— Еще идут, смотрите-ка!.. — возбужденно крикнул итальянец.

Из подъезда один за другим выходили люди. По их хмурым лицам видно было, что им не посчастливилось.

— Три, четыре… шесть, — стал было пересчитывать их Мартин, но его опередил чей-то саркастический возглас:

— Все десять!.. Вот тебе и на!

Мартин пал духом: неужели все? Неужели набрали достаточно? И сразу же, будто отвечая ему, смуглый парень с зализанным пробором, провожавший неудачников до дверей, громко скомандовал:

— Следующие! Живее! Предупреждаю: ровно десять!..

О’Нейлу пришлось проторчать на жаре почти три часа. Те десятки, что прошли до него, были не слишком удачливыми: только из одного взяли четверых, из остальных — по одному, по два. В партии О’Нейла были и говорливый итальянец Карло Мастрони и долговязый Джим Хован: Мартин успел и познакомиться и поговорить с ними. Оба они были бетонщиками, но Карло шлялся без работы уже год, а Джим — всего два месяца. Хован понравился О’Нейлу: он чем-то напоминал ему невозмутимых героев «Великолепной семерки», старинного вестерна, который Мартин любил в детстве. Мастрони тоже был ничего, но слишком суетлив.

И вот они трое и еще семь безработных, один почти старик, идут по длинному сырому коридору следом за парнем с пробором, идут, готовые показать себя с лучшей стороны и в то же время совершенно не представляя себе, что от них потребуется.

Они прошли мимо многочисленных дверей без табличек, не встретив ни души. Наконец парень с пробором остановился.

— Заходите двое.

Джим дернул Мартина за рукав:

— Идем.

В большой комнате было всего два стола и несколько стульев. Больше ничего. Обращали внимание на себя лишь низкие двери в стене. Пять пар глаз испытующе уставились на Мартина и Джима. Двое — один пожилой, обрюзгший и другой помоложе, с круглой плешиной на темени — сидели за столами и что-то писали. Остальные курили у открытого окна.

— Подойдите-ка вы… — Плешивый поманил Мартина пальцем и молча кивнул на стул: — Садитесь.

Мартин сел, краем глаза увидев, что Джим сел у другого стола.

— Начнем, — быстро сказал плешивый и, царапнув О’Нейла взглядом, добавил: — Только отвечайте коротко, быстро, ясно. Имя. Возраст. Откуда. Профессия. Стаж. Политические взгляды.

— Мартин О’Нейл… 28 лет… Родился в Антоне… Закончил колледж… Шесть лет работал мастером на строительстве дорог. Восемь месяцев без работы.

— Коммунист? Баптист? Мормон?

— Политикой не интересуюсь. Родители были католиками… Наверное, и я тоже, — усмехнулся Мартин и испуганно взглянул на плешивого: кто его знает, может, монастыри строить хотят, а он острит…

Но тот, записав ответы О’Нейла, неожиданно подмигнул ему и сказал почти дружески:

— Все в порядке, О’Нейл… Теперь вкратце о родственниках.

Когда Мартин ответил ему, что близких у него по сути дела нет, последовали вопросы о том, сможет ли он перенести в течение трех лет разлуку с родиной и согласился бы он сию минуту, ни с кем не прощаясь, сесть на пароход и отправиться в Южное полушарие. Мартин, не задумываясь, ответил на оба вопроса утвердительно.

— Что ж, уважаемый О’Нейл, тогда покончим с разговором и перейдем к делу. Пожалуйста! — Он сделал знак одному из стоящих у окна.

К Мартину подошел худощавый мускулистый человек и пригласил его и Джима, которого уже отпустил толстяк, в соседнюю комнату.

Это была очень маленькая и очень странная каморка со стенами, обитыми чем-то похожим на влажные матрацы из брезента. В центре ее стояли два алюминиевых кресла с тонкими резиновыми трубками, идущими к потолку. Тяжелая, влажная духота переполняла комнату.

— С-садитесь. С-слушайте в-внимательно, — сильно заикаясь, сказал худощавый человек. — Вы долж-жны будете сыграть в одну увлекательную игру. Один из в-вас назовет цифру «один», другой «два», потом первый — их с-сумму, «три». Второй — сумму двух последних чисел — «пять». Первый — снова сумму двух последних — три плюс пять — «в-восемь». Второй — снова сумму — пять и восемь — «тринадцать»… и так далее… Все время сумму…

Джим неуважительно хрюкнул: что за чушь? Они сели в кресла, худощавый движением фокусника пришлепнул им к груди и запястьям гибкие трубки с присосками и сказал:

— Будьте внимательнее. Сосредоточивайтесь, н-не забывайте предыдущие числа. Мне б-будет слышно в-все…

И вышел через боковую дверь.

Через мгновенье сверху на Мартина и Джима хлынул ослепительный, палящий свет юпитеров. Сразу стало жарко.

— Нашли кинозвезд, — опять не удержался Джим, но его прервал резкий голос:

— Н-не отвлекайтесь!.. Начинайте считать!..

— Один, — сказал Мартин, чувствуя, как тело его покрывается потом.

— Два, — угрюмо буркнул Джим.

— Три…

— Пять…

— Восемь…

— Тринадцать…

— Двадцать один…

— Тридцать четыре…

Дышать становилось труднее и труднее. Немилосердно жгли юпитеры. Во рту у Мартина стало сухо, но он решил держаться до конца. По крайней мере, пока не потеряет сознание.

— …Двести пятьдесят три, — назвал Джим очередное число. Голос его звучал хрипло, слабее обычного. Мартин мысленно, отметил его ошибку: сумма равнялась двумстам сорока трем. Он хотел было поправить товарища, но, решив не подводить, подумал и сказал:

— Триста девяносто семь…

— Достаточно! — раздался голос проверяющего. — Т-теперь начните снова, с чисел «пять — шесть».

«Игра» возобновилась. Мартину казалось, что сердце его колотится о ребра. Обливаясь потом, он изо всех сил сосредоточивал мысли на счете. Такой одуряющей духоты он не пробовал, хоть и работал несколько лет на юге.

— …Двадцать восемь… — почти шептал Джим.

— Сорок пять, — с трудом отвечал Мартин.

И опять прозвучало:

— Хватит. Начинайте с «четыре — пять»!

…Когда лампы погасли и зашумели спасительные вентиляторы, когда, наконец, кончилась адская «считалочка», Мартин почувствовал, что сил его хватит лишь на то, чтобы кое-как встать с кресла. Но настырный заика заставил их жать силомеры и проделать еще несколько странных тестов. Потом что-то пометил в блокноте, попросил их минуту обождать и вышел. Вернулся он с двумя новыми жертвами — одной из них был Карло. Увидев измочаленного, мокрого Мартина, Карло сделал страшные глаза, но против обыкновения промолчал.

— Пройдите! В-вас ждут.

Мартин и Джим снова вернулись в большую комнату. Человек с плешью кинул веселый взгляд на О’Нейла.

— Надеюсь, вы не в претензии на нас за эти маленькие тесты, — скороговоркой сказал он. — Нам нужны люди крепкие, переносящие условия тропиков и умеющие владеть собой. В этом и дело, мистер О’Нейл! Ну что ж, сердце, давление в порядке, силенка у вас есть. Такие люди нам нужны. Итак, через три года у вас будет круглая сумма в банке — мы платим вчетверо против обычного, да, мистер О’Нейл, вчетверо! Но мы не платим кому попало, мы не филантропы. Поздравляю, вы приняты.

— Мистер Векслер, — обратился он к скромному человеку в очках. — Займитесь оформлением.

— Мистер Векслер, — услышал Мартин сочный бас толстяка. — Захватите заодно и господина Хована. С ним все в порядке.

Горбясь, еле передвигая ноги, брел Мартин вслед за Векслером и Джимом по длинному коридору. Странно, но особой радости он не чувствовал…

В этот же день, точнее — ночью Джим Хован и Мартин О’Нейл вместе с сотней других рабочих-строителей, подписавших контракт, взошли на трап теплохода «Стэнли», который взял курс на Новую Зеландию.

Мысль ускользала.

Он подошел к стенному шкафу, снял с полки термос. Открыл пробку, жадно вдохнул крепкий аромат кофе. Плеснул в чашку, стал прихлебывать мелкими частыми глотками.

Неужели он и вправду такая бездарность? А может, просто не тот путь? Может быть, ему жалко той изнурительной работы, которая неожиданно завела его в тупик? Несколько месяцев он видел перед собой ясную, почти осязаемую цель. И вдруг все оборвалось, как тропа у реки.