— Идя сюда, я не думал, что мне придется ухаживать за больной.

— А что ты думал? — спросила она с любопытством, так как тошнота и слабость, похоже, прошли, оставив робкую уверенность, что она осталась жива. Она поняла, что выживет, потому что ее кожа затрепетала на том месте, где бедро Кевина прижалось к ней, когда он сел рядом на диван. Участившийся пульс ясно предупреждал ее, что это чувство не имеет ничего общего с физической слабостью, а, наоборот, с напряженной внутренней работой ее организма.

— Я надеялся, что ты объяснишь мне, что случилось вчера вечером в промежутке между тем, как я стал целовать тебя — с твоего одобрения, должен добавить, — и твоим бурным уходом из моего дома.

— Ты что, страдаешь потерей памяти?

— Нет. Я вспоминаю все детали, но ни одна не кажется мне существенной, чтобы так резко все изменить.

— Подумай еще, — пробормотала она, сворачиваясь в клубок на краешке дивана, подальше от него. Сохранять присутствие разума а тем более злости в такой близости от Кевина было чрезвычайно трудно. Немой призыв в его глазах и лихорадочное предчувствие, возникавшее каждый раз, когда его рука даже нечаянно касалась ее тела, были могучим оружием, способным опрокинуть всю ее решимость. В отчаянии она припомнила образ Бэрри Чейз и все детали чувства незащищенности, которое вызывало одно только присутствие этой женщины.

— Снова это, — сказал победно Кевин.

— Снова что?

— Такое же выражение лица, как вчера, перед тем как ты убежала. Что вернуло его сегодня утром?

Очевидно, воскрешение в памяти хозяйского поведения Бэрри сработало более эффективно, чем она рассчитывала, подумала Джессика, скрывая желание рассмеяться над озадаченной физиономией Кевина.

— Пошло оно все к черту, Джессика Уоррен, — слегка выругался он с растущей безысходностью, судя по его стиснутым губам и горящим глазам. — Скажи, что происходит в этой твоей красивой головке? Как мы можем решить что-либо, если не поговорим об этом?

— Я не думаю, что разговорами можно хоть что-нибудь решить, — стояла она упрямо на своем, уверенная, что это правда. Она должна решить сама для себя все, что касается Бэрри Чейз. Она не может позволить себе жить под постоянным гнетом, возможно, ни на чем не основанной ревности.

— Как ты смеешь так говорить? — сказал он грубо, приглаживая рукой растрепанные волосы.

Она испугалась, что он хочет положить ее к себе на колени и выпороть. Даже веселый, невозмутимый Кевин не выдержал.

Он резко встал на ноги и начал ходить взад и вперед по комнате. Он собрал всю свою силу воли, чтобы не начать трясти ее, пока она не скажет всю правду. Как он мог влюбиться в такую немыслимо упрямую женщину, удивлялся он. В его жизни до Джессики была, по крайней мере, дюжина женщин, но никто не злил его с такой регулярностью.

— О'кей, — сказал он кратко. — Ты не собираешься разговаривать. Тогда я буду говорить. — Он встал над ней и сердито посмотрел. — Ты слушаешь? — Она молча кивнула, сделавшись беспомощной от его взрыва ярости. Он начал медленно — Ты пришла вчера ко мне домой что-то сказать. Мы пошли на кухню.

Пока он перечислял каждый момент, каждое слово из их беседы, у Джессики было чувство, будто она на скамье подсудимых и будет признана виновной судом из одного человека. Хватит судебного разбирательства! Ее единственным преступлением была сильная любовь к Кевину, но она сомневалась, что он это поймет. Он не сможет понять.

— Тогда вошла Бэрри и сказала, что меня кто-то ищет, — продолжал он, как будто его ум мог проникнуть в ее мыслительный процесс. Он снова начал метаться по комнате прыжками пантеры, еще больше раздражая ее. Вдруг он развернулся на одном месте и посмотрел прямо на нее с вспыхнувшим на его лице удовлетворением. — Вот оно что, не так ли? Это связано с Бэрри?

— С чего ты это взял? — ответила она, быстро встав на ноги и направляясь на кухню. Ей необходимо было съесть что-нибудь и сменить опасное направление разговора.

— Я даже не знаю эту женщину, — сказала она через плечо.

Но прежде чем она успела сделать несколько шагов, Кевин встал у нее на пути.

— Я хочу знать правду, Джессика. Бэрри сказала что-нибудь, что тебя расстроило?

Ничего такого она не говорила, про себя кипела Джессика от злости. Все это просто моя разбушевавшаяся неуверенность. Но, будь она проклята, если скажет это Кевину.

— Нет, — сказала она, глядя дерзко на него. — И прекрати учинять мне допрос, Кевин. Я здесь не в суде!

— Нет, но очевидно, я в суде и я полон решимости знать, в чем меня обвиняют.

— Тебя никто не обвиняет. Неужели твой разыгравшийся эгоизм не дает твоему, непробиваемому черепу понять, что я просто передумала? — горячо выкрикнула она.

— Мой непробиваемый череп, — поддразнил он, — лучше бы понял, если бы ты сказала — почему.

— Не скажу, — сказала она упрямо.

— Почему? Правда так уродлива? Или ты просто трусиха? — обвинял он, требуя ответа.

Джессика не принимала вызовов с тех пор, как Малькольм Уэст подговорил ее подложить в стол мисс Перкинс жабу, когда она была в первом классе. Она не забудет этого, даже понимая, что Кевин старается загнать ее в угол и заставить признаться в том, в чем сможет обвинить ее позже.

— О'кей, — оживилась она наконец, — пусть будет по-твоему. На несколько минут прошлым вечером — только на несколько, — сказала она, стараясь сохранить хоть немного гордости, — у меня создалось впечатление, что ты и твоя партнерша по бизнесу делите не только офис.

Поняв, чем она огорчена, он разразился смехом и попытался обнять ее. Она отпрянула назад, как от ненормального.

— Что тут смешного? — спросила она.

— Ты, — сказал он нежно, ловя ее руку и поднося ее к губам. И снова ей показалось невозможным, чтобы его любовь к ней была реальной и всепоглощающей. В ней было столько живого юмора и столько красоты и страсти, сколько нерастраченной любви, а она продолжала не верить в себя. Самое удивительное, она была не способна понять, что кто-нибудь может увидеть и оценить эти ее замечательные качества.

— Как может такая умная и очаровательная женщина, как ты, быть такой неуверенной в себе? — спросил он мягко, искренне озадаченный. — Разве ты не понимаешь, что нет на свете женщины, на которую можно тебя променять? Половина всех мужчин сошли бы с ума от любви к тебе, если бы ты только захотела. Бог видит, я сошел с ума. — Последние слова он произнес чуть слышно, с сожалением.

Джессика торжественно рассматривала его, как будто пила его слова. Ей так хотелось верить ему. Но все остальные — они ничего не значили. Единственный, который ей был нужен, стоял перед ней, глядя на нее так, словно она была драгоценностью, несмотря на то, что она выглядела так, как если бы кутила всю ночь напролет, как сумасшедшая. Ее сердце бешено забилось.

Однако, не обращая внимания на захлестнувшие ее чувства, она не преминула спросить, как ей казалось, ничего не значащим тоном:

— А есть что-нибудь между тобой и Бэрри?

Кевин тряхнул головой. Стараясь сохранять хладнокровие, он спокойно сказал:

— Джесс, я просил тебя выйти за меня замуж. Разве это тебе ни о чем не говорит? Тебе надо преодолеть эту свою ненормальную ревность или наша спальня будет переполнена. А это буду не я, кто позволит всем этим женщинам оказаться между нами.

Умом Джессика понимала, что он прав, это она сама создала проблему. Не Кевин. Даже Бэрри Чейз не сделала ничего, чтобы вызвать такую реакцию Джессики. Но разве возможно когда-нибудь преодолеть свои укоренившиеся страхи, что ее обманут? Как бы читая ее мысли, Кевин спросил нежно:

— Чего ты боишься, Джесс? Кто тебя так ужасно обидел? Твой муж? Поэтому ты больше не вышла замуж?

Ее глаза, полные слез, встретились с сочувствующим взглядом Кевина. Интуитивно он догадался об истоках ее боли, но она не могла заставить себя подтвердить это. Плохо, что он понял теперь ее слабость и неуверенность, так не соответствующие образу неуязвимой женщины, известной в обществе. Как она могла рассказать ему о своем унижении и горечи, которые все еще подступали к горлу каждый раз, когда она думала о том дне, когда раскрылось предательство Тодда? Что он подумал бы о ней, если бы узнал, как она была одурачена и использована человеком, которого она любила и которому доверяла?