— Кто ты? — отрывисто спросил широкобородый могучий солдат, чуть не наезжая на меня. Его маленькие глаза смотрели из-под нависших бровей холодно и отчужденно.

Другой всадник, помоложе, перегнувшись с седла, внимательно вглядывался в меня. Его лицо тоже не выражало особой приветливости.

Только бог один знает, как трудно мне было сдержать себя, чтобы не броситься к ним и не расцеловать их угрюмые, недоверчивые и все же такие дорогие для меня лица. Но, во-первых, рядом с моей головой была лишь морда коня, а, во-вторых, я не мог уронить в их глазах достоинство испанского дворянина. Поэтому, чуть отведя рукой в сторону теплую конскую морду, но не отступив ни на шаг, я как можно более торжественно произнес:

— Идальго Блас де Медина из Кастилии желает говорить с доблестным сеньором Франсиско де Орельяной.

Но голос мой дрожал.

Они переглянулись и снова уставились на меня.

— Ишь ты, — насмешливо сказал широкобородый, — какой быстрый. С сеньором капитаном, значит, решил поболтать. И время выбрал подходящее. Ай да парень!..

Молодой солдат засмеялся. Но я заметил, что он смотрел на меня теперь более благожелательно, чем раньше.

— Мне нужен сеньор Орельяна, — твердо повторил я.

Только потом, много дней спустя, я понял, насколько глупым было мое поведение в то раннее утро. В самом деле, у меня не было никакой необходимости требовать немедленной встречи с капитаном: ведь отряд направлялся не куда-либо, а в Кито. Вполне естественным и понятным было желание солдат скорее прибыть на место и отдохнуть после трудного похода.

Но слишком долго я ждал, чтобы быть способным повременить даже несколько часов. К тому же меня уязвил пренебрежительный тон старого солдата. Упрямо сдвинув брови, я смотрел ему прямо в глаза и чувствовал, что радость в моей душе сменяется раздражением и обидой.

Видимо, моя настойчивость показалась им подозрительной. Они отъехали на несколько шагов и вполголоса посовещались. Я не мог слышать, о чем они говорили, но мне показалось, что я различил слова: «будет поздно», «кинжал» и еще «Гонсало»… Потом бородач пришпорил коня и поскакал вслед скрывшемуся в утренней дымке отряду.

— Пойдемте, сеньор, — негромко сказал молодой солдат, подъезжая ко мне. Я по акценту безошибочно узнал в нем бискайца [4]. — Все будет хорошо, сеньор Медина. Не бойтесь…

Сочувствие, которое прозвучало в его голосе, больно задело мое самолюбие. Черт побери, разве я должен чего-то бояться? И разве может грозить опасность испанскому дворянину от таких же верных христиан, как и он? Пожав плечами, я ничего не осветил бискайцу и направился к дому Родриго Переса. Солдат тронул поводья и пустил коня шагом, чуть отставая от меня.

Так, не проронив больше ни слова, мы пошли вслед за отрядом. Если бы кто-нибудь видел нас в этот час, он непременно принял бы меня за арестованного, а моего спутника — за конвоира. Это бесило меня, но я решил сдерживаться: в конце концов, главным сейчас было увидеться с Орельяной, всем остальным можно было и пренебречь. Хотя… Признаться, совсем не такой представлял я свою первую встречу с отрядом славного капитана Франсиско де Орельяны…

Когда мы приблизились к дому моего хозяина, я понял, что во дворе Переса происходит что-то неладное. Сквозь широко распахнутые ворота было видно, как солдаты, даже не привязав коней, сгрудились посередине двора. Они оживленно галдели, слышалась крепкая брань, негодующие возгласы. На нас никто не взглянул. Сопровождавший меня молодой бискаец спешился и поискал глазами коновязь. К нему торопливо подбежал маленький кривоногий солдат с круглым лицом, изрытым оспой.

— Ты слышал, Хоанес, ты слышал? — выкрикнул он, зло кривя тонкогубый рот. — Проклятый Гонсало… Он ушел! Ты понял?! Ушел! Вместе с гарнизоном ушел, провались он в ад, порази его лихорадка!..

Услышав его слова, бискаец вздрогнул и выронил повод. Его обросшее маленькой курчавой бородкой лицо стало беспомощным и растерянным, и тут я увидел, что он, наверное, немногим старше меня.

— К-как же, — заикаясь, тихо вымолвил он, — как это… ушел?..

— Эх! — сердито махнул рукой кривоногий, — не стал нас ждать, и все тут. Да ну тебя!..

Он круто Повернулся и опять побежал к толпе. Но в это время круг, который образовали солдаты, дал трещину, освобождая кому-то проход. Я увидел, что ко мне приближается высокий красивый человек, в богато расшитом камзоле. Его загорелое лицо пересекала наискось черная бархатная лента, закрывавшая глаз. Рядом с ним я увидел широкобородого солдата и Родриго Переса, торопливо ковылявшего на своей деревяшке. Впрочем, его сразу же оттеснили возбужденные, галдящие солдаты. Остановившись от нас в двух шагах, человек с повязкой на лице мельком взглянул на меня и повернулся к широкобородому.

— Это и есть твой шпион, не так ли, Муньос? — холодно спросил он.

Я шпион?! Кровь бросилась мне в голову. Не сознавая, что делаю, я сжал кулаки и двинулся на обидчика — и в ту же секунду был схвачен десятком сильных рук.

— Сейчас мне некогда. Присмотрите за ним, — равнодушно сказал одноглазый идальго. Он еще раз окинул меня цепким взглядом, и тонкая усмешка тронула его губы. Потом повернулся и в сопровождении нескольких солдат быстро направился к дому.

Таким я впервые увидел знаменитого конкистадора [5], покорителя Кулата, одного из завоевателей Куско, Трухильо, Кито и Лимы, славного капитана по имени Франсиско де Орельяна.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПОСЛЕДНЯЯ СТАВКА ХУАНА ДЕ АРЕВАЛО

Судьба ехидно посмеялась надо мной: солдаты Орельяны заперли меня в ту самую отвратительную комнату, где я томился долгие недели болезни. Сторожить меня, вероятно, никому не хотелось: я слышал, как переругивались солдаты, подпирая дверь снаружи колом, и как потом ушли, продолжая громко осуждать бесстыдный поступок Гонсало Писарро, который коварно нарушил договоренность с капитаном о совместном походе в страну Корицы. Теперь до меня доносились лишь приглушенные толстой дверью обрывки разговоров, ржание коней да злобный лай обалдевших от шума псов Родриго.

Первые полчаса своего неожиданного заключения я метался в ярости по комнате, не находя себе места, не в силах примириться с тем, что произошло. Я готов был броситься на дверь, вышибить ее и ринуться к капитану, чтобы доказать ему, что он не вправе держать под стражей дворянина, искренне готового вручить ему сердце и шпагу, что всему виной проклятое недоразумение. Я не сомневался, что широкобородый, которого я невзлюбил с первого взгляда, внушил Капитану дурные мысли обо мне. Но больше всего я негодовал на Родриго Переса — ведь он одним только словом мог развеять всяческие подозрения, ибо ему, как никому другому, было хорошо известно, что я собой представляю. Жалкий трус, как он был перепуган и бледен, когда пытался на своей деревяшке поспеть за капитаном! Уж ему-то нечего было бояться — в конце концов, не его вина, что Писарро ушел раньше времени. Решил промолчать, видя гнев Орельяны, а еще бывший конкистадор!.. Рассказывает о своих подвигах! Хвастун он, а не храбрец.

Наконец, мне надоело метаться от стены к стене. Я прилег на свою убогую постель и предался невеселым размышлениям. Никогда раньше не думал я, что окажусь таким неудачником. Невезение преследовало меня: заболел в дороге, опоздал прибыть в Кито, а сейчас вот, подозреваемый чуть ли не в шпионаже, подобно пленному, индейцу, заперт в четырех стенах и совсем не знаю, как повернется моя судьба.

Я лежал с закрытыми глазами, наверное, около часа, и сам не заметил, как уснул. Не знаю, сказалась ли моя слабость после болезни или, быть может, тревожная нынешняя ночь, но, так или иначе, я уснул и пробудился лишь от звуков громких голосов.

Открыв глаза, я увидел, что дверь в мою каморку распахнута настежь, что на дворе уже вовсю палит полуденное солнце и что возле моей постели стоят двое солдат — уже знакомый мне бискаец и другой, низенький и толстый, с седеющими усами на оплывшем лице пропойцы.

вернуться

4

Бискаец — житель Бискайи, горной области на севере Испании.

вернуться

5

Конкистадоры — испанские и португальские завоеватели Центральной и Южной Америки.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: