Хуан добавил, что лично его мало волнуют несметные сокровища, ибо он не считает богатства достойными мечтаний дворянина. Его больше привлекает возможность прославиться, подобно Кортесу и Франсиско Писарро, завоеваниями во имя христианской веры и испанской короны. Он хотел бы своими руками пленить Золотого касика, посадить его в клетку и отправить в Испанию.

Время от времени на улицах Кито мы встречали то одного, то другого солдата из отряда Орельяны. Всякий раз Хуан знакомил их со мною и представлял меня как своего друга и их будущего соратника. Потом, когда мы шли дальше, Хуан метко характеризовал моих новых знакомых, не упуская случая сказать как о их доблестях, так и о недостатках. От него я узнал, что говорливый толстяк Педро Домингес, сопровождавший меня к Орельяне, был участником знаменитого похода Франсиско Писарро в Кахамарку [8]. Там он проявил себя как отчаянный смельчак и… потрясающий жадюга, из-за чего он однажды чуть было не попал в плен к индейцам, но был отбит вовремя подоспевшими друзьями. О бискайце Хоанесе, втором моем конвоире, Хуан отозвался очень тепло, похвалил его за честность, отвагу и скромность, но тут же, с плохо скрытым презрением, обозвал его чувствительной бабой: оказывается, Хоанес не мог переносить вида пыток и не одобрял справедливой твердости, с которой обращались христианские воины с дикарями.

Я спросил Хуана, что представляет собой долговязый солдат Гарсия де Серия — тот самый, который чуть было не оставил его без коня. Услышав это имя, Хуан гневно нахмурился, но ответить не успел: из-за угла, пошатываясь, показался тощий Гарсия. Увидя нас, он растянул длинный рот, изобразив нечто похожее на улыбку:

— А-а, сеньоры… Как приятно мне видеть вас… Таких молодых красавцев, таких счастливчиков… А Гарсия пьян, с горя пьян, старый неудачник… Два часа назад он был почти богачом, но молодежь нынче хитрее стариков… — Он сильно качнулся, икнул и продолжал: — Так-то, друзья… Ну, да ничего, я свое возьму… Не беспокойтесь, сеньоры, придет время, когда имя Гарсии де Сория станут произносить с почтением, как имя самого богатого человека во всех Индиях… Да-да!..

Мне показалось, что долговязый Гарсия не так уж и пьян, больше притворяется. Когда он, раскачиваясь и бормоча, миновал нас, я сказал об этом своему новому другу.

— Запомни, Блас, — очень серьезно ответил мне Хуан, — никогда не верь и, упаси бог, не доверяйся этому человеку. Гарсия де Сория не остановится ни перед чем, если почует, что пахнет наживой. Золото для него — все, и он способен продать родного отца и лучшего друга, хотя я что-то не припомню, чтоб у него когда-либо были друзья.

Хуан сделал паузу и продолжал:

— Нет у него и врагов. От наших солдат я слышал, что враги тощего Гарсии долго не живут: он напускает на них хворь или лишает разума, или делает так, что копья индейцев изменяют свой полет и вонзаются в грудь человека, который дерзнул встать на пути Скелета — так потихоньку зовут у нас Гарсию. Его побаиваются даже наши начальники… Разумеется, кроме сеньора де Орельяны — тот не устрашится самого дьявола. Сеньор капитан — великий человек. Великий воин и настоящий святой…

Мне было приятно, что Хуан лестно отзывается о капитане, которого я считал своим кумиром. Я много слышал об Орельяне раньше — и на корабле по пути из Испании, и в Сантьяго-де-Гуякиле, где останавливался на два дня перед тем как отправиться к дяде в Сан-Франсиско-де-Кито. Но мне хотелось узнать о нем больше, и главным образом, как о человеке, ибо до того мне приходилось слышать лишь об Орельяне— полководце, который сумел разбить войска изменника Альмагро, усмирил взбунтовавшихся индейцев побережья и был участником завоеваний важнейших городов и провинций огромного царства инков. Я попросил Хуана рассказать об этом человеке все, что он знает, и Хуан стал с увлечением описывать мне поступки и деяния Орельяны. Он характеризовал мне капитана как заботливого отца для солдат, карающую божью десницу для индейских язычников и умнейшего собеседника для любого образованного дворянина. По мнению Хуана, Гонсало Писарро покинул Кито раньше срока только из боязни, как бы военный талант Орельяны не подорвал среди солдат его губернаторский авторитет: ведь яснее ясного, что в случае войны с Золотым касиком все воочию убедились бы, насколько чванливый родственник великого конкистадора Франсиско Писарро во всем уступает молодому полководцу Франсиско де Орельяне.

— Но от судьбы не уйдешь, — убежденно заключил Хуан, — не позже, чем завтра, мы двинемся по следам этого жалкого Гонсало и непременно догоним его, как бы это ему ни было неприятно. Увидишь, милый Блас, не Гонсало Писарро, а Франсиско де Орельяна покроет свое имя бессмертной славой покорителя Эльдорадо…

Со стороны площади послышались звуки рожка.

— Трубят сбор, надо поторапливаться, — озабоченно сказал Хуан.

Мы вышли на площадь Святых апостолов. Там, у дверей резиденции Орельяны, толпились галдя вооруженные солдаты.

— В чем дело, Муньос? — спросил Хуан у широкобородого солдата, того самого, что задержал меня на рассвете на окраине Кито.

Широкобородый подозрительно покосился на меня и нехотя ответил:

— Сеньор капитан будет говорить…

В это мгновение двери мрачного строения растворились и на каменное крыльцо вышел Франсиско де Орельяна. Тут же рядом с ним стали, опершись на шпаги, местоблюститель Кито, замещавший Гонсало Писарро, горделивый старик по имени Педро де Пуэблес и два незнакомых мне богато одетых военных, видимо, из городского начальства. Орельяна поднял руку, и гомон на площади стих.

— Солдаты, друзья мои, — начал Орельяна глубоким, проникновенным голосом, и я почувствовал, как волнение сладостно накатилось на мое сердце. — Солдаты, рыцари христианского мира! Я знаю, что, облеченный данной мне свыше властью, мог бы не звать вас на этот совет, но ограничиться лишь кратким приказом, который вы, солдаты короля, выполнили бы безропотно и честно. Но я говорю вам — «друзья мои», ибо сегодня нам предстоит вместе с вами держать совет — быть или не быть отряду участником похода сеньора Гонсало Писарро в невиданную страну Корицы. И я не хочу за вас принимать это трудное решение, хоть и мог бы это сделать.

Солдаты зашумели, однако не раздалось ни одного сколько-нибудь громкого и отчетливого возгласа или восклицания. Орельяна снова поднял руку и продолжал:

— Благородный сеньор де Пуэблес, оставленный нашим высокочтимым губернатором в качестве местоблюстителя Сан-Франсиско-де-Кито, — Орельяна сделал учтивый полупоклон в сторону Педро де Пуэблеса, тот ответил важным кивком, — имел честь сообщить мне о внезапных изменениях, происшедших в планах сеньора Гонсало Писарро, почему мы и не успели к началу похода…

— Мы-то успели! — выкрикнул кто-то из толпы. — Обманули нас!..

Орельяна гневно вскинул крутую бровь:

— Не нам судить о правоте сеньора губернатора, он лучше нас знал, когда следует ему выступать. Но поскольку мы опоздали, сейчас нам нужно решать самим, хватит ли у нас мужества и сил пуститься в длинную и опасную дорогу по следам доблестного губернатора.

Толпа опять загалдела, а я в недоумении тронул Хуана за локоть.

— Послушай, дружок, разве это не решенный вопрос? Ты же говорил…

Хуан прикрыл мне рот ладонью и, наклонившись к моему уху, тихо произнес:

— Тс-с! Ты разве не понял? — Для капитана это — представление… Гонсало не хотел, как видишь, идти вместе с Орельяной, но теперь солдаты потребуют — понимаешь, они потребуют, а не капитан прикажет — продолжения похода. Вон и свидетели налицо — прихвостням Гонсало придется при случае подтвердить, что капитан уговаривал солдат отказаться от экспедиции за корицей и золотом. Ловко, а?..

— Да, солдаты, — громко продолжал Орельяна, — опасности будут подстерегать нас на каждом шагу. Бесценна корица, ошеломляющи богатства страны Эльдорадо, но путь наш лежит через владения непокорных племен дикарей, пожираемых желанием мстить. Почтенные горожане Сан-Франсиско-де-Кито считают, что нашему малочисленному отряду не пробиться через горы, обиталище врагов, а потому, друзья мои, я не хочу рисковать вашими жизнями и склоняюсь к мысли, что осторожные люди во многом правы.