Он поднял глаза, поймал ее взгляд и смущенно пожал плечами.

— Давай помогу! — тихо произнесла она.

— Спасибо. В больнице мне помогали сестры.

— Естественно, — Негнущимися пальцами она расстегнула рубашку, затем, стараясь не касаться тела, стянула ее через его левое плечо.

Джилл несчетное количество раз видела обнаженный торс мужа, но сегодня смотрела на него как бы новыми глазами. На хорошо развитом теле — недаром он регулярно занимался физическими упражнениями — мускулы не выпирали, а лишь украшали пропорциональный, крепкий и сильный торс. При виде его поросшей волосами груди пульс ее взволнованно зачастил и кровь быстрее побежала по жилам.

Покашливая, чтобы скрыть свое смятение, она повернулась к гардеробу.

— Пижаму наденешь?

Эйден, припоминая, сдвинул брови.

— По-моему, я пижам не носил, а? — И в самом деле, он не любил пижам, и Джилл это подтвердила кивком. — Тогда не надо. Буду спать без нее.

Тут она заметила, что он сдерживает улыбку.

— Что еще? — спросила она тоненьким голоском.

— Штаны. Я предпочитаю ложиться в постель без них.

— Да, совсем забыла. — Набрав в грудь побольше воздуха, она расстегнула пряжку ремня и, стараясь думать о другом, стянула джинсы вниз. — Садись! — Он повиновался, и она одну за другой стянула штанины. Он вздрогнул и издал болезненный стон. — Ой, прости, пожалуйста! — с опозданием вспомнила она о его забинтованном колене.

Джилл стала вешать его одежду в шкаф, но внезапно он схватил ее за плечо и повернул к себе.

— Подожди с этим, Джилл. Успеешь.

Часто дыша, она уставилась на его грудь.

— В чем дело?

— И сам не знаю. Думал, ты сумеешь мне объяснить.

— Может, тебя смущает, что ты раздеваешься с помощью постороннего человека?

— Но ты ведь не посторонний человек!

— Для тебя посторонний. До тех пор, пока твоя память не вернется. — Во рту у нее так пересохло, что стало трудно говорить…

— Ну, если говорить по правде, — вздохнул Эйден, — то, конечно, это неприятно. Но, — он лукаво улыбнулся, — далеко не все.

Рука его по-прежнему лежала на ее плече. Как можно незаметнее Джилл выскользнула из-под нее и отступила назад.

— Но это явно неприятно тебе. —Он поднял одну бровь. — Что весьма странно. Ты-то ведь не утратила память. Ты-то знаешь, что мы муж и жена.

У нее чуть не слетела с языка правда — мы, мол, муж и жена, но стоим на пороге развода, а следовательно, отказались от права на физическую близость, — но она вовремя спохватилась.

— Мое состояние, наверное, объясняется преувеличенным сочувствием к тебе: мне неприятно оттого, что неприятно тебе. — Она выжала из себя улыбку.

— Ну, это ни к чему. — Он сел на кровать и, положив больную лодыжку на колено, снял носок.

— Про носки я и забыла. Прости, пожалуйста.

— Да что ты, Джилл, это я должен извиняться. Тебе ведь это все нелегко. — И он снял второй носок.

Подавив волнение, Джилл села.

— Но клянусь, я воздам тебе сторицей, как только выздоровею. А я непременно выздоровею. И постараюсь побыстрее. — Он положил руку на ее сплетенные ладони и сжал их. — Ведь я такой счастливец.

Она посмотрела ему в глаза, и сердце ее начало таять от излучаемого ими тепла.

— У меня есть все, — с чувством произнес он, подчеркивая каждое слово. — Между тем я мог пробудиться совсем в иной обстановке. А сейчас мне кажется, что я прихожу в себя на иной планете, где меня ждет мой ангел-хранитель.

Ты не ведаешь, что говоришь, Эйден,подумала Джилл, чувствуя, что душа ее разрывается на части. Подняв руку, она приложила палец к его губам.

— Шшш, Эйден. Ты сам добился того, что у тебя есть. Творец твоего счастья — ты, и только ты. — Джилл понимала, что он станет возражать, но не дала ему этой возможности. — А теперь быстро под одеяло. Лучший целитель для тебя — сон. — И она протянула ему флакончик с болеутоляющим.

Огорченно вздохнув, Эйден повиновался. Джилл была рада, что разговор закончился. И что она больше не видит рядом с собой обнаженное тело мужа. Она подала ему стакан воды, он проглотил пилюлю, и, поставив костыль так, чтобы он мог достать его, Джилл направилась к двери.

— Если что, не стесняйся, зови, я услышу. — На пороге она помедлила. Процесс выздоровления Эйдена оказался куда более сложным, чем она предполагала. Прежде всего из-за того, что, ошибочно считая себя и ее благополучной супружеской парой, Эйден и ведет себя соответственно, а после выздоровления будет корить себя. Значит, ее долг — положить этому конец.

Не менее важны и ее чувства. Она невольно впадает в иллюзию, будто имеет дело с настоящим Эйденом, которого любит. Но ведь это верный путь к душевной катастрофе.

— Спокойной ночи, Эйден! Как хорошо, что ты дома! — с чувством сказала она, к своему величайшему удивлению, совершенно искренне.

Когда Джилл проснулась, в доме было непривычно тихо. Она подняла голову с подушки и осмотрелась. Яркие лучи солнца, проникая сквозь оконные жалюзи, освещали комнату. Джилл села, откинула волосы со лба и, подозревая неладное, прислушалась.

Вдруг она поняла, что показалось ей странным. Вскочив с кровати, она кинулась через коридор в детскую комнату. Так и есть, кроватка Мэдди пуста! Сердце Джилл забилось где-то у самого горла, богатое воображение немедленно нарисовало страшные картины. Где дочь? Что с ней?

Тут до ее слуха снизу долетели звуки, которые она никак не ожидала услышать: кто-то в кухне разговаривал; и лишь теперь она вспомнила, что Эйден вернулся домой. Прислушавшись, она различила его мягкий баритон вперемежку с писком Мэдди. «Что там происходит?» — прошептала она, нахмурившись.

Подстегиваемая любопытством, даже не забегая за халатом, Джилл быстро спустилась в кухню. Представшее глазам зрелище еще больше насторожило ее.

— Эйден, что ты делаешь? — воскликнула она.

— Как видишь, развожу адскую грязь, — смеясь ответил Эйден. Сидя за столом с малюткой на коленях, он ложечкой соскребал овсянку с ее пухлой щечки.

Джилл приблизилась, моргая так, словно это могло помочь разрешить все вопросы.

— Я вижу. Но почему?

Эйден окунул ложку в банку с персиковым вареньем и сунул в жадный ротик Мэдди. Для человека, никогда прежде не кормившего ребенка, он действовал очень ловко. Странно как-то. Может, раньше он наблюдал за ней внимательнее, чем ей казалось?

— Я проснулся рано, — сообщил Эйден так, словно это все объясняло. Он и в самом деле был уже умыт и полностью одет.

— Но твоя лодыжка…

— …болит гораздо меньше. Правда, вряд ли мне захочется еще раз подниматься на второй этаж.

— И первый раз, наверное, не следовало.

— Я услышал, как зашевелилась Мэдди, — пояснил он, набирая новую ложку каши. — А ты вчера вечером так устала, что я решил дать тебе отдохнуть.

Внезапно Джилл почувствовала на себе его взгляд, ощупывавший ее от длинных нечесаных волос до босых ног, которые выглядывали из-под ночной рубашки. Достаточно плотная, из непрозрачного шелка, она, однако, так облегала ее тело, что подчеркивала все его формы, и Джилл вдруг почувствовала себя раздетой. Она поспешно села на стул и подперла голову руками, укрываясь от его взгляда.

— Как тебе удалось снести ее вниз?

Эйден заложил малышке в рот новую порцию каши.

— Я нес ее на левой руке, а загипсованная правая служила надежным щитом, чтобы она не упала на пол.

Джилл охватило странное и непонятное чувство.

— Нет, нет, тебе не следовало этого делать, — упрямо повторила она. — Лодыжка могла подвернуться на лестнице, и ты бы полетел вместе с ней.

— Я тоже подумал об этом, а потому спускался, сидя на мягком месте. Ей очень понравилось, — улыбнулся он. — Папа был смешной, да? — спросил он девочку, трепля ее за щечку и осыпая звучными поцелуями. Мэдди одарила его ангельской улыбкой.

Господи! Сколько раз в прошлом Джилл мечтала увидеть малышку на коленях отца! Как ей хотелось, чтобы Эйден понял, какое сокровище имеет в лице своей дочурки! Почему, почему это произошло лишь сейчас, то есть слишком поздно?