегрузочного устройства. Если он не успевал этого сделать, значит, немедленно убегал в укрытие — за свинцовый козырёк, и его тут же подменял другой боец. Он тоже должен был управиться за минуту, чтобы не схватить «дозу».
Поднятый чехол отправлялся в бункер, где его опускали в одну из ячеек бетонного монолита, установленного в кузове мощного карьерного самосвала — «БелАЗа». Машина отвозила опасный груз к полузаглублённой ёмкости, предназначенной некогда для жидких радиоактивных отходов. И другой кран — огромный портальный — перегружал чехол за чехлом в ячейки бетонных сот. И так раз за разом, день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем… Всего было выгружено более 1000 чехлов, в которых содержалось 7000 отработанных, но не потерявших своей убойной лучевой силы урановых сборок.
— До этого подобную же работу мы проводили на Дальнем Востоке, — рассказывает Булыгин. — Мы там тащили чехлы из-под воды. Полностью очистили хранилище и отправили на переработку два эшелона. За эту работу меня в первый раз представили к званию Героя Советского Союза. Однако получил я тогда три строгих выговора, чтобы не высовывался. И на этом всё заглохло. Ну а здесь, на Севере, всё было несколько иначе… Поменялось руководство. Пришёл контр-адмирал Лебедько, наш главный куратор и вдохновитель. Большую оперативную помощь в нашей работе оказывал тогдашний начальник Техупра Северного флота контр-адмирал Николай Мормуль. Моей правой рукой был старший лейтенант Станислав Калинин. Как на самого себя мог положиться на капитана 3-го ранга Валерия Шумакова. Он единственный, кто вёл фотосъёмку наших работ.