Витольд Дмитриевич комфортно разместился в должности, времени и жизни. Он быстро привык к своему положению. Подчиненные любили повторять его слова. И даже предугадывать их, чтобы ему легче было высказывать свои мысли. Отсутствие нужного образования никак не мешало. А умение разговаривать с людьми — помогало.

Вот и с Верой Алексеевной Лученко, доверенным экспертом господина Чепурного, он сумел так правильно поговорить, что она даже согласилась отобедать вместе с ним в его «домике в деревне», как он называл свое загородное жилище.

Внезапно возникший в музейном деле чиновник Веру заинтересовал, как еще одна дополнительная ниточка. Следовало узнать, к чему он тут. Да и сидеть дома в ожидании Андрея и грустить из-за его отъезда было уже невозможно. Если б не позвонил Чабанов, она бы отправилась к кому-то из подруг или на долгую прогулку с Паем, словом, стала бы как угодно убивать время. Поэтому приглашение музейного чиновника ее даже обрадовало, давая спасительную возможность переключить мысли на совсем другие направления.

Чабанов прислал за Лученко машину с водителем. На коричневом «опеле» они быстро выбрались из города и помчались по Одесской трассе. В машине звучала музыка Стинга. Вере тоже нравился Стинг, особенно песня к фильму «Леон-киллер». Молодой водитель, словно выполняя мысленную просьбу своей попутчицы, несколько раз нажимал кнопку повтора этой мелодии. За всю дорогу они не сказали ни слова. Выходя из машины, Вера повернулась к водителю: «Спасибо!» Он удивленно поднял брови: «За что?» Вера улыбнулась: «За Стинга!» Парень в ответ тоже улыбнулся.

Вилла чиновника поражала воображение. Сначала Вера увидела пейзаж: озеро, за ним — заливные луга и дубовая роща. Солнце было в зените, все краски осени сияли — от нежной охры до густого темно-коричневого. Природа распахнулась взгляду горожанки, уставшей от пыльной асфальтовой суеты. Сразу захотелось от всего отвлечься и только на пейзаж и смотреть. Посреди пейзажа стоял дом, как будто стеклянный кубик. Особняк не отгораживался от пространства камнем, деревом или цементом, а объединялся с ним прозрачной стеклянной стеной. Вся фронтальная часть трехэтажного здания была развернута на природу.

Стена разъехалась в стороны, и навстречу гостье шагнул хозяин дома. Как и Карлсон, чиновник культурного ведомства тоже был мужчиной в полнейшем расцвете сил. Чабанову на вид было около пятидесяти. Лученко хватило нескольких секунд, чтобы увидеть: это был цветущий полтинник, не отвоеванный у жизни, а взлелеянный хорошим питанием, выпестованный комфортом и экономией энергии. Гладкое розоватое лицо без морщин портила только крупная бородавка на самом кончике носа. Напоминала она цветом и фактурой шляпку желудя. В остальном же чиновник был высок ростом, осанист, спину держал прямо, плечи развернутыми. Густые волосы без единого седого волоска подстрижены и любовно уложены личным парикмахером. Вокруг чиновника витал дорогой французский парфюм. Вера, различавшая ароматы, как живописец краски, подумала: «„Хьюго Босс“? Богато, но не оригинально».

Хозяин пригласил гостью на открытую веранду к широкому плетеному столу из ротанга, они присели на такие же стулья. Чабанов предложил отобедать. Пока Вера решала, стоит ли ей принимать угощение, появилась домработница Мотря — немолодая расторопная сельская женщина в белой хустынке. Она накрыла на стол быстро, без лишней суеты, и Вера решила: ладно, можно и отобедать.

— Вам нравится мой дом, Вера Алексеевна? — спросил хозяин особняка.

— Неплохое жилье.

— Вы можете посмеяться, но я вам скажу, что построил этот дом назло своей городской квартире.

— Назло? — поддержала разговор Вера.

— Видите ли, дом иногда бывает забит вещами, но их просто жалко выбросить. Увы, это правда! Я так устал от бессмысленных перестановок и изнуряющей уборки в лабиринтах комнат, заставленных мебелью, что однажды утром проснулся и подумал: а ведь я уже созрел для минимализма.

Повторяет монолог своего архитектора, поняла Вера, прекрасно услышав своим чутким ухом чужой текст.

— Значит, это дом-протест? — улыбнулась она, обводя рукой пейзаж и здание.

— Вот именно. Знаете, будь у меня автомат Калашникова, я бы пристрелил коварного Ле Корбюзье, придумавшего малогабаритные квартиры с низкими потолками и раздельными санузлами…

— Какой вы кровожадный! — сказала гостья.

Тут баба Мотря пожелала им: «Смачного!» На столе царила большая белая фарфоровая супница. Здоровый дух борща бродил над головами. Мотря сняла белоснежную льняную салфетку с плоского блюда, на нем открылись остро пахнущие чесноком румяные пампушки. В соуснике в сметане стояла ложка. Не спрашивая ни у кого согласия, Мотря сама положила добрую ложку сметаны сначала Вере, потом хозяину. От обилия сметаны свекольная бордовость борща нежно зарозовела. Кроме пампушек, на столе стояли еще какие-то пирожки двух видов, и в отдельном блюдечке тускло блестело нарезанное тонкими ломтиками сало. С первой же ложки Вера поняла, что борщ создан по исконным народным рецептам. Наваристый, на хорошей мозговой косточке, с обилием картошки, капусты, свеклы, помидоров, зелени и чеснока, — он был исключительно хорош.

— Ну шо, съедобно, чи як? — спросила баба Мотря, хотя сама уже видела, с каким аппетитом уплетается ее фирменное блюдо.

— Это не борщ… это песня и сказка! — заявила гостья.

От такого комплимента автор борща радостно заулыбалась, показав меленькие крепкие зубки. И спросила у своего работодателя:

— Второе сразу подавать, чи як?

— Чи як, Мотря! Дай поговорить.

— Як скажете! — кивнула хозяйка, убирая со стола посуду. Расставив тарелки для горячего, Мотря ушла с веранды в дом.

После вкусного борща Вера слегка разомлела, оттаяла, и опытный чиновник понял, что настала пора для откровенного разговора.

— Послушайте, Вера Алексеевна… Мне не хочется темнить. Давайте поговорим начистоту!

Вера посмотрела собеседнику в глаза. Если б не бородавка на самом кончике носа, лицо было бы симпатичное, открытое. Карие глаза обволакивали бархатным светом. «Сейчас он скажет, что все про меня знает. Будет уговаривать не совать свой любопытный нос в музей. Такие всегда начинают с якобы ласковых уговоров. А потом резко грубеют. Потому что в их чиновничьей природе, в их номенклатурном ареале у них нет естественных врагов. И они, никого не боясь, бесконтрольно размножаются. А ты напрасно меня недооцениваешь, могу и рассердиться. Так… Какой-то интерес у него в музейных делах явно имеется, хорошо бы знать какой. Узнаю. Подыграем тебе, бархатный».

— Я все про вас знаю, удивительный вы доктор! — пророкотал хозяин, делая первый ход.

— Откуда? — Ответный ход.

— Слухом земля полна! — сощурился Чабанов. — Зачем вам нужно возиться в музее? Вы мало того что красивы, вы еще редкая умница! И шьете прекрасно в свободное от работы время, и людям помогаете. — Пешки выстроились друг против друга.

— Откуда такая осведомленность? Вам милицейская служба лично докладывает? — Выводятся в бой боковые фигуры.

— Не стоит так со мной разговаривать, дорогая Вера Алексевна! Я, деточка, не доктор-психотерапевт, который от нечего делать занимается еще и разгадыванием детективных загадок, а заведующий музейным отделом Министерства культуры. И музеи — это моя вотчина. — Выход ферзем, демонстрация силы, но ход слабый.

— Насколько я могу судить, вы собрали обо мне полное досье. — Якобы промежуточный ход с дальним прицелом.

— А вы как думали? Сунулись в мужские взрослые дела и полагаете, можно изображать здесь хрупкость и сервильность?! Нет, дорогая, здесь очень зубастые акулы плавают! Поэтому по-дружески советую: бросьте. Идите шейте, вяжите, вышивайте гладью, но только не суйтесь в наши серьезные дела для больших мальчиков. — Промежуточный ход не замечен, наступление развивается без учета сил противника.

— А если я не стану слушаться ваших «добрых советов»? — Легкая фигура подставляется под удар.

— Тогда возможны варианты. Например, вам будут мешать заниматься расследованием так сильно, что оно станет вам намного дороже, чем те деньги, что посулил Чепурной. Второй вариант — кто-то из близких заболеет, и вам будет уже не до детективных загадок. Третий вариант… — Фигура «съедена», крючок проглочен.