Она пахнет как солнце и только что скошенная трава. Этот аромат овладел моими чувствами и выгравировал отметку на поверхности моего взбудораженного и, как правило, возбужденного мозга, посадив ряд диких цветов в растерзанном и бесплодном пейзаже. «Как может человек, весь покрытый мерзостью, пахнуть как летний день?»

Анна выбегает из двойных дверей «Лоджа». Доверенная экономка Коула Хантера теперь управляет роскошной недвижимостью, заполненной слабыми жертвами пыток и надругательств.

— Отнеси её в библиотеку, — командует она своим мягким голосом, пока оборачивает мягкое одеяло вокруг выставленного напоказ тела девушки, подворачивая ткань вокруг неё настолько хорошо, насколько она может, поскольку я отказываюсь даже на дюйм отстранять её от себя.

— Я разбужу Дока, — добавляет она, а затем мчится обратно в «Лодж», оставляя меня глазеть на девушку в собственных руках.

В жилище Коула полную неделю работает медик, две медсестры, а также есть целый ряд психотерапевтов по вызову. Это совсем не то, чего вы ожидаете от недавно воскресшего нового главы «Багряного Креста», человека более могущественного, чем те, кто управляют Европой и остальной частью Западного мира.

Делая осторожные шаги, я поднимаюсь по каменной лестнице и прохожу через внутреннюю прихожую. Справа от меня двойные двери библиотеки, они широко распахнуты и ожидают меня. Окидываю взглядом комнату, я постоянно в состоянии боевой готовности, а с этой неизвестной девушкой в моих руках я особенно осторожен. Мой пристальный взгляд останавливается на плюше кроваво-красного дивана, достаточно большого, чтобы вместить полдюжины людей, он полностью заполнен диванными подушками, а большой вязаный плед перекинут через спинку.

Мои руки, более нежные, чем я когда-либо мог представить, что они могут быть такими, бережно размещают девушку на подушках, подкладывая их ей под голову так, чтобы она была надёжно укутана в их мягкой колыбели. Я замечаю плед, висящий на спинке, быстро подхватываю его и укутываю в него её тело, закрывая её ещё одним слоем защиты. Мне плевать на кровь и грязь, покрывающие её кожу, которые, вероятней всего, испортят всё, к чему прикоснутся.

— Грим, — голос прерывает мои размышления, я медленно поворачиваю голову, чтобы встретиться лицом к лицу с его владельцем.

— Коул, — отвечаю я, не беспокоясь о том, чтобы что-то ещё произнести, полный решимости удостовериться, что каждый дюйм кожи этой девушки защищен от взгляда любого. Не то, чтобы Коула это заботило. У него есть его собственная сломанная кукла, чтобы заботиться, несмотря на тот факт, что Фей никоим образом не сломана. Эта сука Крэйвен сильнее, чем множество мужиков из тех, что я встречал. Однако она теперь принадлежит Коулу, и он доказал, что будет защищать её ценой собственной жизни. Это было тем, что как я полагал, никогда не увижу, — Коул Хантер, влюбленный в шлюху Крэйвен, но это другая история.

— Кто она тебе, Грим? Я никогда не видел, чтобы ты так беспокоился о жертве.

Я слышу, как он проходит дальше в комнату, и инстинктивно выпрямляюсь, используя большую часть своего тела, чтобы спрятать девушку от его внимательного взгляда.

— Не беспокоюсь — просто жду Дока, — отвечаю я в ответ на его любопытство.

— Тогда почему ты защищаешь её, брат? — надавливает он ещё раз, заставляя меня сорваться, мои кулаки сжимаются. Я никогда не хотел идти против Коула Хантера, моего брата, хоть и не по крови, но по связи, но я пойду, если он будет и дальше давить.

— Я же сказал, что она — никто, — выдавливаю я сквозь зубы, по-прежнему находясь спиной к нему. — Я никогда раньше в своей жизни не видел её. Скорей всего, она умрёт в течение часа. Я забрал её из дома Форестера. Всё сделано.

— Ты взял Форестера сам? — неверие слышится в его словах. — Какого хрена, Грим, я же сказал тебе — ещё не время. Я приказал тебе не делать это одному, — гнев вытесняет неверие, сильнее понижая тембр его глубокого голоса, превращая в тот, который некоторые могли бы интерпретировать как предупреждающее рычание животного. Но я не воспринимаю его как угрозу. Я слышу в нём вызов.

Смело разворачиваясь на ногах, чтобы быть лицом к нему, мои кулаки сжимаются по бокам, руки дергаются от неудержимой потребности причинить вред и увидеть кровь.

— Я просто сказал, что дело сделано, — заявляю я своим собственным предупреждающим тоном. — Форестер — лишь оболочка и остатки жира и костей. Я перерезал его глотку и оставил на полу его же студии, и даже не отрезал его червивый член в виде сувенира. Теперь ты счастлив? Или я должен выдать тебе полную версию? Тогда ладно: сначала я замочил ублюдка в домике охраны. Он был слишком занят, смотря какого-то круглолицего придурка на YouTube. Каждый раз, когда камера наводилась на тушку придурка или сиськи жиртреста, парень из безопасности сжимал свой паршивый член так, как будто пытался убить гребаную штуку. После того, как я приколол его к креслу, воткнув кинжалы в его оба глаза, я убедился, что взял его другую руку, чтобы открывать все сканеры отпечатков пальцев на воротах. Затем…

— Достаточно, — ревёт он, двигаясь вперед, пока мы не оказываемся нос к носу. — Я отдал тебе прямой приказ, Грим. Ты снова не подчинился мне, подвергая опасности не только себя, но и любого невинного в том доме, — он вперивается в меня взглядом в течение целых двадцати секунд молчания, прежде чем прикрывает их со страдальческим вздохом.

— Что, если бы кто-то из «Багряного Креста» выжил и видел тебя?

— Их не было, и они бы не смогли, — прерываю я.

Его глаза быстро распахиваются.

— Что, если бы ты провалился?

Коул никогда не показывает слабость в виде эмоций. Помимо гнева — только гнев и случайный взрыв ярости, Коул — беспристрастный, надменный, хладнокровный и холодный. Но сейчас в его глазах что-то ещё. Эта слабая эмоция, но, тем не менее, она там присутствует. Страх. Сопереживание. Сострадание. Забота. Всё из этого из-за меня.

И это чертовски выводит меня из себя.

— Я никогда не терплю не удач. Так что, если ты закончил с этими тошнотворным откровенным разговором по душам, то я должен найти грёбаного Дока, прежде чем эта сука умрёт на твоем дорогущем диване.

Я не хочу оставлять её, но я сделаю это, если это означает, что я смогу избежать обеспокоенности в глазах Коула.

Он знает, что Форестер сделал со мной. Он знает, потому что я был бы мёртв, если бы он не спас меня. Я навсегда увековечен в одном из больных фильмов Форестера. Мой последний вздох навечно зациклен на повторе, в то время как извращенные ублюдки во всем мире передёргивают свои члены на смерть униженного, травмированного маленького мальчика.

— Уйди с дороги, Хантер, — требую я. Моя кровь кипит в венах от близости его тела к моему. Мой собственный разум кричит на меня, что надо убраться от его глаз, смотрящих на меня, потому что в них вспыхивает жалость.

— Оставайся здесь с девушкой, — наконец, отвечает он. — Я пойду и выясню, почему Дока нет так долго.

А затем он уходит.

Не мигая, смотрю на пустой дверной проём, из горла рвутся рваные вдохи. Кровь мчится к мозгу и приливает к глазам, давление за моими веками повышается, и только одна вещь сможет остановить мой окончательный взрыв.

«Пустить. Кровь».

Я поворачиваюсь и нависаю над укутанным в плед распростёртым телом девушки.

Руки в дюйме от моего пояса с инструментами. Пальцы бегло обследуют большой нож, игнорируя зов «Мисси», чтобы остановиться на маленьком ноже для разделки филе, который я люблю использовать для игр.

Металлический шепот у кожи — этот звук настолько эротичный, как и стон суки, когда я вытаскиваю лезвие из ножен. Мускульная память заносит руку под совершенным углом, а мои глаза фиксируют слабый пульс на шее девушки. А затем одним быстрым и точным движением запястья погружаю нож глубоко в плотные мускулы своего бедра.

Моргаю глазами, резкая сладкая боль стирает прочь всю жажду крови.

Тепло покрывает кончики пальцев, и я подношу их ко рту, чтобы насладиться медно-красным вкусом. Мое дыхание восстанавливается, а тело замирает.