— Тогда ты хорошая девочка, получи кофе в постель.

Вера окончательно проснулась, почуяв аромат крепкого кофе. На той же деревянной разделочной доске, вновь игравшей роль подноса, разместились две чашки кофе, два горячих бутерброда с сыром, плитка шоколада и несколько ломтиков дыни.

— Да это просто царский завтрак!

— Ну еще бы, — гордо вскинул бровь Андрей.

— Признайся честно, никакой ты не ветеринар, — хитро поглядывая на него, проворковала Вера.

— А кто же я, по-твоему?

— Ты шеф-повар какого-нибудь шикарного ресторана. Я права?

Андрей улыбнулся, и по всему было видно, что похвала возлюбленной его окрылила. Он сказал:

— У меня есть предложение.

— Какое?

— Я сейчас быстренько смотаюсь к Жаровням за своей зубной щеткой и еще кой-какими мелочами. Пока Ольга с Кириллом в походе, поживу у тебя. Как тебе такая идея?

— Ты и так уже живешь у меня. А тебе не надоест видеть меня весь день и еще ночь?

— Мне надоело половину отпуска быть без тебя.

— Но мы же встречались на пляже, ходили в кафе, ездили на морскую прогулку…

— Это не считается.

— Почему же?

— Видишь ли, Вера, если бы условности позволяли, я бы еще в поезде, как бы это поприличней выразиться… Ну, в общем, объяснился бы тебе в любви.

— Понятно.

— Что тебе понятно?

— Ты — сексуальный маньяк.

— Это ты как психотерапевт утверждаешь или как женщина?

— Как женщина.

— И что это значит?

— Это значит, что я тоже маньячка, потому что еще в поезде все время думала о тебе.

— Ура! Значит, это наш общий диагноз, доктор?

— Вне всяких сомнений, доктор…

— Ну, тогда все в порядке.

Андрей ушел, напутствуемый ласковым требованием поскорее вернуться.

Вера достала из плетеной сумочки отрез бирюзового крепдешина. Пока дочь с зятем запасались провизией для похода, она его купила в магазине тканей. Этот славный кусочек материи сам просился в руки и оказался совершенно необходим. Во-первых, надо же сшить накидку себе на плечи, от крымского солнца обгоревшие; во-вторых, процесс шитья для Веры — все равно что вязание для мисс Марпл или трубка для Шерлока Холмса. То есть занятие для сосредоточенности и построения цепочки рассуждений.

Занимаясь шитьем, Вера Алексеевна Лученко, доктор и психотерапевт, находила выход из безвыходных положений. Это касалось и правильного подхода к лечению многих пациентов. А порой — и это случалось частенько — во время работы над очередной деталью одежды в голову Веры приходила какая-то гениальная в своей простоте идея, помогавшая распутать клубок странных обстоятельств. Таких, например, как нынче в Феодосии… Вот чтобы ничья злая воля не манипулировала ею и ее близкими, Вера и отправила в поход детей. Ей ничего не стоило создать у ребят впечатление, что это их собственная идея. Теперь она, не волнуясь за Ольгу и Кирилла, могла продумать происходящее.

Процесс шитья нравился ей с самого раннего детства. Не случайно даже в отпуск она, на всякий случай, взяла пустую коробочку из-под крема, где лежал свернутый сантиметр, отточенный белый мелок и множество заколок на магните. Дома в богатой личной коллекции книг по искусству и истории костюма доктором Лученко были собраны образцы самых разнообразных направлений моды всех времен и народов. Занимаясь шитьем для себя и дочери, Вера скрупулезно работала над структурой моделей: подчеркивала линию груди, акцентировала плечи, талию делала узкой и чуть завышенной, чтобы зрительно удлинить пропорции ног и хотя ноги ее были стройными, но свой небольшой рост, сто шестьдесят три сантиметра, она считала маловатым и постоянно «удлиняла» то за счет дизайна одежды, то за счет высоты каблуков. К тому же она внимательно выбирала цвет, предпочитая нежные, чисто женские тона: бледно-розовый, цвет фуксии, миндаля, вишни, серый и особенно любимый ею — бирюзовый.

Портниха-любительница расстелила голубой отрез на чистом обеденном столе, и принялась раскладывать тонкую ткань, обмеряя себя и перенося свои размеры на ярко-голубой лоскут, прорисовывая тонким мелком линии выкройки. Она уже видела не только саму вещь готовой, сшитой, но и себя в этой новой яркой «накидушке». Пока она производила все необходимые в процессе шитья манипуляции — накладывала силки, переносила выкройку симметрично с правой стороны на левую, прорисовывала вытачки и затем вырезала будущую вещь по рисунку, — мысль ее работала также интенсивно, как и руки. Она нанизывала события и возможные мотивы действий на некую мысленную нитку, как нанизывают рассыпавшиеся бусы. Факты, видимые и вероятные возможности выстраивались стройными бусинами, заполняли собой нить внутренних рассуждений.

Ко времени возвращения Двинятина наряд был почти закончен, оставалось буквально несколько стежков. Вера пожалела, что не сшила еще дома для этого крымского лета струящиеся просторные шальвары из яркого шелка. Они с этой сине-зеленой легкой открытой вещицей смотрелись бы очень гармонично и по-южному. Что касается Вериных размышлений, то они выстроились в законченную систему. Появились ответы на вопросы, ускользавшие от нее до начала шитья, а главное — план вероятных действий.

Андрей вернулся действительно очень скоро. Тут же они начали обниматься так, будто не виделись целый год. Кто знает, чем бы закончились эти объятия, если бы не Пай. Он, бешено виляя хвостом, кинулся лизаться.

— Андрюша! Яего выведу, а ты пока можешь поставить чайник?

— Ни в коем случае, выведем Пая вместе. А потом вместе же приготовим завтрак. Не собираюсь я с тобой расставаться. Мне теперь всюду мерещатся маньяки и бандюганы, готовые напасть на тебя.

— У меня есть защитник — Пай.

— Лучше пусть я буду твоим защитником, а Пая мы будем брать на охоту, он же охотник.

— Ну да, охотник! Разве что за сосисками, которых ему нельзя.

— Слушай, ты такая грамотная собаковладелица. Ты точно психотерапевт, а не ветеринар?

Так, перешучиваясь, они вышли втроем прогуляться по длинному скверу, вдоль запущенной кленовой аллеи, где деревья уже потихоньку готовились к осеннему маскараду. Во время прогулки Вера решила позвонить Оле. Она попросила Андрея «нажать такую кнопочку, когда тебе тоже будет слышно». Андрей, посмеиваясь, сказал, что кнопочка называется «громкая связь», дозвонился и нажал.

— Ма, ты, что ли?! — послышался веселый Олин голос. — Привет!

— Как дела, доча? — спросила Вера, садясь на скамейку. — Где ты?

— Сейчас на берегу, плавать будем. Ты меня случайно застала, еще минута, и я бы неуслышала звонка. Аты бы волновалась!

— Рассказывай, что интересного.

— Я и собираюсь. Представляешь, спим мы. В палатке жарко, поэтому все на спальниках под открытым небом. И во сне чувствую, кто-то лицо облизывает. Даже решила сквозь сон, что это Кирюша! — Оля захихикала. — Открыла глаза, а оно такое большое, мохнатое, пушистое. Лижется, и язык шершавый! Я как начну орать «мамочка»! На всю степь!

— И что же? — встревожилась Вера.

— А Кире хорошо, у него сон, как у чугунного утюга! Его чтоб разбудить, нужно в море сбросить! Представляешь, его тоже всего вылизали, а он даже не проснулся. Это уж я его своими воплями, и то с трудом разбудила. Проснулся весь мокрый!

— Не весь, а только лицо! — послышался смех облизанного.

— Так кто же это был? Не томите! — взмолилась Вера.

— Овцы.

— Как это овцы?

— Ну, там пасутся овцы, в этом месте, где мы разбили лагерь. И вот они рано утром паслись и видят: лежит вкусная компания, решили облизать! А поскольку я всех перебудила своими визгами, — с явной гордостью продолжила девушка, — тут все проснулись и познакомились с пастухом.

— Значит, овцы были не одни, а с пастухом, — констатировала факт Вера.

— Ну да. И пастух сказал, что их ветеринар поехал на какие-то курсы. А мы сказали, что у нас с собой в отпуске личный ветеринар.

— Приветик от личного ветеринара, — сказал Андрей.

— Ау, Андрей! Как вы там, не скучаете?