Некоторое время они сидели молча, и Джессика все больше нервничала. Она чувствовала себя неспособной говорить и смешной. Ощущения, которые она не испытывала от общения с мужчинами со времен студенчества. Это вызывало раздражение, и она направила его на Кевина, который был под рукой, и в воздухе повисло напряжение. В действительности он наслаждался ее дискомфортом.

— Что смешного? — проворчала она со смешком.

— Вы, — ответил он быстро. — Вы напоминаете мне испуганную лань с широко раскрытыми глазами и готовую бежать в момент почудившейся опасности.

Стараясь попасть в тон насмешливого безразличия, она спросила:

— Правда? Вы считаете, я в опасности?

— Нет, пока вы сами не захотите, — сказал он как ни в чем не бывало. — Я не имею обыкновения насиловать женщин только ради удовлетворения своего собственного эго. Я прошел через это давным-давно.

По крайней мере, это правда, думал он про себя, больше всего на свете желая именно теперь заняться любовью с этой женщиной. Пламя желания, на которое нельзя было не обратить внимания, бушевало в нем при мысли об этой изысканной, но ранимой женщине в его объятиях. Но в глубине души он понимал, что это чувство сложнее, чем примитивная страсть к красивой партнерше в постели. Его некоторое время беспокоила эта мысль.

— Боже мой! Вы сами себе хозяин, не так ля? — сказала она, гася саркастическим замечанием горящее пламя так же успешно, как холодным душем.

— А почему бы нет? — спросил он холодно, возвращаясь на безопасную почву.

— Многие ваши сверстники — нет.

— А вы снова обобщаете, — заметил он осуждающе.

— Извините. Я просто удивляюсь, что в вашем возрасте у вас на все есть ответ.

— Не на все. Например, сейчас я силюсь понять, почему вы так зациклились на моем возрасте.

Джессика поежилась от неловкости.

— Вовсе нет. Я не зациклилась. Я просто смотрю в лицо фактам. Вам сколько? Тридцать один? Тридцать два?

— Мне только что исполнилось тридцать, — сказал он со смешком, заметив, что его ответ заставил ее поморщиться. — Это, по-вашему, преступление?

— А мне тридцать девять, скоро будет сорок, — сказала она твердо, стараясь вспомнить, испытывала ли то же самое чувство нависшей беды, когда приближалось ее тридцатилетие. Она была уверена, что нет. Она едва помнила, как прошла этот важный рубеж. Казалось, сорокалетие подкралось к ней без единого предупреждающего сигнала за это время.

— Это должно беспокоить меня?

— Не беспокоит?

— С какой стати? Мы всего-навсего пьем вместе пиво. Это все равно что беспокоиться, умрете ли вы и будете похоронены прежде, чем родится ваш первый внук.

Джессика вспыхнула от смущения. Его колкие слова были тем более обидными из-за того, что всего несколько минут назад она старалась доказать себе то же самое. Очевидно, одна из извилин ее обычно рациональной головы — без сомнения, под влиянием временного гормонального дисбаланса, подумала она с раздражением, — приняла эту невинную встречу за что-то гораздо более важное, чем это было на самом деле.

— Извините, — неожиданно для себя снова сказала она. Ей хотелось ударить себя.

— Не стоит извиняться. Послушайте, Джессика, это мне, а не вам надо извиняться. Очевидно, у вас есть какие-то причины огорчаться из-за возраста, а мое замечание, уверяю вас, ничего не стоит. Не знаю, будет ли вам от этого легче, но смею вас уверить, что вы не выглядите на свой возраст. Смотритесь время от времени в зеркало — и сами увидите. А даже, если бы я сказал, что вы выглядите, как любой в ваши древние сорок лет…

— Тридцать девять, — оборвала она сердито и зло улыбнулась. — А я и так смотрюсь в зеркало, — сообщила она твердо, вспоминая, как изучала себя критическим взглядом всего час с небольшим назад. Несмотря на годы работы над своей внешностью в бытность супермоделью, она никогда не считала себя красавицей. В ней все еще жил образ неуклюжей юной Джессики Логан, болезненно стеснявшейся своего роста, самого высокого в классе.

Сегодня она увидела отражение женщины, на лице которой почти не было следов возраста, чьи глаза были цвета темного янтаря, чьи золотисто-каштановые волосы ниспадали каскадом волнистых кудрей на плечи, чья грудь была все еще высокой и упругой, живот плоским, бедра только слегка округлились и чьи ноги были длинными и стройными. На ее теле не было заметно ни унции лишнего веса, ни признаков рыхлости. Вместо того, чтобы остаться довольной собой, она помнила, что все это было достигнуто годами строжайших диет и тщательного ухода за лицом, которого требовала от нее карьера модели. Ее хорошая фигура могла закамуфлировать возраст, но не могла вернуть ей молодость, подумала она со вздохом. Вслух же она сказала коротко:

— Мне все равно.

— Это неправильно, поверьте мне, — сказал он сердечно.

— Откровенно говоря, я не поверила ни единому вашему слову о моем возрасте, — призналась она мрачно.

— Почему? Что произошло?

— Вам это наверняка неинтересно. Вы меня даже не знаете.

— Откуда вам знать, что мне интересно? И вы меня не знаете, — резонно возразил он. — Так что случилось? — спросил он терпеливо.

Передернув плечами в знак защиты, Джессика начала нерешительно:

— Кажется, все началось со звонка Чарлин, моей старой подруги. Она была расстроена из-за сына Марка, который собрался жениться.

— Что-нибудь не то с девушкой?

— Нет. Чарлин, мне кажется, она очень нравится.

— Тогда в чем проблема?

— Чарлин беспокоят внуки.

Кевин чуть не подавился пивом, потом расхохотался:

— Вы шутите.

Джессика пристально посмотрела на него и неожиданно для себя стала смеяться вместе с ним:

— Я понимаю, это звучит смешно. Я сказала ей, что она торопит события, так как до свадьбы еще два месяца, но это не помогло. Она убеждена, что немедленно превратится в ненужную старую развалину, как только Марк скажет «да».

— А какое это все имеет отношение к вам?

— Мы с Чарлин выросли вместе; мы практически ровесницы. Вдруг я осознала, что тоже старею и ни черта не могу с этим поделать.

Пока Джессика говорила, стараясь объяснить влияние страхов Чарлин на себя, ее удивила собственная откровенность. Она сразу же напомнила себе, что часто незнакомые люди в самолетах или в ресторанах далеких отелей выкладывают свои сугубо личные секреты, полагаясь на то, что эта близость временная и излишняя откровенность им не повредит.

Безусловно, Кевин был сочувствующим слушателем, поддерживая ее кивками головы, когда она говорила, и подбадривая, когда она колебалась. Но когда она закончила, он встряхнул головой в изумлении.

— Знаете что, леди? Вы хорошо умеете давать советы, но сами-то вы верите в то, что говорите?

— Что вы имеете в виду? — разозлилась она. — Конечно, я верю в то, что я сказала Чарлин.

— Тогда почему все эти утешительные вещи, которые вы ей наговорили, не подходят для вас? Дни рождения не смогут повлиять на таких людей, как вы, если вы сами не позволите.

Джессика была потрясена его замечанием.

— Может быть, вы и правы, — сказала она медленно, обдумывая его слова. — Между ситуацией Чарлин и моей есть разница. У нее есть семейная поддержка и любовь, которые не меняются из-за того, что она становится старше.

— Кто сказал? — продолжал он резко. — Мужчины часто разводятся с женами ради более молодых женщин. Дети уходят из дома и забывают писать или звонить. Они строят свою жизнь.

— Ужасно. Это, конечно, убеждает. Так вы считаете, что все, что я сказала Чарлин, неправильно?

— Нет, я совсем не это говорил. Я просто говорил вам, что в жизни нет гарантий ни от возраста, ни от разных ситуаций. Вы просто должны постараться жить полноценно сегодня и надеяться, что будущее будет таким же хорошим, если не лучше. В этом случае, однажды оглянувшись назад на свою жизнь, вам взгрустнется.

Вдруг Джессика почувствовала, что сейчас заплачет, и поняла, что надо поскорее выбираться из квартиры Кевина, пока она не сваляла дурака. Она встала и вышла из комнаты, прежде чем Кевин успел что-либо сообразить.